От войны до войны
Шрифт:
Герард спустился вниз и подтолкнул братца:
– Давай, только гляди, куда лезешь.
Жюль вздохнул и начал подниматься. Рядом с гибким и ловким Герардом он казался особенно неуклюжим. Хомяк и куница! На четвертой ступеньке Жюль оступился, но обошлось. Голова и плечи сына скрылись из виду, затем раздался истошный визг, и Жюль обрушился на едва успевшего его ухватить Герарда.
– Сбесился?! – прикрикнул старший… Младшего била дрожь. Герард осторожно стащил Жюля вниз и взялся за ступеньку. – Сейчас гляну, что там.
Луиза кивнула и задрала голову – вверху, в
Все повторялось. Тревожные в своей пустоте улицы, мерный шаг солдат за спиной, застывшее лицо Рокэ. Сколько они прошли в эту ночь? Уж всяко не меньше трех хорн! Если бы не усталость, не натертые ноги, не вновь навалившийся озноб, все могло бы сойти за кошмарный сон.
– Это будет нетрудно, юноша, – заметил Рокэ, когда из-за поворота показалась площадь Леопарда, – хоть и неприятно.
Это и впрямь было нетрудно. Это было даже проще, чем на Золотой улице, потому что там было темно, грабители и жертвы сбились в одну кучу, а мародеры знали, как держать ножи и как убегать от солдат. Черноленточники не умели и этого, а их предводитель умел проклинать, но не воевать. Он позаботился выставить на подходах к площади караулы, но лишь для того, чтоб ловить убегавших. Обрушившиеся на площадь с четырех сторон отряды оказались для них полной неожиданностью, и солдаты мигом смели сотню возомнивших себя святым воинством лавочников.
Ощетинившиеся железом шеренги теснили лигистов к центру площади, одновременно замыкая кольцо. Ротные теньенты исполнили приказ Ворона в точности, и опешившие черноленточники подались назад, даже не пытаясь сопротивляться. Не прошло и десяти минут, как все было кончено. Воинство Авнира побросало оружие, превратившись в бестолково топчущееся на месте стадо. Среди пленных Ричард заметил епископа, тот грозил теньенту Давенпорту всеми смертными и посмертными карами. Это было не страшно, но как-то неприятно, что ли… Прочие вели себя смирно.
Кроме солдат и лигистов, на площади не было ни души. Не кричали женщины, не плакали дети, не валялся разбросанный скарб. Дик с опаской глянул на уцелевший угловой дом. В стеклах верхнего этажа отражался огонь, на раскрытых окнах поникала увядающая герань, но людей видно не было. Бежали? Прячутся? В любом случае не спят.
Если бы не свежий ветер, сносивший дым к Данару, дышать было бы невозможно, но тот же ветер раздувал пламя. Три дома на противоположной стороне площади полыхали, если там и оставался кто-то живой, спасать его было поздно. Сердце Ричарда сжалось, когда он увидел родной дом Катари. Изысканная решетка, окружавшая гнездо Ариго, валялась на земле, окружавшие дом клумбы были безжалостно вытоптаны, а широкие, двустворчатые двери казались Закатными Вратами, за которыми танцевали багряные сполохи. Дымные сумерки лишь усиливали ощущение несчастья.
– Юноша, – Алва пристально вглядывался в разоренный дом, – вам не кажется, что в этих местах гнездились трусы?
Дик промолчал. Эр был прав – если бы обитатели площади Леопарда дали лигистам бой, они бы их раздавили, даже будучи в меньшинстве! Толпившиеся посреди площади черноленточники ничем не походили на мятежников, грабителей и убийц. Просто насмерть перепуганные горожане. И все-таки они поджигали, крушили, убивали, хотя мертвецов видно не было. Ни единого!
Алва сунул все еще заряженный пистолет за пояс и направился к горящим особнякам. Бессонная ночь и метания по городу никак не сказались ни на походке Первого маршала Талига, ни на его манере держаться. Дику показалось, что в голову Рокэ пришла какая-то мысль и он решил ее проверить. Что он задумал? И что они станут делать теперь? Авнир пойман, но Авнир еще не Дорак…
Только когда сбоку показался украшенный каменным леопардом фонтан, юноша понял, что идет за своим эром, словно привязанный.
Как она оказалась на крыше, Луиза не помнила. Арамона возвышался прямо над ней, в тусклых сумерках женщина различала отечное лицо, выпяченную нижнюю губу, родинку над лохматой бровью.
– Что тебе надо, выходец? – заговорила она от страха, но голос, слава Создателю, не дрогнул.
– У тебя мало времени, смертная. У тебя и твоего выводка. Хочешь избежать огня – попроси, и я открою двери.
– Где Цилла? – Она говорит не о том, дохлый мерзавец прав, если кто их и может спасти, это нечистая сила. – Где Цилла, я тебя спрашиваю!
– Цилла? Кто такая Цилла? – Тухлые глаза обдавали сырым, нечистым холодом. – Есть молодая королева… Введи меня в дом и спасешься…
Он врет, врет, врет!!! Его нельзя пускать.
– Герард! Он здесь…
– Он? У меня есть имя, смертный! Два имени. Вечное и старое… Назови старое и сможешь спастись.
Холодно… Как холодно и грязно! Словно осенью… Он их уведет? Чтоб они стали такими, как он?
– Я не смертный, я – человек, – выкрикнул показавшийся в проеме окна Герард, – а ты – тварь! Дохлятина! Убирайся, откуда пришел. Мы тебя не звали…
– Я призван, – так Арнольд никогда не говорил… Он ругался, юлил, выклянчивал, бахвалился, но не вещал, как перепивший клирик, – я слышу зов и иду. Я спутник великих, я вечен, вечен, вечен… А вы – смертны. Если вы встретите солнце, вас не станет… Ничтожества, тени, тлен…
– Лучше быть тенью, чем дохлятиной, – в руке сына сверкнул нож. Нож для выходца ничто, а вот тронувший нежить…
Луиза оттолкнула сына:
– Уходи! И Пусть Четыре Ветра разгонят тучи, сколько б их ни было.
Арамона расхохотался, открыв бескровную пасть. Язык у него был синим, а зубы странно белыми, а не грязно-желтыми, как при жизни.
– Она ждет до рассвета, и я жду вместе с Ней. Она уйдет, а вы останетесь… Вас ждет огонь, много огня… Подумай, смертная…
– Пусть Четыре Волны унесут зло, сколько бы его ни было, – выкрикнул Герард.
– Пусть Четыре Молнии падут четырьмя мечами на головы врагов, сколько бы их ни было, – подхватила Луиза, боясь признаться, что хочет уступить. Сбежать из обреченного дома, спасти детей… Цена не важна, главное – вырваться. Вырваться и стать такой, как Арнольд?