От Сунь-цзы до Стива Джобса: искусство стратегии

Bruno Jarrosson

DE SUN TSU `A STEVE JOBS

Une histoire de la strat'egie

Перевод опубликован при содействии Литературного агентства Анастасии Лестер

КоЛибри®

Стратегия – штука мутная. Понять, что это такое, очень трудно. Не существует точного, исчерпывающего и общепринятого определения стратегии. Точно так же расплывчата и область

применения этого термина: война (разумеется!), предпринимательство (в какой-то мере), управление и геополитика в духе «Мемуаров» Генри Киссинджера (4500 страниц, написанных, к сожалению, с большим умом) – это если говорить о «великих стратегиях», но есть еще и такая вещь, как жизненная стратегия того или иного конкретного человека. Как Протей без конца менял облик, так и стратегия, присутствуя повсеместно, рискует в конечном счете оказаться нигде.

Итак, в этой книге, автор которой ставит перед собой амбициозную (возможно, нелепую, но в любом случае чрезвычайно трудную) цель рассказать о теории стратегии – точнее говоря, о теориях стратегий, – читатель не найдет определения термина. Это слишком темное понятие, и развеять вокруг него туман можно, лишь анализируя конкретные ситуации. Любая попытка дать его исчерпывающее объяснение обернется если не надменным пустословием, то бессмысленным педантизмом.

Но что значит – анализируя конкретные ситуации? Это значит, мы рассмотрим некоторые парадоксы и противоречия (антиномии), которые представляют собой базовые молекулы стратегии и в этом качестве заслуживают пристального внимания, а не заметания под ковер.

Первая антиномия выглядит следующим образом: цель и средства. Если существует некая цель, обязательно встает стратегический вопрос: какие нужны средства, чтобы добиться этой цели? Проще говоря, что нужно делать, чтобы вышло по-моему? Чтобы меня ждал успех, а не провал? Следовательно, стратегия – это соотнесение средств и целей, но она появляется только тогда, когда ясна конечная цель. В чем же тут противоречие? В том, что жизнь состоит из взаимодействия со средствами, а не с целями. Иначе говоря, наша жизнь проходит в движении к целям, а не в их достижении. Стратегия, понимаемая как реальность средств, начинается с выхода за рамки реальности, поскольку ориентируется на конечную цель, которая реальностью еще не является.

Вторая антиномия: скромность и спесь. Разве это не проявление спеси: претендовать на обладание будущим, ставя перед собой ту или иную цель? На протяжении нескольких столетий – точнее говоря, начиная с XVIII в. – человек западной культуры поставил своей целью благодаря знаниям и развитию техники подчинить себе природу. Этой амбициозной цели он отчасти достиг, изменив мир так, как он никогда не менялся до этого. Но, заменив Божественный промысел человеческим разумом и назначив его мерой всех вещей, он сам ему подчинился, наделив разум все той же спесью. Между тем применение стратегии без конца напоминает нам о нашей ограниченности: наши знания и наша способность к предвидению имеют свои пределы. Вот что писал великий Ньютон, метя своим учением о гравитации прямиком в спесивый разум: «Не знаю, каким видит меня мир, но сам себе я всегда казался ребенком, играющим на морском берегу, пытаясь отыскать самую красивую ракушку или самый гладкий камешек, тогда как передо мной расстилался необъятный океан непознанных истин». Какая бездна разделяет нашу претензию на всеобъемлющее знание и власть над природой и наши реальные способности! В этой бездне и обитает стратегия. В начальной школе нам объясняли разницу между словами «пропасть» и «пропасть», чтобы мы уяснили, как важно правильно ставить ударение.

Третья антиномия вытекает из предыдущей: во всякой уверенности всегда есть доля сомнения. Мы ждем от стратега, чтобы он продал нам уверенность в стопроцентном успехе, тогда как он не уверен ни в чем и вынужден лавировать между провалами и половинчатыми успехами, без конца меняя траекторию движения. Дух эпохи модерна стремится к полной уверенности, но жизнь вносит в его стремление свои коррективы. Стратегия не дает точного ответа на вопрос о том, как снизить степень неуверенности. Сама грань между уверенностью и сомнением лишена определенности. Уверенность нага и беззащитна в густом тумане этой вечной схватки.

