От Симона Боливара до Эрнесто Че Гевары. Заметки о Латиноамериканской революции
Шрифт:
Партизанская война Аугусто Сандино (которого Анри Барбюс назвал «генералом свободных людей») против североамериканских оккупантов в Никарагуа получила официальную поддержку со стороны Коминтерна. Первая конференция компартий стран Латинской Америки состоялась в 1929 году в Буэнос — Айресе. Однако, ориентируясь на директивы Коминтерна, компартии пошли «против течения» революционной борьбы в своих странах. США оказались вне поля их критики и политики, особенно в период Второй мировой войны. Серьезные последствия для революционного движения в Латинской Америке имело Стокгольмское воззвание к борьбе за мир (1950 г.), многим компартиям было запрещено участвовать в вооруженной революционной борьбе. Так случилось на Кубе, когда компартия не поддержала
Но Латинская Америка постепенно вошла в западный капиталистический мир, с которым её объединяет не только общие исторические корни, но и эллино–христианское наследие. Несмотря на индейское прошлое и негритянское смешение, Латинская Америка имеет ту же цивилизацию, что и Европа, «Америка есть ее дочь».
Отсюда Дебре выводит следующие заключения:
Во–первых, революционная борьба в Латинской Америке не является «колониальным или национальным вопросом», так как она глубоко отличается от борьбы народов Азии и Африки. Латиноамериканское революционное движение не есть «национальное освободительное движение», то есть борьба за национальный суверенитет государства. Это слишком буквальное понимание терминологии привело ко многим серьезным политическим и историческим ошибкам, за которые были заплачено многими жертвами. «Это — ошибка, в которой на карту поставлена жизнь».
Во–вторых, латиноамериканская революционная борьба не интегрирована в антикапиталистическую борьбу демократически развитых стран. Она не связана с мировым рабочим движением против монополистической системы государства. Патриотизм и антиимпериализм являются ее основными движущими силами, которые находят свое выражение в индивидуальной форме. Этого нет в демократических и рабочих движениях в Европе. Это — особый тип национальной борьбы, в которой сочетаются буржуазно–демократические и социалистические задачи. Здесь смешивается «революционная гражданская война» с «народно–освободительной войной».
По мнению Дебре, те, кто пытаются приписать этой борьбе антикапиталистический характер, делают большую услугу империализму, отдаляя революцию от её конкретных задач. «…В политике дороги наиболее короткие не являются наиболее краткосрочными». Они не понимают, что капиталистическая зависимость есть, прежде всего, политическая зависимость, которая переносится на нацию в целом. И, если экономическая эксплуатация обычно скрытна, то политическое подчинение для народа всегда очевидно. В этой связи Дебре критикует Троцкого, как «классика» европейской революции, за игнорирование национальных и колониальных аспектов революционного движения.
Дебре отмечает, что в отличие от идеолога, который принимает политическую программу слово в слово, историк обязан, прежде всего, задать вопрос, кто является носителем этой программы, так как действенность этой программы зависит от того, кто её проводит. Идеи трансформируются в материальную силу, когда преобразуются в материальность партии, определённой социальной группы. Так носителями революционной идеи в Латинской Америке, после победы кубинской революции, были, в своем большинстве, представители мелкой и средней буржуазии. Но так как речь шла о завоевании власти эксплуатируемыми классами, о построении социализма, то это соответствовало интересам рабочего класса. Поэтому перед командирами, бойцами и просто «симпатизирующими» революционной борьбе стояла задача идентифицировать себя с этим классом, не имея рабочего происхождения. Таким образом, здесь появлялось некое несоответствие между классовым содержанием борьбы и классовым характером её участников.
На Кубе в процессе зарождения революции имело место совпадение между носителями революционной идеологии, — «Движение 26 июля», — и самой этой идеологией. В дальнейшем эта тема «несовпадения» очень активно обсуждалась в печати по поводу Фиделя Кастро —
«Совершить социалистическую революцию без социалистов» — это, как некое пари, и в то же время некий подвиг. В его манере, — которую не следует принимать слишком всерьез буквально, — эта шутка, приписываемая Фиделю в начале шестидесятых годов, указывает на оригинальную черту кубинской революции, почему она сломала нормы марксистской теории и практики социалистических революций».
Исторический промежуток между кубинской партизанской войной и последующей партизанской войной в Латинской Америке был заполнен словом «революция». «Игрались со словом, не предвидя опасности». На Кубе «революция» означала разрушение тирании, смену правительства и возвращение к Конституции. В Латинской Америке «революция» означала разрушение буржуазного строя, изменение способа производства и установление социалистической законности. Так, по крайней мере, её понимали враги, хотя не все её участники это понимали. Метод борьбы — партизанская война, — был тем же, что и на Кубе, но её классовое содержание было трансформировано. «Латиноамериканская революция должна была начать с той точки, с которой закончила кубинская».
«Демаркационная линия между революцией и контрреволюцией решительно переместилась влево, нарушив равновесие сил».
Либеральная, но антикоммунистическая, мелкая буржуазия уже не может подталкивать колесо национально–освободительной революции, но которая может привести на своем фланге к диктатуре пролетариата. Поэтому ошибочно порицать её поведение, которое определяется классовым сознанием. Не всегда врагами являются те, которых желал бы. Если бы латиноамериканская революция могла бы выбирать своего врага, она удовлетворилась бы империализмом и его сателлитами среди господствующего класса. Но, попытавшись быть антиимпериалистической, она оказалась антикапиталистической. Потому что буржуазия считает себя атакованной в основах своей экономической власти, её образа жизни, в способах дохода, в моральных и политических ценностях. Так революция приобрела новых врагов.
«Для того чтобы класс был признан гегемоном, он должен сделать так, чтобы его собственные классовые интересы воспринимались как исторические интересы нации».
Буржуазная и пролетарская революции не представляют собою антиподов. Задачи «национального освобождения» и «социализма» не составляют некую иерархию: сначала решаются первые, затем — вторые. «Вооруженная революция в течение последнего десятилетия, находилась зажатой в диалектике: «не более» и «ещё нет». Некая буржуазно–демократическая революция в Латинской Америке уже невозможна, потому что не стоит на повестке дня, в то время как социалистическая революция, вписанная заглавными буквами в эту самую повестку дня, еще не возможна. Первая имеет возможность как режим Государства, но не как народная революция».
В результате, эпоха разрушения капитализма и перехода к социализму удобна для движений, названных Лениным «национально–демократическими», которые являются в то же время народными по своей социальной базе и буржуазными по своей политической программе. Во второй половине XX века, в «зависимых» странах включительно, которые называются «отсталыми», уже нет буржуазных революций. Но господствующие классы, которые не располагают силами, необходимыми для проведения буржуазной революции, и стать действительно независимыми от имперской метрополии, однако, имеют их в нужный момент для воспрепятствования приходу социалистической революции. Поэтому во многих местах герилья функционирует как «ширма» на том пространстве, где ещё нет материальной поддержки для её политического проекта, ни социального класса, который выступит по мере того, как его силы будут отмобилизованы и организованы.