От великого Конде до Короля-солнце
Шрифт:
Другое свидетельство исходит от герцога де Люина. Когда Людовик XIV ужинал с принцессами и дамами в Марли, случалось, что забавы ради он кидался хлебными шариками и позволял, чтобы ему отвечали тем же. Г-н де Лассуа, будучи очень молодым человеком, никогда не бывал прежде на подобных ужинах: он признался мне, что был поражен, увидев, как в короля кидают не только хлебными шариками, но даже яблоками и апельсинами. Утверждают, что мадемуазель де Вантуа, которой король нечаянно сделал больно, швырнула в него тарелку с салатом».
После этих шумных пиршеств господа выходили в коридор, где и орошали стены, тогда как дамы обычно присаживались под лестницей и, быстро подобрав юбки, делали свои дела…
Ни малейшего смущения никто не испытывал; единственным неудобством были дурные запахи, раздражавшие придворных. О восхитительных ароматах, царивших при дворе Людовика XIV, можно судить по фразе из мемуаров принцессы Пфальцской: «Пале-Рояль весь провонял мочой».
Из сказанного становится ясно, какие шутки могли иметь успех в Фонтенбло, когда монарх, дамы и молодые сеньоры сходились вновь после «доходившего до головокружения прославления греха». Чувства их были настолько умиротворенными, что даже самые смелые шутки казались безобидными, ибо не могли уже разжечь огонь страсти и пробудить утоленное желание.
Увы! Весьма скоро об этих ночных развлечениях стало известно Марии-Терезии, которой пришлось вернуться в Париж по причине беременности. Молоденькая королева, очень любившая Людовика XIV, не смогла сдержать горьких слез, а потом побежала жаловаться свекрови. Анна Австрийская, крайне недовольная поведением сына, стала выговаривать ему, но король — впервые в жизни — сухо оборвал ее. Королева-мать, придя в ярость, отправилась к Месье и, зная, как он ревнив, сообщила ему, что его жена «не столь чужда галантных похождений, как следовало бы».
Филипп Орлеанский, целиком поглощенный своими миньонами, ни о чем не подозревал. Взбешенный, он обрушился с бранью на Мадам и даже не удержался от упреков королю. Фонтенбло стало ареной прискорбных сцен, за которыми с жадностью следил обожавший скандалы двор. Людовик XIV, который не желал ни ссориться с братом, ни расставаться с Мадам, понял, что репутация его под угрозой. Необходимо было прибегнуть к уловке, и хитроумная Мадам нашла выход:
— Притворитесь, что любите другую женщину, — сказала она, — и слухи, что так досаждают нам, немедленно прекратятся.
«Было решено между ними, — говорит мадам де Лафайет, — что король станет оказывать знаки внимания одной из придворных дам, и они обратили взор на тех, кто подходил для подобного предприятия». Сначала их выбор пал на двух фрейлин королевы: мадемуазель де Пон и мадемуазель Шемеро. Однако первая, догадавшись о предназначенной ей роли, спаслась бегством в провинцию, а вторая, будучи особой честолюбивой, возомнила, что сможет привязать к себе короля. Кокетство сослужило ей дурную службу, ибо Людовик XIV немедленно порвал с ней и принялся искать другую жертву.
Тогда Мадам пришло в голову, что для такого дела вполне подойдет одна из ее собственных фрейлин: молоденькая наивная простушка семнадцати лет, с большими чистыми глазами.
Эту девушку звали Луиза де Лавальер…
ЛУИЗА ДЕ ЛАВАЛЬЕР СТАНОВИТСЯ ПРИЧИНОЙ ОПАЛЫ ФУКЕ
Человек мнит свое положение прочным, как вдруг является женщина…
Это была робкая и чуть пугливая блондинка. Всего несколько месяцев назад покинув свою родную Турень, она еще не успела обрести плутоватую развращенность, присущую другим придворным дамам. Кроме того, она немного прихрамывала, и Мадам, чересчур уверовав в силу своих чар, вообразила, что эта маленькая провинциалочка не представляет никакой опасности.