Четвертая антиномия: мысль и действие. Что такое стратегия, как не попытка привнести в любую деятельность осмысленность? Иначе говоря, материализовать свои мысли в конкретных поступках? Мышление – это медленное подвижничество, допускающее возвращение назад, тогда как действие предполагает быстроту исполнения и жесткую привязку к реальности. Это два разных способа вступать во взаимодействие с окружающим миром. Впрочем, люди действия редко бывают мыслителями, и наоборот. Платон разработал учение о царе-философе, находясь в темнице в Сиракузах, правитель которых, тиран Дионисий I, продал его в рабство – и спасибо еще, что не казнил. С той поры учение о царе-философе пользуется дурной репутацией как со стороны философов, так и со стороны властей. Тем не менее стратегия включает в себя оба этих аспекта – и мышление, и действие.

Пятая антиномия: примирение настоящего и будущего. Стратегия осуществляется в настоящем времени и стремится формировать будущее. Иначе говоря, речь о том, чтобы действовать в настоящем с учетом будущего, как бы добавить в настоящее чуточку будущего. Казалось бы, прекрасная цель – связать будущее с настоящим (именно это и называется предвидением), – но возможно, что цель эта ложная. Настоящее существует, а будущее – нет, ведь оно еще не наступило, а чего нет, того нет. Как отмечал Блаженный Августин, та неуловимая грань, что разделяет настоящее и будущее, представляет собой непреодолимый онтологический барьер – барьер между бытием и небытием. Зачем, спрашивается, волноваться о будущем, если я живу и всегда буду жить только в настоящем? Жизнь – это сделка с настоящим, а не с будущим, в этом и состоит дар жизни. Это не просто игра ума, которой мыслитель досократической эпохи Парменид 2500 лет назад изумлял современников; это выражение трудноопределимой, но благородной сущности стратегии. Ориентируя нас на будущее, стратегия – как, впрочем, и мораль, и религия, – выводит нас из животного состояния и посредством культуры очеловечивает.

Орнитолог может наблюдать за птицей, которая поет только по ночам, когда темно. Днем он может ее рассмотреть, ночью – услышать. Но ему не дано увидеть, как птица поет. Он обладает знанием об этой птице, но его знание зиждется на принципе дополнительности, столь дорогом современной физике. Этот принцип, провозглашенный физиками Нильсом Бором и Вернером Гейзенбергом, шокировал Эйнштейна – последнего представителя классической физической школы, опутанного детерминистскими представлениями о науке.

С учетом этих пяти антиномий невозможно разработать единую стройную теорию стратегии. К решению проблемы можно приблизиться лишь частично, анализируя конкретные ситуации и отдельные теории тех или иных авторов. Мы будем изучать теорию стратегии, основываясь на принципе дополнительности, и посвятим этому изучению двадцать глав, каждая из которых – сама себе голова. Этот подход позволит нам рассмотреть стратегию с двадцати разных точек зрения, под двадцатью спорными – а как же иначе? – углами. Читателю предоставляется право свободно критиковать автора за неполноту охвата темы, и автору будет нечего ему возразить, потому что объять необъятное действительно затруднительно.

Тем не менее мы надеемся, что в результате у нас появится неполная, «орнитологическая», но все же достоверная картинка, на которой будет запечатлена стратегия – эта странная птица, поющая исключительно ночью, безнадежно темной и туманной ночью сомнения. Ведь именно ночью так хочется верить, что настанет утро.

К психоаналитику приходит пациент.

– Доктор, у меня проблема.

– Что за проблема?

– Жена считает, что она – это я.

Доктор (задумчиво):

– Действительно, проблема. Но, может быть, будет лучше, если ко мне придет ваша жена?

– Так вот же я и пришла!