От легенды до легенды (сборник)

Раткевич Элеонора Генриховна

— Испортил пальто, — сообщил Поль, бросая поверх кипы счетов и журналов исписанные листки. — Необратимо. Вот дополнение к присланному.

— Отлично. — Жоли отошел к камину и принялся просматривать рукопись. Дюфур присел возле стола, толкнув пепельницу с василиском за бумажную кучу и вытянув ноги в переставших быть выходными ботинках. Он устал, и ему было муторно из-за погоды, человеческой глупости и разошедшихся от брошенного им камня волн. — Отлично, — повторил Жоли. — Держу пари, это лучший репортаж из Сен-Мишеля, но нельзя отдавать тему, которую первыми подняли мы, другим. То, что ты принят у де Мариньи, никаких обязательств на тебя не накладывает: брат маркиза

разболтал «Жизни» о своих сомнениях, на которые всем чихать, и об обмороке и снах племянницы, в которые все вцепятся. Мы не можем скрывать от наших читателей такое лакомство, но мы можем и должны дать эксклюзивное интервью если не с самой вдовой, то с маркизом и твоим капитаном.

— Пошлятина, — с чувством произнес Дюфур. — Когда мы начинали, это было хотя бы свежо…

— Свежо то, что интересно читателю. С Фурнье сняли официальные показания, он утверждает, что в крушении виновата ящерица.

— Уже?

— Поль, — заведующий погасил окурок в треклятой пепельнице, — сейчас не до ребячеств. Патрон рассчитывает на тебя, но это не значит, что твои лансады что-то изменят. Кроме твоей карьеры, разумеется. Мы все стоим перед лицом важных событий, и это стоит завтрака у Жерара…

Дюфур молча поднялся. То, что последовавшая за приграничным конфузом гибель комиссии тянет за собой самое малое полную смену Кабинета, он понимал не хуже Жоли и патрона, которому в данной ситуации требовалось соблюсти собственные интересы, «Биноклем» отнюдь не исчерпывающиеся. И пусть крахмальные скатерти и теплый свет ламп настраивают на сентиментальный лад, Жоли водит сотрудников к Жерару не для того, чтобы их успокоить.

— Премьер подает в отставку, дитя мое, — начало было многообещающим и отчего-то скучным, — и мы должны ему в этом помочь, а заодно укрепить собственные позиции. В экстренном выпуске идет твой репортаж, подборка интервью — над ней корпит Тессье, — приблизительные списки погибших, некрологи и, самое главное, бьющий по премьеру фельетон, который в «Эпохе» был бы неуместен. Патрон решил, и я с ним согласен, спустить со сворки барона Пардона, так что позавтракаем, и вперед! Ты у нас мастер по части рагу, но в сегодняшнем вареве должны быть проклятие, катрены, недавняя провокация против де Шавине, намек на то, кому выгоден уход со сцены столь разумного оппозиционера, и вопрос о причинах неудач Республики. Почему мы, свободные от тирании, не способны повторить успехи тирана? Почему их не повторил Клермон? Что стало причиной катастрофы — заурядное стечение обстоятельств, злоупотребления в железнодорожном и военных ведомствах, чья-то злая воля? Или Сен-Мишель — последнее предупреждение неких высших сил накануне войны? Примерно так. Перец, уксус, и ящериц добавишь по вкусу.

— Завтра премьер подает в отставку, чтобы послезавтра его не съели уцелевшие депутаты, и мы приписываем это себе. За компанию с «Жизнью»…

— Завтра премьер пригласит барона Пардона в свою резиденцию и даст ему интервью-ответ, где признает свою позицию в ильском вопросе ошибкой и уступкой радикалам. Тем не менее он был готов ее исправлять вопреки проискам внутренних врагов, которые не останавливаются ни перед чем, но, чтобы вести большую войну, нужно единение всей нации, а его после басконца, как ни прискорбно, никто не достигал. Неудивительно, что граждане Республики полны дурных предчувствий, воплощением которых стал василиск, которого видят слишком много и часто, чтобы счесть это выдумкой. Глава правительства не вправе отворачиваться от очевидного и закрывать глаза на мнение народа, а народ встревожен и все чаще обращает взгляд назад, к дням величия нации.

Кто знает, возможно,

Республика в самом деле себя исчерпала, но центристы по определению отрицают крайности. Голосуя за них, избиратели голосовали за умеренность и сдержанность, в нынешней же ситуации проводить эту линию не представляется возможным. Соответственно…

— Соответственно, — медленно проговорил Дюфур, понимая, что интервью по сути готово и писал его не кто иной, как Жоли, — премьер уступает место мальчика для битья Маршану и готовит розги… Только к войне не в колониях мы все равно не готовы.

— Поэтому пусть ее проигрывает радикал, а мы посмотрим. — К столику направлялся гарсон, и Жоли взялся за салфетку. — Маршан слишком глубоко увяз в критике нынешнего Кабинета, чтобы отказаться от кресла и при этом остаться в политике. С чего, по-твоему, он начнет? Не считая разоблачений и воплей в стиле «Я не боюсь».

— Выбор небогат: передать Трансатлантидскую компанию в частные руки, объявить мобилизацию и снести Басконскую колонну.

Глава 3

«…считая, что так называемая Басконская колонна является восхвалением ненавистной всем честным патриотам династии, символом насилия и ложной славы, отрицанием самих принципов Республики, памятником тирании и постоянным оскорблением потомков жертв тирана со стороны его нынешних приверженцев, постановляет: колонна на площади Республики будет разрушена. Помимо практической целесообразности, эта мера принесет огромную пользу, освободив Республику от отвратительного каждому честному гражданину монстра, назойливо напоминающего о позорном и проклятом периоде…»

— Никогда не следует смеяться над премьерами, — заметил осваивающий бильбоке малыш Тессье. — Мы смеемся, а они это делают всерьез. Канал, заговорщики, колонна…

Дюфур по-кокатрисски пожал плечами. К концу зимы Маршан умудрился сотворить почти все, что со злости предсказал Поль. Трансатлантидская компания стала частной. Во внешней политике был полный туман, но вероятную войну с занявшей выжидательную позицию Алеманией заменяла война с басконцем и его почитателями. Карточные вечера у Сент-Армана превратились в заговор, а сам граф — в жаждущее крови страшилище.

На защиту картежников поднялась фракция центристов, в итоге заговорщики оказались под домашним арестом, и тут в Национальное Собрание ворвалась пара десятков вооруженных дуэльными пистолетами и кинжалами юнцов. Разумеется, они называли себя «Черными василисками». Разумеется, их переловили еще в вестибюле. Разумеется, официозная пресса заголосила об имперском реванше и угрозе Республике. Разумеется, Республика стала защищаться. Были запрещены две газеты и один журнал, а простодушного «Сирано», напечатавшего картинку с собачкой, задравшей ножку на Басконскую колонну, оштрафовали на значительную сумму. После чего взялись за колонну как таковую.

В Национальном Собрании прогремело очередное: «Доколе?!» Центристы, следуя избранной политике, покинули зал, предоставив легитимистам с радикалами полную свободу. После оживленных, но не сказать чтобы напряженных дебатов решение было принято. Столичным властям было предписано во исполнение принятого решения в кратчайшие сроки колонну снести. Мэрия поинтересовалась — а за чей, собственно говоря, счет: в городском бюджете подобной статьи не предусмотрено. Пришлось вернуться к вопросу и решить с финансированием. Пятеро видных радикалов, включая премьера Маршана, и один легитимист громогласно объявили, что на такое святое дело им не жалко и собственные средства потратить… в разумных пределах.