Вероятно, она была единственной, кто не удосужился взглянуть пристальнее на восхитительную Луизу, прелести которой вызывали повышенный интерес у молодых ловеласов, иначе вряд ли совершила бы такую ошибку. В самом деле, все современники говорят о мадемуазель де Лавальер с неподдельным восторгом: «Звук ее голоса проникал в сердце», — пишет мадам де Кайлюс. «…С прелестью лица соперничала красота серебристых волос», — добавляет мадам де Лафайет, а принцесса Пфальцская заключает: «Невозможно выразить очарование ее взора»…
Неудивительно, что король, увидев в первый раз это чудесное создание, остался чрезвычайно доволен выбором Мадам. Он с улыбкой поклонился и возвратился: себе в очень веселом расположении духа, не считая нужным сообщать любовнице, какие приятные мысли навестили его при взгляде на Луизу де Лавальер…
На следующий день, весьма увлеченный этой любовной комедией и собственной ролью в ней, он с непринужденным видом нанес визит фрейлине, которая, со своей стороны, явно смущалась и держалась очень скованно. Во время первой беседы Людовику XIV не удалось выяснить, какие чувства испытывает к нему Луиза. Узнал же он об этом благодаря весьма любопытному случаю. Гуляя по террасе Фонтенбло, он увидел, как четыре девушки вошли в рощицу, чтобы поболтать там вдали от чужих ушей. Он незаметно последовал за ними и, спрятавшись за деревом, стал слушать. «Молодые особы, усевшись на скамейках, обвитых плющом, — рассказывает мадам де Жанлнс, — стали беседовать о празднествах, состоявшихся накануне у Мадам, и о балете, в котором принимали участие король с многими молодыми придворными. Принялись обсуждать танцоров, дабы решить, кто из них превзошел других: одна назвала маркиза д'Аленкура (впоследствии маршала де Вильруа), вторая — господина д'Арманьяка, третья — графа де Гиша. Четвертая молчала, но от нее потребовали ответа. Тогда раздался самый нежный и самый пленительный голос, какой только можно вообразить:
— Разве можно, — сказала она, — говорить о тех, кого вы назвали, когда рядом находился король?
— Ах, вот как! Чтобы вам понравиться, надо быть королем?
— Вовсе нет. Не корона делает его неотразимым, она лишь уменьшает опасность обольщения. Если бы он не был королем, перед ним нельзя было бы устоять; но рядом с ним все остальные меркнут, и это предохраняет от увлечения».
Людовик XIV в сильном волнении покинул рощу и возвратился в замок, где провел бессонную ночь, обдумывая услышанное. На рассвете он написал Луизе письмо и робко, словно школьник, попросил у нее свидании. Отнести записочку было поручено Бенсераду, но тот вернулся с известием, что молодая особа чиста и никогда не согласится принять короля в своей комнате.
«Тем не менее, — повествует далее мадам де Жанлис, — поэт обещал, что добьется помощи у мадемуазель д'Артиньи, чья спальня была смежной с покоями мадемуазель де Лавальер. Фрейлины размещались на верхнем этаже замка, и туда можно было взобраться по водосточным трубам; однако проникнуть внутрь было возможно лишь через окна, выходившие на террасу. Было решено, что мадемуазель д'Артиньи откроет свое окно и что Людовик XIV пройдет через ее комнату к Луизе».
Этот план, весьма странный для монарха, у которого было множество других забот и на которого пристально смотрела вся Европа, был исполнен в точности. «В тот же день, около полуночи король, взволнованный и возбужденный, взобрался по водосточной трубе на террасу, оказался у открытого окна и вошел к мадемуазель д'Артиньи, которая проводила его к двери в спальню мадемуазель де Лавальер.