От Белого моря до Черного
Шрифт:
Итак, мы осматриваем комбинат, то есть то здание, в котором находимся. Здесь бани с хранилищами для спецодежды, прачечная, где шахтерам стирают спецовки и белье, нарядные, или конторы участков, где перед сменой шахтеры получают инструктаж-задание, а также управление шахты (оно занимает лишь небольшую часть одного из этажей). Просто удивительно, какая здесь всюду чистота — ни бумажки, ни окурка, ни пылинки, а ведь все производство — это сплошная чернота…
Прежде чем спуститься в шахту, мы проходим все стадии обслуживания в комбинате, таким же образом, как любой шахтер. Мы переодеваемся в спецодежду, включая нижнее белье, ибо угольная пыль обладает отменной
Мы выходим из комбината, пересекаем небольшой двор и входим в надшахтное здание. Перед спуском табельщица, выдающая штатным работникам номерки, нас записывает в книгу: на учете каждый, кто находится под землей!
Просторная стальная клеть похожа на кабину лифта. Спускаемся. По бетонированному стволу хлещет вода. Прохладно. Вдруг останавливаемся. Что такое? Ничего, как говорится, слезай, приехали. Как, уже? Какая же глубина шахты? Триста двадцать метров. Мы спускались со скоростью около тридцати километров в час. Не так уж много, но скорость движения по вертикали воспринимается иначе, чем по горизонтали. Мы привыкли к большим скоростям поездов, автомобилей, даже самолетов, но мерилом скорости перемещения по вертикали для нас остается в первую очередь лестница.
Внизу у ствола на бетонированном шахтном дворе работают стволовые. В своих широкополых шлемах и неуклюжих спецовках из толстой прорезиненной ткани, под которыми теплая одежда, они похожи на водолазов в скафандрах или на толстых морских чудовищ, вроде моржей. Они подают груженые вагонетки и выкатывают из клети прибывшие с крепежным лесом. При каждом перерыве в работе, когда клеть в движении, они немедленно укрываются в боковой галерее, где тепло и сухо. Ибо вниз по стволу и далее по коренному, или главному, штреку движется струя свежего воздуха со скоростью 8 метров в секунду, то есть — сильного ветра: когда идешь в глубь шахты, эта воздушная струя мощно подталкивает в спину.
Электровозы — разумеется, не контактные, а батарейные, с укрытым механизмом — везут вагончики емкостью в 1,7 тонны. Штрек длинный-длинный — таким по крайней мере он кажется нам, хотя участок, на который мы идем, самый ближний. Штрек заключен в бетонную трубу, примерно такую, как в метро, только меньшего диаметра. Пока идем во весь рост, без малейшего неудобства, тем более что и освещение здесь вполне достаточное. Но вот нам пора сворачивать в так называемый «людской ходок», ведущий к лаве. Здесь уже мы сами освещаем себе путь укрепленными на лбу фонарями.
Продвигаться по людскому ходку дело без привычки нелегкое, ибо он прокладывается экономно: каска тут необходима более всего. Но идти нам пришлось недолго. Вскоре послышался шум работающего угольного комбайна.
Это замечательная машина, мощная, безотказная, остроумная и в то же время простая по конструкции. Впереди ставится прочная стальная стойка, которая упирается наподобие распорки и в кровлю и в постель. К стойке крепится стальной трос 20-миллиметрового сечения. За этот трос комбайн и тянет сам себя (он снабжен электромотором), передвигаясь на первой передаче со скоростью 27 сантиметров в минуту, а на второй вдвое быстрее.
Каким же образом комбайн добывает уголь? На стальной продолговатой раме, образующей его рабочую плоскость, смонтирована бесконечная цепь с режущими зубцами. Вращаясь, цепь режет угольный пласт одновременно по подножию и под кровлю. Несколько зубчатых дисков дробят надрезанный пласт. Так комбайн вгрызается в уголь, а его транспортировочное устройство подбирает разрыхленную массу и выносит на установленный в лаве скребковый транспортер. Последний доставляет уголь к длинному ленточному транспортеру, протянутому в откаточном штреке, тот к главному штреку, а там — в вагончики и наверх…
Больше всего физического труда остается сейчас у слесарей-механиков, занятых перемонтажом оборудования вслед за отработкой лав и штреков, да еще у крепильщиков, чей труд только еще начинают механизировать путем внедрения новых видов крепи.
Крепильщики неотступно следуют за комбайном и сразу же ставят деревянные стойки там, где он прошел. Сбоку комбайна, параллельно фронту лавы, остается выбранное ранее пустое пространство, где еще не посажена кровля. Оно крепится особенно тщательно. Кроме деревянных стоек, по всей длине лавы тянутся два ряда часто поставленной железной крепи — между этими двумя рядами как раз и протянут скребковый транспортер, — а еще чуть дальше в сторону стоит могучая «обрезная» крепь — толстые железные тумбы.
Когда полоса будет отработана и настанет черед сажать кровлю, сюда придут посадчики — особые люди, к бригаде не принадлежащие. Они перенесут железную крепь правее, туда, где прошел комбайн и где теперь будет проложен транспортер; обрезную крепь перенесут на место нынешней железной; а деревянным стойкам осторожно подрубят вершинки, потом выдернут их, и кровля рухнет… Профессия посадчиков считается самой опасной, и заработок у посадчиков выше, чем у всех других шахтеров.
В темном переулке
Поднявшись, мы продолжаем практическое ознакомление с комбинатом, а именно с его отличной душевой. Как известно, душ смывает не только грязь, но и усталость. Мы развеселились, разговорились… Да, ведь я не сказал, что с нами был еще третий экскурсант.
Он присоединился к нам перед спуском в шахту. Это был худощавый блондин, немного выше среднего роста. Ему было, как я после узнал, 30 лет, но выглядел он старше. В шахте, одетый в спецовку с чужого плеча, он казался таким же неуклюжим, как мы грешные. Теперь же я любовался его превосходно развитой фигурой, не то чтобы атлетической, но пружинистой и гибкой, юношески стройной. Подобных ловкачей каждый из нас знал в детстве: вроде бы и мускулатуры особой нет, и ростом не больно заметен, а как бросит камень — дальше всех, как станет бороться — самого здоровенного увальня если и не повалит, то измучает… Черты лица у него были правильные, настолько правильные, что делали это лицо неприметным, делали его похожим на портрет типичного североевропейца из этнографического альбома. Наш новый знакомый стал звать нас к себе скоротать вечерок.
Сев втроем в нашу машину, мы представились друг другу. Он назвался Владимиром.
В октябре темнеет рано. Было не более половины восьмого, а уже сгустились сумерки. Я вел машину по неведомым окраинным улицам Донецка, повинуясь указаниям Владимира. Мы повернули в безлюдный темный переулок, немощеный, ухабистый…
— Вот здесь остановитесь, — говорит Владимир.
Палисадничек, простенький домик, окна не освещены.
— Минуточку, — говорит Владимир и оставляет нас одних.