От Иерусалима до Рима: По следам святого Павла
Шрифт:
Митилена — это, конечно же, античный Лесбос, однако мой собеседник не интересовался античностью и наверняка даже не слышал имени Сапфо. Зато он проявил завидную осведомленность во всем, что касалось оливкового масла. Он рассказал мне, что в древности на острове выращивали виноград, но сейчас полностью перешли на оливки. Это оказалось куда прибыльнее.
Из боязни пропустить свое судно я не решился далеко уходить от города. Никогда ведь не знаешь, что взбредет в голову капитану греческого грузового судна, которое опаздывает на пятнадцать часов. Поэтому я решил ограничиться осмотром развалин генуэзской крепости, которые высились на вершине холма. Как выяснилось, смотреть там особенно не на что, поскольку от крепости остались лишь внешние стены. Зато отсюда, с высоты открывался замечательный
Отчалили мы с наступлением темноты, на небе сияла почти полная луна. В каюте, на мой взгляд, было слишком душно, поэтому я постелил себе на палубе и лежал, любуясь лунной дорожкой на темной поверхности моря. Возможно, точно такой же ночью Павел, Лука, Сила и Тимофей покинули Троаду и поплыли в Кавалу, которая в ту пору носила название фракийского Неаполя.
«Итак, отправившись из Троады, мы прямо прибыли в Самофракию, а на другой день в Неаполь, оттуда же в Филиппы: это первый город в той части Македонии, колония; в этом городе мы пробыли несколько дней…» 28
Мнение, что Лука являлся уроженцем Филипп, кажется мне вполне обоснованным, ибо его рассказы об этом городе не только отличаются подробностью и живостью, но и обнаруживают законную гордость местного жителя. Если дело обстоит именно так, то можно предположить, что Лука сообщил Павлу много интересных сведений, которые, несомненно, оказались полезными для миссионера.
Думаю, и судно, на котором плыл Павел, не сильно отличалось от нашего корабля — маленькое судно для каботажного плавания, совершавшее рейсы между островами Эгейского моря и принимавшее грузы в дюжине мелких портовых городов. Выйдя из Троады, проповедники проплыли мимо острова Тенедос, вошли в Дарданеллы и, миновав мыс Геллес, на всех парусах устремились в южном направлении — благо им удалось поймать попутный ветер. Впереди по курсу лежал остров Имброс, за ним высились горы Самофракии. Прошли века с тех пор, как Павел совершал свои миссионерские путешествия. Некоторые города, например Листра и Дервия, обратились в руины; другие — как Иконий и Антиохия Сирийская — изменились до неузнаваемости. Что касается береговой линии Эгейского моря, она осталась прежней, и современный путешественник проходит тем же путем, которым в первом веке нашей эры двигался апостол.
Я прислушивался к ритмичному плеску волн о борт корабля и наблюдал, как на горизонте вырастают темные холмы, окружающие Адрамитскую гавань. Здесь нам предстояло сделать остановку на пути к Лемносу.
Хотя было раннее утро, солнце уже изрядно припекало. Наш корабль стоял на якоре, покачиваясь на зеленых, как бутылочное стекло, волнах. Обращая взгляд на берег, я видел прекрасный город, раскинувшийся у подножия горы. Высокая скала выдавалась далеко в море, на ее террасах лепились жилые дома, а на вершине расположился древний замок с крепостными стенами и сторожевыми башнями. Двойные арки римского акведука соединяли эту скалу с окрестными холмами.
