Освобождение шпиона
Шрифт:
Фьюжн замолчал. Паркинсон с хмурым видом разглядывал свои пальцы.
— Что по остальным?
— Все на месте, за исключением агента «Близнец», — сказал Фьюжн.
– Он не отозвался на вызов - ни по срочному, ни по обычному каналам.
— Возможные причины?
— Причина может быть одна, сэр. Если даже он парится в своей русской бане с девочками, он все равно должен ответить. И он ответил бы. «Близнец» подробно инструктирован...
— Значит, все трое арестованы?
— Боюсь, что вероятность этого достаточно высока, сэр.
Паркинсон выразительно посмотрел на шефа аналитического
— Три агента за одну ночь, — сказал он. — «Близнец», «Тритон», «Зенит»-младший. И это только начало. Что вы скажете на это, Канарис? Это ведь вы, кажется, агитировали за вербовку Семаго — «алкоголика», как вы тогда метко выразились, и «невротика»?
Канарис упрямо тряхнул своим белым хохолком на голове.
— Я не думаю, что провал спровоцировал именно «Близнец», — быстро отозвался он.
— А почему тогда рухнули в первую очередь «Зенит»- младший и «Тритон», которые были напрямую с ним связаны? Почему именно эти трое?
— Я считаю, причин может быть несколько... Исчезновение Близнеца может быть связано с ликвидацией его сожительницы, Колодинской. Возможно, это была ошибка, он очень тяжело перенес ее гибель...
— Не надо искать оправданий, Канарис!
– жестко произнес Паркинсон.
– Будем исходить из наиболее вероятного развития событий. А они таковы, что в Москве произошел тройной провал. Не исключено, что алкоголик и невротик Семаго на почве личных переживаний из-за наших не до конца продуманных действий добровольно сдался русской контрразведке! Значит, нам надо резко снизить свою активность в России, чтобы избежать дальнейших потерь!
Фьюжн пошевелился в своем кресле.
— Как раз сейчас в Заозерске проводится операция «Рок-н-ролл» по освобождению «Зенита»-старше- го, — тихо сказал он. — Там находятся Лернер Грант и Анна Халева. С учетом сложившейся обстановки они подвергаются повышенному риску. Как и другие наши агенты, которых они привлекли к организации побега...
— Эта операция тоже является звеном цепочки «Близнец»—«Тритон»—«Зенит»-младший, — сказал Паркинсон.
– Это ведь условие, которое поставил сын «Зенита», чтобы наладить сотрудничество с Семаго. Я правильно понимаю?
Русский отдел молчал. Все помнили условия сделки, предложенной Родионом Мигуновым.
— Правильно, — наконец, сказал Фьюжн.
— А имеет ли смысл освобождение «Зенита» после ареста его сына и Семаго? — медленно проговорил Паркинсон.
– Ради чего мы должны рисковать и подставлять наших людей?
Ответом было молчание. Действительно, выполнять обязательство было не перед кем. И незачем.
— Так какого черта мы, как говорят русские, паримся?
– вопросил Паркинсон в тишине.
– Зачем нам это нужно?
Он еще раз недовольно глянул на Канариса и стал набирать домашний телефон заместителя директора ЦРУ Фоука.
г. Заозерск
Следак очухался довольно быстро! Живучий, скотина... Предатель! Вот из таких и получаются шпионы...
Он закрыл за собой дверь и оказался на гулкой пустой лестнице. Площадка под ногами вымощена старой- престарой желтой плиткой — видно еще с советских времен. Многие растрескались и выкрошились. На ступеньках пыль, на
Беглец стал медленно спускаться по выщербленным ступенькам. По закону подлости именно сейчас кто-то может появиться здесь и спутать все карты... А эта сволочь подсунула ему разряженный пистолет!
На следующей площадке в углу лежала куча мусора: какие-то тряпки, банки, обрезки досок... Он наклонился и сунул бесполезное оружие в картонную коробку. Потом осторожно двинулся дальше, стараясь ступать бесшумно, вслушиваясь и настороженно озираясь по сторонам.
Посмотрел на часы. 9-25. Неужели так мало времени прошло? Ему-то казалось, что с одним только понятым провозился целую вечность, да потом еще переодевался... Или следак забыл подвести часы? Сволочь! Надо было и его... Так надежней... Никчемный человечишка, раз при такой должности носит дешевые часы, которые отстают на полторы минуты в сутки... У него самого было пять пар часов, чистая Швейцария: «Ролекс», «Ланге и сыновья», «Адемар Пиго» и еще какие-то... Правда, они тоже отставали... А японская электроника годами идет секунда в секунду...
Как он ни отвлекался, но когда посмотрел на нелепый белый циферблат, на нем были те же 9-25. Может, остановились? Поднес к уху. Ничего не слышно. Может, слух ослаб? Восемь лет у него не было часов. Ничего, подожду, дольше ждал...
А вдруг следак перепутал: ключ? Или нарочно подложил не тот? Может, все это ловушка?! Тогда чего ждать?
Он быстро спустился к двери, обратив внимание на непривычную легкость в ногах — словно шел босиком. Это туфли, обычные мужские туфли, слегка великоватые ему и почти невесомые по сравнению с грубыми говнодавами Огненного Острова. А может, это оттого, что он делает первые шаги на воле. Если он действительно на воле!
Достал ключ, вставил в замочную скважину, повернул. Замок легко открылся, он распахнул дверь, вышел на крыльцо и замерла, это воля! Вокруг открылся бездонный; бескрайний мир: ни решеток, ни перегородок, ни отвратительно лязгающих железных дверей, ни колючей проволоки, ни заборов. . . Иди куда хочешь! Плюс изобилие чистейшего свежего воздуха!
А прямо на него шел милиционер в форменном синем плаще, с папкой под мышкой. Он оглядывался по сторонам, словно что-то искал. Завидев беглеца, милиционер оживится и явно вознамерился что-то спросить. Например, почему гражданин выходит из черного хода? Или сразу прикажет предъявить документы... Беглец похолодел. Инстинктивно он чуть не принял позу лягушки, в которой передвигался по особорежимной колонии восемь лет. И зачем вышел раньше времени? Предупреждали ведь - минута в минуту, сел в машину — и все...
Он постарался взять себя в руки, одеревеневшими руками закрыл дверь, на одеревейевших ногах спустился с крыльца. Внутри — словно граната с вырванной чекой, и даже вкус железа появился на губах.
— Можно вас на минуту? — спросил милиционер. На плаще Мигунов различил лейтенантские погоны.
— Слушаю!
– резко ответил бывший полковник командным голосом,
Жестким, начальственным взглядом он заставил себя смотреть прямо в лицо милиционера, в его серые сонные глаза, на его рот с губой, искривленной каким- то старым, почти невидимым шрамом.