От подъема до отбоя
Шрифт:
На одиннадцатые сутки меня, наконец, вызвали для отправки. Процедура вызова была донельзя простой. Неожиданно в казарме или бараке, как вам больше нравится, появлялся прапорщик с пачкой бумаг. Он зачитывал список из какого-то количества фамилий. Если отзывались не все зачитанные, процедура повторялась. На пятый или шестой раз не объявившийся допризывник вычеркивался из списков, а его место занимала фамилия из дополнительного списка. Когда команда была сформирована, ребят строили, выводили на улицу, еще раз пересчитывали, проверяли по списку и уводили с территории пересылки. Больше никого из них мы уже не видели.
Так на одиннадцатые сутки и меня: зачитали, пересчитали,
Не знаю, почему нашу небольшую команду не отвезли сразу же в город Горький, как он тогда назывался, неужели дешевле было десять суток путешествовать по стране, пусть это решают историки, если кого-то заинтересует столь незначительный факт. Но именно так и было.
В Харькове мы влились в большую команду, занимавшую целый эшелон и в режиме строжайшей секретности поехали на восток или юго-восток. Секретность касалась только нас допризывников. Сопровождавшие эшелон офицеры и сержанты, конечно, знали финишную точку назначения, но молчали, проводники знали лишь узловые станции. Так и ехали, гадая и высказывая самые фантастические предположения. Челябинск, Владивосток, Новосибирск, Омск и даже таинственный северный порт Амдерма, – фантазия работала без сбоев и географию сообща знали неплохо.
Запомнился Армавир. Серое раннее осеннее утро. Прохладно, пустынно, на перроне то ли нищие, то ли просто побирушки, то ли некие погорельцы. Просят кусок хлеба, какую-то одежонку. Завтрашние солдаты, а сегодняшние еще пацаны из озорства еще несколько дней назад изодрали одежду так, что лохмотья теперь висят бахромой. И эту одежду побирушки с жадностью хватают, складывают, куда-то уносят. Картина очень муторная, но ничего ценного у нас нет, а они и этим обноскам рады до невозможности. Стоим недолго и вскоре эшелон трогается.
Замечаем, что длина состава уменьшилась. Ночью где-то отсоединили ряд вагонов и отправили в другую сторону. Идут десятые сутки пути, когда мы наконец-то прибываем на небольшой лесной полустанок и следует команда «Выгружайся». Итак, прошло более двадцати суток, как я покинул родительский дом и отправился в самостоятельное плавание в житейском море. Сразу же в воинской части нас вымыли, а тело уже порядком истосковалось по мочалке и мылу, переодели в новенькую военную форму, сидевшую на всех без исключения неуклюже и мешковато и развели по казармам. Покормили и отдыхать. Построения, строевая, учебные тревоги и смотры, конспекты и наряды, обучение и работа – все это будет завтра. А сегодня мы наконец-то на месте и сегодня спать, спать и спа…
3. Солдат – самое мелкое живое существо
Ум хорошо, а два сапога все равно пара
Учитесь различать: где демократия, а где – строй!
А здесь ток идет, идет… и превращается в напряжение.
Техника должна храниться в хранилище для хранения техники.
Учиться настоящему делу военным образом.
Мы солдаты. Точнее курсанты, потому что привезли нас как раз в гвардейский отдельный истребительно-противотанковый краснознаменный учебный полк полевая почта тра-та-та, где мне и предстояло провести ближайшие полгода. И этот полк не настоящий, а учебный. Нет, в войну, конечно, он и был и будет, если придется, вполне настоящим. Но на данный момент, здесь готовят младших командиров Советской Армии, то бишь сержантов, и называется он (полк) учебка.
Отличается он от обычного солдатского линейного тем, что в середине дня мы обязательно сидим в классной комнате и пишем конспекты. Но буду рассказывать все по порядку.
Итак, ехали мы не много, не мало, а ровно 10 суток. И приехали за это время в место, которое называется почтовое отделение Гулино. Все названия, кроме крупных городов, я буду изменять, чтобы случайно не раскрыть какую-либо военную тайну, и чтобы враг не смог догадаться, где находятся описанные военные объекты, и, чтобы этот самый враг не смог неожиданно напасть на эти самые объекты, используя сведения, полученные от меня, и чтобы… Короче я уже запутался, а всем все стало ясно.
Уже гораздо позже, будучи простым гражданским человеком, я сам заинтересовался этим своим путешествием и попытался определить какое расстояние мы осилили за эти долгие дни и ночи. Оказалось, что всего 931 км проехали мы за 10 суток. Если посчитать, что ехали мы без остановок, то получается, мы мчались со скоростью 3,88 километра в час. Да… Скорость не из высоких.
Но тщательно подумав, я понял, что все это делалось специально и продуманно. Ведь при такой скорости, и именно при такой, мы были постоянно готовы подняться в полный рост и отразить нападение врага. Значит обороноспособность нашей армии ни капли не зависела от того, где мы находимся: у себя в подразделении или в вагоне двигающегося поезда.
Значит почтовое отделение Гулино. Это почтовое отделение представляло собой небольшой военный поселок. Гражданские люди здесь составляли меньшинство. Центр поселка состоял из десяти – пятнадцати, ну, ладно, двадцати двух-…, трех-…, четырех-…, и пятиэтажных домов. В этих домах и жили офицеры и прапорщики с семьями и без, и вольнонаемные, но тоже и с семьями, и без, работники.
В самом центре располагалось большое приземистое массивное здание с огромной звездой на фронтоне, четырьмя псевдо колоннами при входе и множеством огромных, больших и не очень окон. Это был главный центр местной культуры – гарнизонный дом офицеров. Здесь демонстрировались все новинки советской и зарубежной киноиндустрий, спектакли приезжих артистических трупп, шарящих по неохваченным уголкам матушки-России, где бы можно было что-нибудь срубить по легкому. Здесь проходили гарнизонные съезды и собрания, банкеты офицерского состава, смотры талантов из числа участников художественной самодеятельности, жаркие бои местных боксеров, схватки борцов и выступления штангистов. В общем здесь проходили все мероприятия способные хоть как-то развлечь и отвлечь. Развлечь население, киснущее в лесной глуши от извечной скуки, и отвлечь молодых офицеров и их коллег постарше от рюмки с горячительным в нерабочее, а порой и вполне рабочее время.
Отдельным специфическим очагом быта стояла баня, которую мы посещали раз в две недели. Правда, если верна солдатская мудрость, солдатская баня – это не русская баня с веником и пивом, а баня с тазиком и без горячей воды, но это не совсем так, и, по большей части, горячая вода в бане все-таки была. Между этими посещениями можно было в своей родной казарме воспользоваться душем, если была вода, если нигде не текли трубы и если в наличии был ответственный прапорщик, причем прапорщик должен был быть не только в наличии, но и вполне в рабочей форме, что соблюдалось далеко не всегда. А так же к специфическим очагам данной местности относился поселковый почтамт, посещение которого всегда было для нас радостным событием.