От грозы к буре
Шрифт:
Словом, попался ему на глаза один из половецких пастухов, который обратился к князю за какой-то своей нуждой. Когда Константин выяснял, что же ему все-таки понадобилось от него, обратил внимание на простенький медный крест, болтавшийся у половца на груди.
Дело в том, что хан, желая как можно лучше угодить своему шурину, отрядил в пастухи только тех, кто принял христианство и прошел обряд крещения. В степи это просто – взял и окрестился, если священник под рукой имеется. А вот дальше… Дальше они вели себя точно так же, как и до обряда. Словом, в христианах эти ребята только числились. Тут-то Константина и осенило.
– Слушай,
Тот вежливо склонил голову, давая понять, что готов выслушать любую ахинею, которой сейчас разродится князь, хотя лично он сам не верит в то, что выход действительно найден, к тому же взаимоприемлемый. Впрочем, он все равно готов покориться любому княжескому приговору, как бы ни был тот несправедлив. Все переселенцы, которые в этот момент оказались рядом, тоже навострили уши.
– Ведь ты не давал обета, что будешь нести свет своей веры именно русичам, верно? – начал Константин с небольшой прелюдии.
– Нет. Нам с Якоби все равно. У всех люди равно нужда в вера, только они не всегда знать это, – твердо ответил Франсуа.
– Вот и чудесно, – заулыбался Константин. – Я тебе сейчас покажу несколько человек, у которых, правда, на груди есть христианский крест, но на самом деле они ничегошеньки не знают. Очень темные люди. Даже вашу любимую молитву «Отче наш» они пересказать по памяти не смогут.
– Она не любимая – она единственная, равно как и истинное евангелие есть только одно – от Иоанна [40] , – строго поправил князя миссионер.
– Если ты думаешь, что я сейчас вступлю с тобой в богословский диспут, то заблуждаешься, – заметил Константин. – Всякий может верить так, как его душе угодно. Мне все равно. Так вот, у них даже крест на груди далеко не каждый носит.
– Крест не носить – это правильно [41] , – горячо поддержал Франсуа неведомых темных людей. – Оно – казнь. – Он замешкался, подыскивая нужное слово. – Они думать верно, – выжал он наконец из себя.
40
Катары действительно отрицали все молитвы, утверждая, что все они выдуманы людьми и к истинному богу не имеют никакого отношения. Из евангелий же они признавали только одно – от Иоанна, а остальные отвергали.
41
Катары отрицали крест как орудие позорной жестокой казни Иисуса Христа.
– Я понял тебя. Орудие казни учителя, по-твоему, носить нельзя и кланяться ему негоже, – кивнул Константин.
– Так они язычники, что ли?! – громко возмутился один из дружинников, тоже оказавшийся поблизости.
– А ты помолчи, – сердито одернул его Константин, но потом, смягчившись, пояснил: – Просто вера у них иная, вот и все.
– Латиняне [42] , что ли? – не унимался любознательный дружинник.
– Латинян они терпеть не могут.
– Ну, тогда ладно, – благодушно махнул он рукой и побрел дальше, к дому Леща.
42
Латиняне – так на Руси называли католиков.
– Главное не в этом, – продолжил Константин излагать свою мысль. – Тут другое важно. Никто из них не видел света вашей веры, которую можете принести им вы с Якоби. И я дозволяю вам проповедовать среди них столько, сколько душе вашей угодно. Начните пока с малого. Здесь их у меня примерно с десяток. Вот ими и займитесь, а заодно языку половецкому подучитесь. Как только освоитесь, почувствуете, что окончательно обратили их в свою веру, так они сами вас к себе в орду отвезут.
– Плыть на корабль? – тоскливо вздохнул Франсуа, а Якоби почему-то и вовсе позеленел.
– Зачем плыть?.. Ну, разве что совсем недолго и по реке. На тот берег Дона перемахнете с ними, а дальше сушей. Да тут рядом. Разумеется, вначале вы дадите мне слово, что среди русичей проповедовать не будете.
– Но только до тех пор, пока они все не перейти в истинный вера, – уточнил Франсуа и тут же осведомился: – А потом мы получать это право?
– Потом… – задумчиво протянул Константин, быстренько прикидывая в уме, насколько вероятна возможность обращения всех половецких орд в истинную веру этой тщедушной и тощей французской парочкой. Придя к выводу, что она очень близка к нулю, радостно выпалил:
– Тогда я разрешу нести свет вашей веры дальше.
Еще чуть поразмыслив, Константин все-таки допустил ничтожно малую возможность того, что эти одержимые, благодаря своему фанатизму и невероятно удачному для них стечению обстоятельств, действительно могут управиться со всеми половцами, и внес на всякий случай оговорку:
– Но вначале вы разыскиваете меня, я проверяю результаты титанического труда… или нет, я просто поверю вам на слово, после чего – о! – я тут же нахожу вам еще одно местечко, – вовремя вспомнил он про дикие племена в междуречье Волги и Урала, то есть – тьфу ты! – Яика, или как он там именуется ныне.
– Корабль, плыть? – с тоской спросил снова позеленевший Якоби.
– Да что тебе так поплавать-то приспичило? – с досадой отмахнулся Константин. – Тоже все рядышком. Причем настолько близко, что вас потом эти темные, которые просветлеют, прямиком к другим темным доставят.
– А потом? – не унимался Франсуа.
Константин с уважением посмотрел на неугомонного проповедника «истинного божьего слова» и тихо заметил:
– Ты и с этими за сто лет не управишься. Но если уж вдруг и с ними все так быстро получится, то можете быть спокойны – без работы я вас не оставлю. У нас на Руси этих мест с темными народами столько, что если вы вдвоем будете даже триста лет проповедовать – и то не успеете.
Он произвел в уме немудреные подсчеты. «Значит, потом их к прибалтийским дикарям, всяким там эстам, литам, латам, земгалам, литовцам, пруссам, жмуди, оттуда к северу – пермяки, водь, чудь, весь… Да-а-а…»
– Неправильно я подсчитал, – заметил князь. – Не меньше пятисот лет. Точно-точно, – подтвердил он, заметив легкий скепсис на лице Якоби.
– Ну а потом-то можно и прийти к русичи, – заупрямился Франсуа.
– Через пятьсот лет?
– Нет, сразу, как только мы закончим с ними со всеми, – с уверенностью пояснил миссионер.