От Византии до Орды. История Руси и русского Слова
Шрифт:
И к середине 1370-х гг. Мамай, как следует из источников, прекращает бесплодные попытки захвата власти в Золотой Орде и обращает свой взгляд на Москву. Важно иметь в виду отсутствие каких-либо сведений о том, что Мамай проявлял враждебность в отношении Москвы ранее, до 1374 года; напротив, он, например, по собственному почину посылал Дмитрию Ивановичу «ярлык на великое княжение», хотя полагалось, чтобы русские князья сами обращались с просьбой об этом ярлыке. Известно также, что в 1371 году Дмитрий Иванович навестил Мамая и «многы дары и великы посулы (подати) подавал Мамаю». Но под 1374-м годом летопись сообщает о бесповоротном «розмирии»
Как уже сказано, это начавшееся в 1374 году противостояние Руси и Мамая вовсе не являлось борьбой великого князя Дмитрия Ивановича с Золотой Ордой. И не только потому, что Мамай не был ханом Золотой Орды. Сама Мамаева Орда — по крайней мере ко времени ее «розмирия» с Русью — представляла собой совершенно особенное явление, о чем достаточно ясно сообщают известные всем источники. Но историки, как правило, игнорируют эту «информацию», поскольку они не усматривают и словно бы даже не желают усмотреть существенное различие между Мамаем и ханами Золотой Орды (так, в уже цитированной статье из БСЭ победа Руси над Мамаем определена как «удар по господству Золотой Орды»).
В «Сказании о Мамаевом побоище» изложена следующая «программа» собравшегося в поход на Москву Мамая — программа, которую у нас нет никаких оснований считать произвольным вымыслом автора «Сказания»:
«Мамай… нача глаголати ко своим упатом (правителям) и князем и уланом (члены княжеских семей): „Аз тако не хощю творити, како Батый; како изждену князи (изгоню князей — имеется в виду русских) и которые городы красны довлеют (пригодны) нам, и ту(т) сядем, тихо и безмятежно поживем… И многи Орды присовокупив к себе и рати ины понаимова, Бесермены и Армены, Фрязы, Черкасы, Ясы и Буртасы… И поиде на Русь… и заповеда улусом (здесь: селеньям) своим: „Ни един вас не пашите хлеба, да будете готовы на Русские хлебы“…“»
То есть Мамай, в отличие от создателя Золотой Орды Батыя (и, конечно, от его преемников), намеревался не просто подчинить себе Русь, а непосредственно поселиться со своим окружением в ее лучших городах, к чему золотоордынские правители никогда не стремились; столь же несовместимы с образом жизни Золотой Орды наемные иноплеменные войска, на которых, очевидно, возлагал большие или даже основные свои надежды Мамай. Словом, Мамаева Орда была принципиально другим явлением, нежели Золотая Орда, и ставила перед собой иные цели. Но в работах о Куликовской битве, как это ни удивительно, почти нет попыток осмыслить процитированные только что сведения, подкрепляемые и другими источниками.
Поход Мамая на Москву истолковывается обычно только как средство заставить Русь платить ему дань в том же объеме, в каком ее получала Золотая Орда при «благополучных» ханах — Узбеке и Джанибеке. Так, автор ряда сочинений о Куликовской битве В. В. Каргалов утверждает:
«По свидетельству летописца, послы Мамая „просили дань, как при хане Узбеке и сыне его Джанибеке“… Требование Мамая было явно неприемлемым, и Дмитрий Иванович ответил отказом. Послы, „глаголяху гордо“, угрожали войной, потому что Мамай уже стоит „в поле за Доном со многою силою“. Но Дмитрий Иванович проявил твердость» [540] .
540
Каргалов В. В. Куликовская битва. — М., 1980, с. 63.
Здесь мы сталкиваемся с прямо-таки поразительным фактом. Поскольку В. В. Каргалов, подобно многим другим историкам, не видит в Мамае деятеля, по своей сути совершенно иного, чем золотоордынские правители, он «сумел» попросту «не заметить», что на той же самой странице цитируемого им источника сообщено как раз об уплате Мамаю требуемой им дани!
Поначалу Дмитрий Иванович, действительно, не хотел ее платить, поскольку знал действительный «статус» Мамая, не являвшегося ханом Золотой Орды и, следовательно, не имевшего «права» на ту дань, которую он требовал. Однако затем, посоветовавшись с митрополитом, который сказал, что Мамай «за наша согрешениа идет пленити землю нашу» и «вам подобает, православным князем, тех нечестивых дарми утоляти четверицею…» (то есть, дарами удовлетворить вчетверо большими, чем прежде), Дмитрий Иванович «злата и сребра много отпусти Мамаю». И это было, несомненно, разумное решение государственного деятеля, который предпочел платить золотом и серебром, а не многими жизнями своих подданных (к тому же, в случае победы «многой силы» Мамая, все равно пришлось бы отдать «злато и сребро»…).
Однако сразу же после уплаты требуемой дани снова пришли «вести, яко Мамай неотложно хощет итти на великого князя Дмитрия Ивановича» (там же). Это, понятно, означает, что истинная цель Мамая была вовсе не в получении богатой дани, — хотя не только В. В. Каргалов, но и подавляющее большинство историков решает проблему именно так. Тем самым, кстати сказать, явно и крайне принижается сам смысл Куликовской битвы, ибо все, в сущности, сводится к спору о количестве дани: Мамай требует ее в «полном» размере, а Дмитрий Иванович не хочет удовлетворить это требование, и в результате гибнут тысячи русских людей…
В национально-историческом сознании — или хотя бы чувстве — Куликовская битва являет собой громадное судьбоносное событие, имевшее всемирное значение — и это, как я постараюсь доказать, полностью соответствует политической или, вернее, геополитической действительности той эпохи. И поистине грустно видеть, как в сочинениях множества историков, не желающих, в частности, вчитаться с должным вниманием даже в известные источники, это событие оказывается всего-навсего результатом «полемики» вокруг вопроса о размере дани…
Для понимания истинного смысла и значения Куликовской битвы необходимо, прежде всего, более или менее конкретное представление о «своеобразии» Мамаевой Орды, которую, как уже говорилось, совершенно безосновательно отождествляют с Золотой Ордой (или же говорят об Орде «вообще»).
Начнем с того, что Мамаева Орда занимала совсем иное географическое и, в более глубоком смысле, геополитическое положение: ее центром, ее средоточием являлось не Нижнее Поволжье, а Крым, отделенный от золотоордынского центра в Поволжье тысячекилометровым пространством.
Это ясно видно, в частности, из исторических источников, которые, к сожалению, неизвестны русским исследователям, — так называемых «Памятных записей армянских рукописей XIV века», изданных в 1950 году в Ереване, но только в оригинале. Виднейший исследователь истории армянских поселений в Крыму В. А. Микаелян любезно предоставил мне свои переводы интересовавших меня «записей»:
а) «…написана сия рукопись в городе Крым (ныне — Старый Крым. — В. К.)…в 1365 году, 23 августа, во время многочисленных волнений, потому что со всей страны — от Керчи до Сарукермана (Херсонес, ныне в Севастополе. — В. К.) — здесь собрали людей и скот, и находится Мамай в Карасу (ныне г. Белогорск, в 45 км к западу от Старого Крыма. — В. К.) с бесчисленными татарами, и город в страхе и ужасе»;