От Русичей к Россиянам
Шрифт:
Тактика «брать нутром» на практике отдавала предпочтение штыковым атакам без какой-либо подготовки её огнём. Отсюда шло противостояние духа и техники. В результате в бою это приводило к огромным потерям. В конечном счёте эти взгляды, озвученные с кафедры заслуженным профессором, а потом и начальником академии, имели самое отрицательное влияние на формирование целого поколения офицеров Генерального штаба — будущих «минотавров» первой мировой войны. Эти взгляды Драгомирова касались не только обучения тактике, но и строительства вооружённых сил.
Полагая, что техника непременно ведёт к упадку духа, Драгомиров весь свой авторитет употребил противодействию принятия
Сосредоточив внимание на индивидуальном воспитании солдата, по его выражению «святой серой скотинки», Драгомиров сознательно игнорировал офицера. Нарочитым, умалением и унижением авторитета офицеров Драгомиров надеялся создать себе популярность в солдатской массе и обществе.
Не удивительно, что в вопросах воспитания драгомиловщина особо пышно расцвела в советский период развития вооружённых сил. Собственно в этом нет никакой случайности, так как многие ученики Драгомирова оказались потом у истоков создания Красной Армии. Из школы Драгомирова вышли Сухомлинов, Рузский, Бонч-Бруевич, Ю. Данилов и т. д. Влияние Драгомирова было очень велико и даже выходило за пределы России. Активным сторонником драгомировских идей во французской армии был генерал Кардо. Драгомировщина, как идейное течение военной мысли, потому и имела достаточно широкое распространение в русском армии конца XIX века, что она не противостояла идейным основам самодержавия. При этом она опиралась на низкую образованность в военных вопросах большей части офицерского корпуса.
Сменивший Драгомирова на посту начальника военной академии генерал Леер, был ему полной противоположностью. Он отдавал явное предпочтение стратегии, которую не признавал Драгомиров. Его можно вполне считать у нас в России отцом стратегии, как науки. Им разработано учение о главной операционной линии. Строго осуждено понятие стратегического резерва — «в стратегии резерв — явление преступное». Разумеется, это утверждение верно только для использования уже подготовленных соединений. Те соединения, которые находятся в стадии подготовки, могут быть задействованы только в крайнем случае. Вот они то и должны составлять стратегический резерв.
Военное министерство и Генеральный штаб России того времени практически почти не занимался боевой подготовкой войск. Поэтому они не организовывали таких полевых поездок, которые практиковались в германской армии начальниками Большого Генерального штаба Германии Мольтке и Шлиффеном. В ходе таких поездок вырабатывались единые взгляды на применение войск. Скрупулёзное изучение опыта предыдущих войн являлось при этом путеводной звездой. В русской армии того времени боевой подготовкой занимались командующие военных округов. В результате был страшный разнобой в боевой подготовке и боеспособности войск. Чтобы знать состояние дел в военных округах, по настоянию Леера, были введены полевые поездки офицеров Генерального штаба.
И хотя им было далеко до полевых поездок организуемых Мольтке и Шлиффеном, тем не менее, они значительно расширяли кругозор офицеров Генерального штаба применительно к практической стороне дела. Кстати, эта практика была возобновлена во время Великой Отечественной войны, когда офицеры Генерального штаба направлялись в войска для оказания им практической помощи в планировании боевых действии. Эта практика сыграла большую положительную роль. Стратегический глазомер Леера, чётко вырисовывается из его записки, поданной Милютину в 1876 году, где он предостерегался от сосредоточения незначительных сил при подготовке войны с Турцией — «ибо лучше иметь слишком много войск, чем слишком мало».
Однако Милютин счёл её «недостаточно разработанной», так как Леер изложил суть дела, но пренебрег мелочами, на которые в высокой канцелярии как раз обращали главное внимание. Стоит упомянуть и о редактировании им «Военной энциклопедии» в 8 томах, которая явилась важным источником для пополнения военных знаний строевым офицерством. Так как стратегия Леера прямо затрагивала деятельность высших эшелонов власти, то к нему и этих эшелонах относились настороженно. А коль ему не пришлось участвовать и проявить себя на войне, поэтому его считали «кабинетным теоретиком». Это явилось причиной того, что Леер был совершенно не понят и не оценён в должной мере своими современниками. В результате в армии господствовала драгомировщина.
С точки зрения стратегии войну вообще нельзя было изучать. Главнокомандующим был брат Александра II и дядя Александра III. Рассматривать объективно его плачевное руководство и бесчисленные ошибки главной квартиры на занятиях было совершенно невозможно, так как это вело к подрыву престижа самодержавия. Абсурдный план войны, посылка войск по частям, неиспользование мобилизованных резервов было делом рук Милютина. Но Милютина раз и навсегда было условлено считать «благодетельным гением» русской армии. Этим самым перед преподавателем стратегии ставилась неразрешимая задача, состоявшая из сплошных запретов, преодолевать которые ему было запрещено.
Такие же трудности встречал и преподаватель тактики. Криденер, Зотов, Крылов, Лорис-Меликов были заслуженными генерал-адьютатами, ошибки которых показывать так же запрещалось. Поэтому в исследованиях русско-турецкой войны 1877-78 годов критический метод, единственно продуктивный, был заменен описательным методом, простым изложением событии без излишнего мудрствования. В результате слушатели военной академии того времени, почти ничего полезного не смогли для себя извлечь из столь недоброкачественного материала.
Таким образом, русская армия вступила н войну на Дальнем Востоке оттираясь, в основном, на опыт Крымской войпы, да ещё гражданской воины в США. До чего боялись показать правду о русско-турецкой войне 1877-78 годов, говорит тот факт, что её описание не было закончено даже в 1914 году. Вследствие чего многие ошибки стратегического характера, выявившиеся в той войне, повторились уже в более неприглядном виде в первой мировой войне. Так что самодержавие само стало препятствием для развития самой важной части военного дела, а именно военной науки. В этом плане абсолютно ничего не изменилось к лучшему со времён Александра I. Вот на таком парадоксально-противоречивом военно-теоретическом фундаменте, не учитывающем опыт только что прошедшей войны, Александр III развернул строительство вооружённых сил России в конце XIX века.