От имени докучливой старухи
Шрифт:
Изольда Матвеевна с трудом поднялась обратно на пятый этаж, и, усталая, но довольная, легла спать.
***
Изольду Матвеевну разбудил звонок в дверь. Она накинула жилетку прямо поверх ночной рубашки и заглянула в глазок. Перед дверью стоял молодой участковый. На улице и на лестнице слышался неясный гул. Временами оттуда доносилось:
– Да сдать в дурдом эту сумасшедшую старуху!
Изольда Матвеевна довольно ухмыльнулась и прокричала:
– Что надо?! Сплю я, сплю!
– Переговорить надо, Изольда Матвеевна, открывайте!
Хозяйка
– Свидетелей ищем, Изольда Матвеевна. Не слышали ли вы что-нибудь подозрительное сегодня ночью? – участковый топтался в дверях.
– Слышала, как соседи выходили курить на всех этажах. Всю ночь курили. А дым-то весь ко мне идет. Наверх, с теплым воздухом. А что случилось?
– Пожарных вызывали, смотрите, машина стоит во дворе. Жилконтору вызывали – ночью был мороз и лопнули лестничные батареи от перепада температур. Хулиганичал кто-то всю ночь на лестнице. А вы ничего не слышали?
– Вот те крест, не слышала. Сплю как младенец. А отчего пожар? Напились небось и дебоширили?
– Кто-то поджег пепельницу на лестнице. А вот и ваша обгоревшая квитанция оттуда…
– Мало ли…– ощетинилась Изольда Матвеевна. – Воруют всё, вытащили из почтового ящика.
– Изольда Матвеевна, вынужден вас предупредить, что соседи написали на вас заявления. Особенно те, которым вы испортили детскую коляску… Я даже не знаю, как не дать делу ход. Весь подъезд на вас ополчился!
– Я спала всю ночь как младенец, – твёрдо сказала хозяйка, сурово глядя на участкового поверх очков. – И хулигану этому я очень благодарна. Надеюсь, он отстоит моё право на свежий воздух, записанное в Конституции!
И Изольда Матвеевна, встав на табуреточку, вытащила с полки Советскую Конституцию. Держа книжицу перед собой, она стала наступать на участкового:
– Пойдите вон из моей частной собственности! Я вас к ответу призову за нарушение моих законных границ!
– По какой конституции здесь ваши законные границы?
– По Американской!
– Значит, признательные показания давать не намерены?
– Диверсант какой-то ночью ходил по лестнице, а не я!
И металлическая дверь захлопнулась перед носом участкового.
***
«Доведут до греха. Всем миром на меня ополчились! Эта фифетка – тоже мне… Колясочку ей, видите ли, испортили! А ты пойди постирай свою колясочку, душенька! Любишь кататься, люби и саночки возить – любишь курить, люби и колясочку стирать! Доведут до греха! Свят-свят-свят! Где у меня папиросочка? Пять лет назад, когда бросала, я спрятала пачку «Примы»… вот только где? Запамятовала! Неужто за комодом?»
Изольда Матвеевна поднатужилась и отодвинула комод от стенки.
«Нет, за комодом нет ничего? А! Вспомнила! Я ее в целлофановый пакетик запаяла горячими ножницами и в унитазный бачок кинула – чтоб доставать было противно. Интересно, за пять лет сохранились мои папиросочки?»
Изольда Матвеевна приподняла крышку бачка и пошарила внутри.
«Вот они родимые, целехонькие! Сейчас-то, говорят, такую «Приму» не выпускают… Сейчас я соседей через вентиляцию дымом задушу и душу отведу! Одна папироска осталась. Одна! Думала, что перед смертью ее скурю».
Изольда Матвеевна неловко прикурила папиросу и выпустила облако вонючего дыма в вентиляционное отверстие.
«Нагрешила, нагрешила-а-а», – эхом отдалось в голове.
Эпизод второй
«Покровительница моя, Богородица, всея Руси защитница, спаси, помоги и помилуй!» – Изольда Матвеевна стояла у раскрытого окна на кухне, одетая в просторную хлопчатобумажную ночную рубашку, поверх которой на груди покоился простой латунный крестик на веревочке. – «Как мне отблагодарить тебя за прошедший день? Прочитаю я акафист тебе, родимая, помолюсь от души радостной песней. Аллилуя, моя прекрасная!».
Изольда Матвеевна, кряхтя и отдуваясь, переместилась из кухни в комнату, взяла молитвослов и приступила вслух:
– Взбранне Воеводе победительная…
«Как она меня лучше услышит? Может покричать? Окна нужно открыть, а то вдруг не дойдет мой акафист – мало ли кто сейчас тоже читает. Может, грешники какие. А у меня голосок тихий, да стены каменные. Ей-то на Небеси и не слышно. Надо, чтобы моя благодарность дошла до Богородицы».
Изольда Матвеевна открыла окно в комнате, свесилась наполовину могучего корпуса и заорала басом:
– Взбранне Воеводе победительная!!!
На одной из машин во дворе сработала сигнализация, у соседей справа залаяла собака, у соседей слева заплакал грудной младенец. Снизу принялись стучать по батареям, на лестничной площадке хлопнула дверь и кто-то крикнул:
– В дурдом сумасшедшую старуху! Час ночи уже!
«Нет, надо молиться душой!» – Изольда Матвеевна прикрыла раму. – «Батюшка давеча говорил, что самая громкая молитва – крик души».
Она встала у иконы Казанской Божьей Матери, снова раскрыла молитвослов и принялась «кричать душой». Прокричала первую страницу акафиста, вторую и поняла, что в голове у нее не отложилось ни единого слова.
«Негоже так, может у меня душа кричать не умеет? Что там батюшка давеча еще говорил? Огонь души должен быть. Может у меня душа уже потухла? Потухла, наверное. Может, почитать, как нас в школе учили, по буквам? Чтобы до Богородицы наверняка дошло! А что? Это я еще могу!»
И Изольда Матвеевна, перекрестившись, принялась читать шепотом, тщательно выговаривая каждое слово:
– Взбранне Воеводе победительная…
«Какая же она Воеводе? Чем Богородица побеждает? Какое ее оружие?» – внезапно пришло ей в голову. – «Смирением, говорят. Как же она побеждает смирением? Вон, Георгий-то с копьем нарисован!»
Она с любовью посмотрела на лик Казанской Божьей матери и спросила вслух:
– Может, тебе тоже там какое-нибудь копье дали? Совсем маленькое? Игрушечное?