Так выглядела Кавала, или Неаполь Фракийский, как его называли во времена святого Павла. Здесь, в этой маленькой гавани, апостол впервые ступил на европейскую землю. Это один из важнейших и драматических моментов его великой миссии. Христианство наконец-то преодолело невидимую границу между Востоком и Западом! Однако сам Павел вряд ли осознавал важность текущего мгновения. Он не разделял Европу и Азию — так, как это делаем мы. Он просто сошел на берег в Македонии, еще одной римской колонии. Перебрался из римской Троады в римский Неаполь. Перед ним тянулась Виа Эгнатиа, но вела она не на другой континент, а просто в римские
С точки зрения Павла, Неаполь был небольшим лагерем в тени холма, почти островом, на гребне которого стоял храм, построенный по образцу афинского Парфенона. В нем хранилась известная статуя Венеры Неапольской. Эти места уже в эпоху Павла хранили множество исторических воспоминаний. Во время битвы при Филиппах в здешней гавани стоял на рейде флот Брута и Кассия. А в нескольких милях от Кавалы лежит чудесный островок Тасос, куда Брут отправил для погребения тело погибшего Кассия. Он вынужден был так поступить, дабы не уронить моральный дух армии.
Полагаю, тот Неаполь, который посетил Павел во время своего второго миссионерского путешествия, был весьма схож с Кавалой, какой она предстала моим глазам этим солнечным утром. К сожалению, храм на гребне холма не сохранился, на его месте выстроена византийско-турецкая крепость. Но маленькие белые домики, крытые красной черепицей, все так же — ряд за рядом — стоят на склоне холма и отражаются в водах залива.
И линия горизонта наверняка сохранилась со времен Павла — просто потому, что не меняются дикие горы Македонии. Они все так же начинаются у самой кромки изумрудной бухты и тянутся на север, туда, где в тридцати милях проходит болгарская граница. А далеко на западе — почти неразличимый в жарком мареве — маячит силуэт горы Афон…
Всякий отъезд скрывает в себе некую драму. Но, наверное, ни один из вариантов отбытия не несет такого отпечатка окончательности и безысходности, как отправление гребной шлюпки. Когда вы видите, как ваш багаж сбрасывают лодочнику, стоящему в тени корабля; когда вы собираетесь с духом, чтобы спуститься по ненадежному, прямо-таки самоубийственному трапу — в такие минуты вам кажется, что суша, этот прочный и твердый мир, куда-то отступает. И вы ощущаете такое всеобъемлющее, безнадежное одиночество, какое переживал лишь Робинзон Крузо на необитаемом острове.
Нечто подобное пережил и я, оказавшись на борту гребной лодки. Сидевшие на веслах лодочники громко распевали на два голоса, но я, как ни старался, не мог разобрать ни слова. Это тем более странно, что пели они по-гречески, хотя мелодия была явно турецкого происхождения. Наконец мы причалили к маленькому песчаному пятачку, где толпились люди и ослики. Загорелые босоногие грузчики бегали вверх и вниз по сходням, спуская на берег древесину с Фасоса и мешки с углем, доставленные с горы Афон. Дальше поклажу перегружали на осликов и отправляли в город.
Неподалеку, всего в нескольких ярдах, расположился рыбный рынок, игравший чрезвычайно важную роль в жизни города. Я никогда не упускал возможности посетить такой рынок, да еще в столь отдаленной местности. Мне всегда хотелось взглянуть на экзотическую рыбу, которую люди вылавливали в чужих водах. Здешние экземпляры выглядели настолько странными, что их следовало бы отправить в аквариум, а не на рынок. Я даже не знал их названия: нечто необычное, плоское, ярко окрашенное; а рядом с ними — длинная, тонкая, серебристая рыба. На прилавках стояли подносы с черными и зелеными осьминогами — насколько мне известно, их ловят на всем средиземноморском побережье и на островах Эгейского моря. Рядом с ними громоздились кучи кальмаров и каракатиц, имевших удручающе-обвислый вид после смерти. Ужаснее всего выглядели красные устрицы в своих огромных шишковатых раковинах. Заметив мой интерес, продавец выбрал одну из самых уродливых раковин и с вежливым поклоном протянул мне. Увы, мне не хватило смелости прикоснуться к этой штуке. Тогда — очевидно, желая показать пример — продавец ловким движением ножа вскрыл раковину и тут же, у меня на глазах проглотил ее содержимое.