От первого до последнего слова
Шрифт:
Ничего такого они не собирались делать!
Уже некоторое время они честно дружили друг с другом, и Долгов был уверен, что эта самая дружба – единственное, что у них может получиться!
В конце концов, он женатый человек!.. Правда, семейная жизнь не ладится, но это не имеет никакого значения! Раз у него есть семья, значит, есть и обязательства, и нарушать их он не намерен!
Он
Он честно пытался жить «нормальной» жизнью, и эта «нормальная» жизнь камнем висела у него на шее.
Иногда, лежа по ночам рядом с супругой, – почему-то даже в мыслях он называл ее именно супругой, а не женой! – он с тоской думал о том, что, должно быть, зря он придумал себе какую-то «нормальную» жизнь и втянул в нее другого человека! Супругу то есть.
Ему было до умопомрачения скучно «вить гнездышко», и он всячески старался от этого занятия увильнуть или хотя бы отлынивать время от времени, а супруга сердилась и говорила, что он никчемный муж и отец, и вообще ничего не может сделать для семьи. Когда гнездышко все же было свито – исключительно усилиями супруги! – Дмитрий Евгеньевич понял, что ему там совершенно нечего делать!..
История о голубе и голубице, которые вместе высиживают птенцов, видимо, была решительно не для Дмитрия Евгеньевича. Он все норовил уехать в свою больницу, или на кафедру, или в институт, где сегодня должен быть интересный доклад.
Он приезжал, ужинал, вполуха слушал рассказ о том, как сегодня дочка «покушала» и что видела во сне, вставал из-за стола и шел к своим книгам, монографиям, компьютеру и записям новых операций. Супруга сердилась и кричала вслед:
– Ты бы хоть чашку за собой помыл! У нас слуг нету!..
А ему было наплевать на чашку! Ну, чистая, и отлично, а если немытая, так он ополоснет, когда ему захочется из нее попить.
И денег вечно не хватало.
Не хватало ни на что – ни на отпуск, ни на машину, ни на детский сад для ребенка. Долгов понимал, что его семье нелегко, так же, как и большинству других семей, но никогда не стремился как-то облегчить домочадцам жизнь. Он искренне считал, что раз все сыты, обуты и одеты – это уже большое достижение и больше этим вопросом можно не заниматься.
Он писал свои статьи, думал об операциях, вскакивал среди ночи и летел в больницу, чтобы проверить очередного сложного пациента, и его не слишком волновало то, что за все это он почти не получает денег!
А однажды к нему приехал его учитель, профессор Потемин. Он сильно сдал за те годы, что Долгов его не видел, немного сгорбился и поседел, но все еще оперировал, преподавал и называл Долгова исключительно по имени-отчеству.
Супруга, отозвав Долгова на кухню, строгим голосом
Долгов ничего не понял.
– Постой, но ведь он и тебя учил, – заговорил он, уверенный, что все это не всерьез. Не выставят же они пожилого человека среди ночи на улицу! Да и не чужого, а своего! – И ему ночевать негде.
– Ах, ну что за глупости! – сказала супруга с досадой. – Он что, именно к тебе ехал? Ты его звал? Ждал?
– Нет, но…
– Дим, ты завтра уйдешь на работу, и я тоже уйду! Дома останется мама! И что, она должна за ним ухаживать?!
– Да чего за ним ухаживать?!
– Подай, принеси, убери, завтраком накорми, еще небось он курит!..
Долгов смотрел на свою супругу, красивую женщину и неплохого врача, во все глаза. Ему показалось, что он видит ее впервые в жизни.
Впрочем, вранье. Ничего такого ему не показалось. Он давно уже все понял и только притворялся перед самим собой, выдумывал, словно выклянчивал у судьбы снисхождения – вот, мол, как оно все получилось, не слишком хорошо, конечно, но я не виноват! Кто-то другой виноват или обстоятельства – может быть, тот самый расчет, который был сделан неверно!
– Ну что ты на меня уставился, Дима?! Тебе никакого дела нет до того, что происходит в доме! Ты все время на своей работе, а мама тут вкалывает за троих! И готовит, и стирает, и убирает, и с девочкой сидит!
Почему-то супруга всегда называла их общую дочь не по имени, а «девочка». Должно быть, ей казалось, что это звучит шикарно!..
– Я тоже… работаю, – сказал Долгов, будто оправдываясь. – Не только мама, но и я!
– Ах, Дима, что толку от твоей работы! И давай, отправляй его куда-нибудь, нечего ему здесь делать! Да и негде у нас ночевать!..
Долгов вернулся в комнату, совершенно оглушенный. Профессор Потемин, ссутулившись, сидел за разгромленным столом и смотрел в окно. Окно было темным, и ничего в нем невозможно было рассмотреть.
Должно быть, он понял, о чем Долгов беседовал на кухне с супругой, потому что, заслышав шаги Дмитрия Евгеньевича, поднял глаза и сказал бодро:
– Ничего, Дмитрий Евгеньевич, ничего!.. Как-нибудь обойдется!
Долгов покраснел до ушей.
В соседней комнате теща сердитым голосом читала долговской дочери какую-то сказку. Супруга на кухне гремела тарелками.
Долгов тогда почти насильно оставил Потемина у себя. Тот ни за что не соглашался, порывался куда-то ехать, уверял, что еще один ученик ждет не дождется, когда он пожалует.
И во всем этом была такая тоска и такая несправедливость, что Долгов, лежа на полу в крохотной комнате, именовавшейся «большой», потому что была еще и «маленькая», в которой ночевали бабушка с внучкой и супруга, некоторое время всерьез обижался на жизнь.
Утром ему нужно было в клинику, и он перестал обижаться.