От Адьютанта до ег? Превосходительства
Шрифт:
Мы много вместе репетировали. Поначалу Елена Николаевна растерялась. Но Васильев был прекрасным режиссером и педагогом. Он сумел создать атмосферу спектакля. У меня там большой монолог о жизни. Мы все время репетировали другие сцены, а до этого монолога никак не доходили. Я уже стал волноваться и опасаться, что мы так и не сумеем подготовить эту сцену. Но это оказался специально продуманный режиссерский ход. Он готовил меня к важному монологу почти до генеральной репетиции. Спектакль имел большой успех. Его прекрасно принимали, и, надо отдать должное скромности Елены Николаевны, что до тех пор, пока я не выходил на поклоны один, она никогда не выходила. Мне же это казалось неудобным и несправедливым. Но и она, и Любезнов, который тоже прекрасно играл в спектакле, выходили на поклоны всегда после меня.
Когда «Пучину» снимали для телевидения, Елена Николаевна очень волновалась и робела. Просила меня
К сожалению, в кино она снималась очень мало. Пробовали ее на роль графини Ростовой в «Войне и мире». Ей очень хотелось сыграть там, но утвердили другую актрису. Вообще же тогда актеры довольно резко делились на театральных и киношных. Артисты, у которых было уже имя в театре, относились к кинематографу скептически. Они считали, что театральное искусство намного выше. В кино все-таки главенствующая роль принадлежит режиссеру и оператору, а в театре — режиссеру и артисту, а может быть, артисту и режиссеру. Елена Николаевна сниматься не любила. Она говорила: «Я не понимаю этого — повернись сюда, повернись туда. Это все равно что птице связать крылья и сказать: лети!» Она и мне говорила: «Ты много снимаешься. Ты не имеешь права так много сниматься». Она считала, что я все силы должен отдавать только театру. И Вера Николаевна Пашенная тоже не любила кино. Она говорила: «Я не могу — сначала снимают, как я умираю, а потом — как рождаюсь».
После «Пучины» мы с Гоголевой подружились. Я часто бывал у нее дома. Иногда подвозил ее, благо жили мы тогда недалеко друг от друга: я — на Петровке, а она — на улице Чехова. Когда приходил к ней, мы пили чай. В то время я был еще районным депутатом, и мне удалось добиться, чтобы для наших артистов выделили двенадцать продуктовых заказов. Теперь многим, йаверное, даже трудно понять, что это такое. Но в эпоху тотального дефицита эти заказы сильно выручали. Тогда их надо было действительно добиваться. Елена Николаевна Гоголева входила в число тех, кто мог получить заказ. Елена Николаевна и ее муж Семен Исаакович Каминка были людьми немолодыми. Он недавно перенес инфаркт, она тоже неважно себя чувствовала, поэтому заказы им относил либо я, либо моя жена с дочкой.
У Елены Николаевны было много книг, старинная мебель красного дерева и уйма подарков от военных — каких-то танков, самолетов, пушек. Помню необыкновенную вазу — огромную, состоящую из нескольких частей. Верхнюю часть украшали чудесные цветы, а внизу — табличка с поздравлением министра обороны Родиона Яковлевича Малиновского и его подпись.
Она любила угощать, особенно вкусными были пирожки, которые пекла ее домработница. У самой Елены Николаевны на стряпню времени не хватало. Она была занята не только в театре. Многие годы возглавляла Центральную комиссию по культурному шефству над Вооруженными Силами СССР и отдавала этой работе много времени и сил. А началось все с фронтовых концертов. Она поддерживала отношения со многими фронтовиками. Они часто присылали ей письма, а она старалась отвечать на них. Елена Николаевна считала работу в этой комиссии очень важной. Ездила к пограничникам на самые отдаленные заставы — за Полярный круг, в Белоруссию, Молдавию. Никогда не считалась ни с временем, ни со своим здоровьем. Посещала подводные лодки, сторожевые корабли, тральщики.
Я несколько раз ездил с ней в воинские части с концертами, и всегда меня поражали ее общительность и демократизм. После концерта, когда командование принимало нас, она сидела во главе стола. Вместе со всеми выпивала. Мы называли ее «наш генерал».
Когда я уехал на Дальний Восток сниматься в «Дерсу Узала», она часто присылала мне письма. Писала, что скучает без меня, и подробно описывала все события в Малом. Так что благодаря ей я был в курсе всех наших театральных событий.
В последние годы она уже сильно болела и играла мало. 1978 году исполнилось шестьдесят лет ее работы в Малом театре. К ее юбилею режиссер Борис Львов-Анохин принес французскую комедию Жана Сармана «Мамуре». Героине пьесы Мамуре сто шесть лет, Гоголева играла ее блестяще, причем надо учесть, что роль была комедийная, а Елена Николаевна всегда играла роли драматические, даже трагические, но она не побоялась в своем преклонном возрасте пойти на эксперимент. Елена Николаевна испытывала глубокую признательность к Львову-Анохину за роль в этой изящной пьесе, принесшей ей большой успех, и очень помогала ему. Я же этого режиссера не очень воспринимал, хотя спектакль «Мамуре» мне нравился. В результате мы перестали общаться с Еленой Николаевной. Последняя ее роль — вдова художника Астахова в спектакле «Картина» по Даниилу Гранину. Роль маленькая, всего несколько слов. Сцена, в которой занята Гоголева, шла
В последних спектаклях она играла уже с сильнейшей травмой — сломала шейку бедра. Ее чуть ли не на руках приносили в театр. Как-то я зашел к ней в уборную и стал уговаривать продолжать играть, потому что понимал, что, если актер не выходит на сцену, для него это смерть. Она заплакала. Этот разговор и стал нашим с ней примирением.
