От судьбы не уйдёшь
Шрифт:
Не желая коробить свою гордость, я просто промолчала, ни сказала и слова ему, несмотря на весь спектр эмоций внутри меня.
— Не уважаю продажных женщин, никогда не церемонюсь с ними. — словно читая мои мысли и удовлетворяя моё любопытство поясняет мужчина, немного щуря глаза, всматриваясь в моё лицо.
— Но спишь. — уточняю у него, сжимая края скатерти.
— Только после предъявления справки. — усмехается он, немного откидываясь в кресле. — В этих даже хуй брезгую засунуть, мне было больше забавно наблюдать за тобой, как тебя скручивало при виде них. Ты
— Почему ты решил, что они продажные? Падкие на деньги, но проститутки… — сердце все же пропускает удар от его слов о моих чувствах. Стараюсь не придавать значения этому.
— Они сосали под столом. Вдвоём. По очереди. Не побрезговали взять бабки, которые я им дал. Вряд ли они таким образом собирают на благотворительные цели. — он кривится. Меня же передергивает, когда я представляю картину. Ревность царапает кожу. Он так спокойно рассказывает мне о минете. Как о мелочи. Но я ведь и не рассчитывала на сохранение верности с его стороны. Хорошо, что хоть справки просит, хоть какая-то гарантия, что меня ничем не заразит.
— А я значит тоже продажная, я же назвала тебе свою цену… — вспоминаю его мне слова о том, как он купил меня. Мне становится больно, что частично он прав, можно по-разному описывать обстоятельства которые меня привели к нему, но они не изменят сути. Мы заключили договоров, при котором я продалась.
— Если утрировать — да. — он говорит спокойно, не пытаясь сгладить углы. Ему пофиг, я задыхаюсь.
— Твоя невеста, наверно, совсем не такая. Бережёт себя для тебя… Как же ты можешь изменять ей. — мой язык начинает сам складывать эти слова в отвратительное предложения до того момента, как мозг сформировал сигнал, что это может быть для меня опасно.
— Не смей даже открывать рот, упоминая ее. — Ахмед мрачнеет. — Если бы она посмела даже подумать о том, чтобы отдаться кому-нибудь чужому, ее бы казнили… за неверность мне. Но даже до сватовства она была безупречной в своем поведении…
Мне будто в глотку залили раскалённые железо, обжигающее и раздирающее изнутри. Невыносимо больно. Как же больно, черт возьми.
Все, что мне остается делать — моргать, не допуская того, чтобы по моим щекам потекли слезы. Смотрю на него, сглатываю все это унижение и делаю вид, что мне безразлично.
Мы еще сочтёмся Ахмед, тебе вернётся бумеранг.
— Достойная партия. Рада за тебя. — это все на что меня хватает. Я надеюсь, что мой план побега сработает и я вырвусь. Когда-нибудь происходящее станет страшным сном.
Мы завтракаем еще несколько минут, стараясь игнорировать взгляды полные интереса, после чего отправляемся навестить мою маму. Аль-Мактум заранее отправил Амина в магазин купить продукты и гостинцы для нее. Очень милый поступок с его стороны.
Папа шёл на поправку, через неделю он должен вернуться в Москву на самолёте. Аль-Мактуму первому докладывали о его здоровье лично. Отдать должное, Эмир был рождён для того, чтобы совершать благородные поступки. С непринуждённым видом, не предавая значения, он помогал
Маме мы заняли денег, чтобы она отдала деньги Букаевым. Ахмед сказал, что это безвозвратно, но она настаивала, что вернёт все до копейки, она не любит быть обязанной и если он откажется, то проявит к ней неуважение.
Ахмед очень ехидно улыбался в этот момент, а потом сказал мне — что еле сдержался, чтобы не сказать ей, что я все отработаю и беспокоиться даже не стоит.
Всю дорогу мы хранили молчание: Ахмед продолжал что-то делать в своем ноутбуке, я погрузилась в свои мысли. Хотелось открыть дверь и просто выпрыгнуть из нее на скорости.
Такие мысли пугают. Раньше я была очень жизнерадостная и свободолюбивая.
Амин остановился у подъезда, помогая мне выйти из машины. Уверена, что он делал это по наставлению Аль-Мактума, нужно было видеть его лицо, когда он проявлял вежливость ко мне, как будто ему килограмм лимонов в рот запихали.
На лавочке играли подростки в карты, они смотрели на нас во все глаза, впитывая каждую деталь. Я знала каждого из них, и так и видела эту цепочку передачи информации. У них было написано все на лбу.
Скоро испорченный телефон разнесёт все.
— Привет! — бросила им, следуя за Ахмедом, и слыша уже шепотом за спиной: «Ни хрена се, Вика наша, подцепила. Никогда бы не подумал, что она из этих…».
Шум в подъезде и не понятный шёпот был слышан даже на первом этаже, но я не могла предположить, что это возня исходит из родительской квартиры.
У самой двери стоял Букаев, здоровенный бугай, который стискивал пальцы вокруг шеи моей мамы. Она дрожала и была на грани срыва. Ее трясло и она была белее мела. При виде этой картины у меня подкосились ноги и я непроизвольно схватила Аль-Мактума за руку, ища поддержки у него.
— Я же отдала… — голос мамы был совсем слаб. Отчаяние так и сквозило.
— Слышь, ты должна была отдать их мне вчера. Мне деньги были нужны вчера, я очень встрял на бабки и мне пришлось перезанять, поэтому ты должна мне проценты, в качестве моральной компенсации.
— Ма! — взвизгиваю, когда мужчина поднимает угрожающе вторую руку. Ахмед отодвигает меня назад, закрывая собой. Он лениво осматривает мужчину в спортивках и футболке, который возвышается над мамой, чувствуя себя Альфа самцом. На фоне Эмира он смотрит обычным дворовым хулиганом, хотя последние годы этот бандит сильно угнетал наш район.
— Че, Викин ебарь? — оборачивается он, отпуская маму и сплевывая на пол. — А я думаю, откуда бабки у этих нищебродов. Думал, будут расплачиваться ее щелкой.
Не одной мне становится плохо от его слов. Мама зеленеет и хватается за сердце. Видимо, когда она занимала, не думала, чем это все может закончиться.
— Идём поговорим на улицу. Без женщин. — Аль-Мактум выглядит непринужденно, даже не меняется в лице. Хотя мне становится страшно, что Букаев проломит ему голову и возникнет международный скандал на этой почве.