От Иерусалима до Рима: По следам святого Павла
Шрифт:
В конце концов ему удалось спасти машину и нас всех. Через час вдалеке замаячили городские огни. Я почувствовал колоссальное облегчение. Конья, которая прежде выглядела довольно-таки убогим местом, теперь показалась мне едва ли не метрополией.
Пока мы размещали промокшую одежду возле огня, Гаффар признал, что попытка восхождения на Али-Сумасу-Даг стала бы большой ошибкой. Водитель же воздержался от комментариев. Он молча опрокинул стаканчик ракии и, выкручивая свою кепку, поинтересовался, нужно ли ему приезжать завтра с утра. Великолепный пример самообладания. Если говорить о данном качестве, то я бы поместил турок где-то между шотландцами и китайцами.
На
Раньше мне доводилось пересекать эту равнину на поезде. Однако на сей раз — при более близком контакте с местностью — появилась возможность лучше прочувствовать ее дикий характер: бьющий в лицо холодный ветер, вид дороги, извивающейся среди разбросанных скал и валунов, и постоянное опасение, что вновь обрушится ливень и погребет меня посреди многих миль жидкой грязи.
И снова я задумался над тем, какое это было странное решение: покинуть комфортное субтропическое побережье Малой Азии и направиться сюда — в дикий край, где горы, подобно часовым, стоят на пустынной равнине, на уровне четырех тысяч футов над уровнем моря.
Слева от нас возвышался Кара-Даг, местные жители весьма романтично зовут его «горой тысячи и одной церкви» — за развалины византийских церквей, покрывающие склоны. Это действительно романтическая, но и зловещая гора, ее великолепные очертания вздымаются посреди бурой равнины. На вершине гнездятся облака. В силу какого-то особого преломления света вся эта облачная масса приобретает необычный черно-фиолетовый цвет. В общем, я понимаю, почему турки назвали эту гору Кара-Даг, что в переводе означает Черная Гора.
Я всегда буду жалеть, что мне не хватило времени исследовать Кара-Даг. Руины византийских церквей заслуживают самого подробного осмотра — может, более всего на свете. Они датируются пятым — одиннадцатым веками, и нигде больше нет такой великолепной возможности проследить развитие христианской архитектуры на протяжении шести столетий.
На протяжении многих миль темная громада неизменно высилась слева от нас, пока наконец на юге не возникли другие горы — огромные, своими вершинами подпирающие небо. На этих вершинах лежали снежные шапки, которые постепенно таяли и стекали вниз животворными ручьями, а по их берегам на нижних склонах гор лепились крохотные грязные деревушки, напоминавшие лагеря кочевников.
Единственными признаками жизни на этой бескрайней равнине были овечьи отары, которые медленно перемещались с места на место в поисках скудного корма. Охраняли их злобные белые псы, по своей величине не уступающие большим датским догам. Непривычный вид нашего автомобиля пробуждал их ярость, и псы, покидая сторожевые посты, с низким горловым рыком кидались нам навстречу и злобно скалили зубы.
Здешние пастушьи собаки носят ошейники с устрашающего вида четырехдюймовыми шипами. Это необходимая защита от волков, которые всегда стремятся вцепиться собаке в горло. Мне известно, что подобные шипастые штуки раньше повсеместно использовались и в Европе. Нынешние медные заклепки на ошейниках наших бульдогов — напоминания о тех далеких временах, когда стаи волков бродили по Англии.
Многие путешественники, вернувшиеся из Малой Азии, рассказывали о лютой злобе пастушьих собак, однако мало кто удосужился похвалить их великолепное сложение и характерные морды. А между тем у этих собак необычная расцветка: шерсть кремового цвета, лишь под глазами темные полосы, да на висках — уходящие к ушам светло-коричневые пятна. В зрелом возрасте у этих собак нижняя челюсть утяжеляется, придавая им неуловимое сходство с мастиффами, а вокруг глаз появляются интеллектуальные морщинки. Несмотря на свой внушительный вес, эти
Обычно маленькие щенки пастушьих собак выглядят милыми и очаровательными созданиями. Вспомните, как они трогательно поскуливают и тыкаются носами, стоит их взять на руки. Однако щенки турецких овчарок почему-то не производят подобного впечатления. Как правило, в младенчестве морды у них коричневато-черного цвета, словно щенок залез носом в миску с золой.
На краю равнины возвышается припорошенная снегом гора под названием Хаджи-Баба, что в переводе означает «Отец паломника». У ее подножия некогда и стояла Дервия. Здесь, как и в Листре, от города ничего не осталось, кроме большого кургана, усеянного керамическими черепками. Местные жители называют этот курган Гуделесин.
Взбираясь на холм, я заметил множество осколков гранита, мрамора и порфира. Все это доказывает, что в древности на этом месте стояли великолепные храмы и статуи. Здесь (как и в Листре) никогда не проводились археологические исследования. Надеюсь, когда-нибудь такой день настанет и значительно расширит наши знания по географии Нового Завета.
Жители Дервии оказались благодарными слушателями. Они с энтузиазмом восприняли евангелическую весть и ни о каких гонениях на апостолов даже не помышляли. Кроме того, Дервия стала последним пунктом в первом миссионерском путешествии Павла. Вместо того чтобы отсюда двинуться на юго-восток исхоженным торговым путем (который вел через Киликийские Ворота прямиком в Тарс), апостолы после посещения Дервии повернули назад и с беспримерным мужеством и храбростью снова направили свои стопы в края, где их бичевали и забрасывали камнями. Они пришли сначала в Пергию, а затем в прибрежную Анталию, где сели на корабль, отправлявшийся в Антиохию Сирийскую.
Так завершился первый миссионерский поход Павла к язычникам.
Примерно в трех милях от этого безлюдного места располагалась турецкая деревня под названием Зоста. Отсюда, с высоты холма, она выглядела как неряшливое скопление низких крыш и обшарпанных каменных стен. В самом центре селения возвышался купол мечети — как выяснилось позже, сельджукской.
Местные жители вышли нам навстречу — отогнать собак и поприветствовать приезжих. Выяснилось, что не так давно деревня поменяла свое название: теперь ее называли Акар-Куей, то есть «Белая деревня». Как всегда бывает в подобных случаях, вокруг нас собралась любопытная толпа: женщины украдкой выглядывали из-за каменных стен, детишки радостно бегали между взрослыми, оглашая окрестности визгом.
Мое внимание привлекло удивительное зрелище. По улице двигалась группа мужчин, перед собой они гнали упиравшегося и возмущенно блеявшего барана. Рога его были перевиты венком из полевых цветов, в шерсти поблескивали мониста, а вдоль спины свисали яркие цветные ленты.
— Ого, да это свадьба! — воскликнул Хассан. — Они собираются совершить жертвоприношение, чтобы удача сопутствовала браку.
Мне доводилось читать, что в отдаленных районах Турции крестьяне до сих пор придерживаются тех суеверий и диковинных обычаев, которые сохранились со времен Греции и Древнего Рима. И тем не менее я был немало удивлен, воочию увидев украшенное для жертвоприношения животное. Почти две тысячи лет назад Павел и Варнава наблюдали такую же картину всего в нескольких милях отсюда, в Листре.