ИГОРЬ ИЛЬИНСКИЙ
Встреча с Ильинским — особая страница в моей биографии. Еще мальчишкой я по нескольку раз бегал на все фильмы с его участием, безмерно восхищаясь им, и, конечно, даже не предполагал, что когда-нибудь выйду с ним на сцену.
В Малый театр он пришел сложившимся мастером и баловнем славы, Ильинским — любимцем кино. Его популярность после фильмов «Закройщик из Торжка», «Процесс о трех миллионах» и «Праздник святого Йоргена» была поистине всенародной, но это как-то ничуть не мешало ему оставаться чрезвычайно скромным человеком. Помню, однажды он принес на репетицию пакет яблок апорт. Яблоки были огромные, красивые. Оказывается, он шел по улице и его окликнула какая-то продавщица. Ильинский подошел. Она призналась, что его поклонница, и попросила взять в подарок яблоки. Смущаясь, он взял эти яблоки, а на прощанье услышал: «До свидания, Аркадий Райкин. Я вас очень люблю». Его это не огорчило. Он угощал всех нас этими великолепными яблоками и смеялся до слез.
Его Бывалов стал нарицательной фигурой. Ильинского любили и знали все. Не был исключением и Сталин. Игорь Владимирович рассказывал нам такую историю. После фильма «Волга-Волга» его вместе с другими известными людьми пригласили в Кремль на правительственный обед. По залу с бокалом вина ходил Иосиф Виссарионович Сталин. Он подошел к столу, где сидел Игорь Владимирович, и сказал: «Давайте выпьем, товарищ Вывалов!» — и поднял бокал, чтобы чокнуться, а надо сказать, что Игорь Владимирович вообще никогда ни капли не пил. Он стал это объяснять Сталину, а тот настаивал: «Вы — бюрократ, я — бюрократ. Давайте выпьем вместе!» И оп вынужден был первый раз в жизни выпить шампанского.
Один из критиков точно заметил, что талант Ильинского подобен самоцвету, переходившему из рук в руки разных мастеров-гранильщиков. Чем больше пробовали они на нем различные приемы гранения, тем сильнее проявлялась его природная игра…
Конечно, он непревзойденный комедийный актер. Его Бывалова и Огурцова помнят все, может быть, поэтому исполнение им трагического образа Акима во «Власти тьмы» для многих стало неожиданностью. Внешне это невзрачный, лохматый, сивобородый, слегка ссутулившийся от многолетнего тяжкого крестьянского труда мужичок, к тому же весьма косноязычный, но его молчание было красноречивее любого обличительного монолога. Когда в избе куражился его сын Никита, из-за него ссорились бабы и все это видела девочка Анютка, Аким Ильинского молча сидел на печи, но невозможно забыть его долгий укоряющий взгляд. Ильинский сам по себе — целый театр. Он — мастер трюковой буффонады — смог неподражаемо создать и образы трагические. О его последних ролях — Толстого в «Возвращении на круги своя» и Фирса в «Вишневом саде» — хочется сказать особо. Когда Игорь Владимирович выходил на сцену в черной блузе, подпоясанной ремнем, с лицом суровым и по-толстовски освещенным светом напряженной внутренней духовной работы, появлялось полное ощущение, что ты видишь живого Толстого. Пластика и схожесть общеизвестных портретов и фотографий последних лет писателя настолько вошли в «плоть и кровь» артиста, что для него стало главным проникновение во «внутреннего» Толстого. И тут он достигал трагических вершин.
А как прекрасно он играл свою последнюю роль — Фирса в «Вишневом саде». Его Фирс — единственный человек, который твердо знает, в чем его долг, а потому не боится ни продажи вишневого сада, ни собственной смерти. Именно эта, казалось бы, маленькая роль благодаря мастерству Игоря Владимировича становилась чуть ли не главной. А ведь нельзя забывать, что он, ослепленный огнями рампы, порой терял ориентацию на сцене, но это нисколько не отражалось на силе его воздействия на зрителей.
Ильинский не зря считался неслыханным виртуозом. Невозможно объяснить словами его артистическую технику — ею можно только бесконечно восхищаться. Как неподражаемо читал он басни Крылова, Маршака, Михалкова. А история бесхитростной любви Пульхерии Ивановны и Афанасия Ивановича в его исполнении стала истинным шедевром. Как жаль, что телевидение не показывает «Старосветских помещиков» и молодые люди не могут, как и мы, насладиться непревзойденным мастерством Ильинского.