От голубого к черному
Шрифт:
Вопрос пришел ко мне, когда я увидел оранжевые фары и черный дым, валивший от застрявшего в пробке грузовика.
— Ты помнишь тот дом в Стоуке? Который горел?
Карл невозмутимо посмотрел на меня.
— Что ты тогда там увидел?
— То же, что и ты. Или иную версию того же. Ты не понимаешь? Я не могу жить с тем, кто вот так смотрит на вещи. Я не смогу выплыть. Мы слишком похожи.
Он приблизился ко мне, ненадолго прижался губами к моему рту.
— Береги себя, Дэвид.
Я посмотрел, как его голова исчезает в дверном проеме, как он поднимается по ступенькам,
Глава 11 Соло
Вечно трупы к завтраку
Kitchen of Distinction
Главный бар в «Соловье» пах попперсом [62] и пролитым пивом. Красный свет сверкал на липком полу и превращал допотопный стеклянный шар в кровавую луну. За вращающимися дверям музыка грохотала среди битком набитой темноты танцпола: жизнерадостная попса усилена и перемикширована в нечто тяжелое и безжалостное. Этот бар и тот, что наверху, соединенные спиральной лестницей, были по большей части мужскими, женщины предпочитали собираться в маленьком баре и бильярдной позади танцпола. Было уже за полночь. Некоторые парочки торопились уйти, прежде чем исчезнут все такси, другие, потные от танцев, стояли в очереди за гамбургерами в ресторанной зоне. Объявление на стене предупреждало нас быть поосторжнее на улицах возле клуба: недавно здесь напали на нескольких человек. Я знал одного из них: Стив, мой друг и бывший любовник, который был здесь сегодня с новым парнем. На нем была черная шелковая рубашка, шрам украшал его лоб, в этом месте сложно наложить швы.
Сегодня здесь было немного знакомых лиц. Новые клубы открылись в Бирмингеме и Вулверхэмптоне, здесь же атмосфера стала более танцевальной и менее социальной. Я никогда не чувствовал себя здесь как дома, но теперь это не имело значения: я уже находился здесь. Карл научил меня этому. Выпив пару пинт (моего бюджета не хватало на крепкие напитки в ночном клубе), я разговорился с шикарно одетым парнем с лондонским акцентом. Выяснилось, что он из Солихулла, но последние пять лет провел в Лондоне.
— Ненавижу это долбанный город, — сказал он. — Здесь никто не умеет одеваться. Они считают, что Армани — это для бэк–вокалистов. В Лондоне я бисексуал, но я не могу засадить девчонке в Бирмингеме. Я буду бояться, что она выколет мне глаза своими белыми шпильками. Они ни хрена не понимают. Тебе приходилось видеть белые шпильки на показах Жана–Поля Готье? Не думаю.
Позже он свалил. Я уже подумывал отправиться домой, когда в меня врезался пьяный парень.
— Извини, приятель. А, это ты. Помнишь меня? Я работал в «Скворечнике».
Я его помнил: привлекательный, довольно крепкий парень с ангельской улыбкой. Волосы у него были темные, с белой прядкой посередине. На нем была зеленая рубашка и бледно–голубые джинсы, он пил «Брикер». Его звали Марк, с «си» на конце, как у Алмонда. Он был его фанатом, особенно Soft Cell. Мы немного поболтали, купили друг другу по пинте. В какой–то момент, уходя в туалет, он сказал: «Не убегай», — и сунул руку мне под рубашку, прямо над ремнем. Его голубые глаза смотрели дружелюбно и слегка заговорщически.
Вернувшись, он, вместо того чтобы сесть, поднял меня на ноги и утянул к стене под лестницей. Итальянские туфли прошли в паре дюймов от наших слившихся в поцелуе ртов. Мои пальцы нащупали его член. Алкоголь замедлял все действия, это все равно что рассматривать видео кадр за кадром. К тому времени как мы допили пиво, мы оба были настолько возбуждены, что даже не могли нормально ходить.
— Хочешь пойти со мной? — спросил я.
Марк покачал головой.
— Извини. Не люблю бывать в чужих квартирах. Со мной однажды случилось кое–что. Но я знаю, куда мы можем пойти.
Он сжал мою руку. Бармен продолжал наливать, но уже наполовину опустил решетку, показывая — больше не обслуживаем. Несколько одиноких «девочек» пытались снять кого–нибудь в очереди в гардеробе. Самое время идти в другое место.
На улице возле «Пульса» тинейджеры мостили Херст–стрит своей блевотиной в свете уличных фонарей. Марк, одетый в голубую лыжную куртку, повел меня наверх, к Колморроу. Мы пересекли Нью–Стир, где нищие лежали, сгрудившись под навесами магазинов, на расстоянии нескольких ярдов друг от друга, чтобы не выглядеть парочками. Марк исчез в тени Нидлесс–аллей, я последовал за ним. Напротив «Рыбы–меч», над забитыми окнами я разглядел пыльную голубую табличку «Скворечника». Изначально это была часть «Нового имперского отеля», затем «Скворечник» стал независимым гей–баром, с женщиной–управляющей и смешанной публикой, состоявшей в основном из студентов. Три года моя жизнь вращалась вокруг этого места. Когда отель закрылся, планы по сносу вынудили закрыться и «Скворечник». Он был закрыт уже два года, но здание все еще стояло на месте.
Марк показал на узкую дорожку, сделанную для прохода. Она привела нас на задворки закрытого отеля. Здесь велись какие–то работы, но они остались незаконченными: ржавые строительные леса обрамляли заложенные кирпичами дверные проемы, драные листы брезента свисали с обеих сторон, будто занавес. Уличный фонарь освещал угол аллеи. Я бросил взгляд, отыскивая дыру в кирпичной кладке, и увидел клочок бархатного неба. Странное ощущение, точно ты оказался в недрах дома.
Еще один лист брезента был натянут перед дверями, удерживая на месте вываливающиеся кирпичи. Без сомнения, какая–то другая парочка уже устроила здесь гнездышко. Марк прислонился к грубой кирпичной кладке и расстегнул куртку.
— Можешь отсосать у меня, если хочешь.
Я поцеловал его, затем опустился на колени и расстегнул его джинсы, поднял руку, чтобы коснуться его сосков под рубашкой. Грудь у него была совершенно гладкой.
— Только побыстрее, — сказал он, — холодно.
Я поцеловал его член сквозь боксеры, почувствовав, как он напрягся под тонкой тканью, затем стянул их. Он стоял очень спокойно, баюкая мою голову в своих руках, его дыхание сделалось быстрее, когда я начал сосать, но затем снова замедлилось.