От заката до рассвета
Шрифт:
— Заткнись…
И не подумаю! — злился Щелкун. — Где это видно? МЕНЯ? Голодным держать?..
— Заткнись, сказал… — процедил одноглазый и насторожился — ушей коснулся посторонний звук — крик? Голос? — Пожрешь, никуда не денешься…
Он повел глазом вдоль разоренных домиков. Послышалось… или нервы, и так натянутые до предела бесконечной скачкой и болтовней этого черта, играют с ним в игры?
Но звук повторился — словно сквозь сон подвывал побитый пес, тихонько, но настойчиво. Значит, не послышалось. Одноглазый
Небольшая башенка с покатой крышей примостилась неподалеку; ткни такую, сама развалится. С каждым шагом звук становился все отчетливей, и прежде чем отбросить крышку и глянуть вниз, одноглазый если и мешкал, то лишь мгновение.
Эхо прокатилось до самого дна, где еле слышно плескалась и поблескивала черная вода.
— Эй, ты! Живой?
Мальчишка не ответил — только мигнули снизу две перепуганные звездочки.
Ух, надо же! — восхищенно проговорил Щелкун. — Живчик! Повезло ему. Пойдем отсюда, а?
— Подними меня! — в отчаянии принялся голосить бедолага охрипшим голосом. — Пожалуйста, ради всех Святых и Смелых!
— Не реви! — бросил одноглазый, пока срезал веревку и мастерил петлю — едва ли у колодца скоро объявятся новые хозяева.
Ты чего реально собрался спасать этого засранца? Да он поди заразный. Не глупи, слышишь?
Одноглазый не слушал этого болтуна — занимался веревкой. Другой конец удалось привязать к седлу. Кобылке сегодня еще придется потрудиться.
А мальчишка все надрывался:
— Дяденька! Все отдам, ничего не пожалею, только вытащи меня отсюда!
Череп не отставал:
Как же, не пожалеет он! Поди у тебя карманы каменьями набиты? Или ты дашь нам водички попить из своего колодца? Ахахах, дуралей.
— Подмышками пропускай, слышишь! — крикнул одноглазый, когда петля шлепнула мальчишку по лбу.
— Стены слишком скользкие, дяденька!
Очко у тебя слишком скользкое, — хмыкнул череп.
Одноглазый сплюнул и ударил сапогом черепушку. Щелкун взвизгнул — то ли со смеху, то ли от обиды.
Когда веревка натянулась, он ударил кобылу по крупу. Веревка затрещала, натянутая до предела, но вопреки его опасениям выдержала. Вскоре у крев колодца показалось мертвецки бледное лицо с налипшими на него рыжими прядями. Одноглазый бросился помогать, и только когда податливое и ледяное тело в рваном платье безвольно распласталось на земле, он заглянул в стеклянные глаза и с отвращением осознал, что вытащил наружу окоченевшее женское тело.
— Сеншес тебя побери!
Мясо! — заверещал Щелкун. — Дай ее мне!
— Теперь меня, дяденька! — кричали из колодца.
Не терпится стать следующим, а, малец?
— Что за шутки? — зарычал одноглазый, заглядывая в колодец. — Тебе самому жить не хочется?!
— Хочется… Но я не мог оставить ее. Здесь.
Ругаясь себе под нос, одноглазый распутал петлю и вновь бросил ее в темноту. Веревка натянулась, и снова кобылке пришлось поднапрячься, прежде чем наружу не сунулись две дрожащие пятерни. Одноглазый сграбастал рыжеволосого мальчишку за шиворот и рывком вытащил наружу. Тот кубарем покатился по земле и сразу же бросился к телу, хватая мертвую за щиколотки, прижимаясь лбом к ее ногам и поливая слезами:
— Спасибо… спасибо, дяденька, что не бросил… — душили его горькие рыдания.
За спасибо сыт не будешь… А она походу уже протухла. Нет уж, ешь ее сам.
— Не реви, — бросил одноглазый мальчугану, запрыгивая в седло. — В живых еще кто-нибудь остался?
— Что?..
— В живых, говорю, есть кто-нибудь? Куда полетели ведьмы, знаешь? Ну!
Конопатое лицо, истерзанное слезами, непонимающе уставилось на грозного всадника. Мальчику на вид было годков двенадцать — тот возраст, когда еще сложно назвать его малышом, но и взрослым он станет нескоро. Почему-то он показался одноглазому смутно знакомым, хотя он и не мог взять в толк, где их пути могли пересекаться.
Да ничего он не знает. Ты только посмотри на него? Он там по-любому умишком тронулся. Ой, как нехорошо, ой, бедненький! Брось его, ему не до тебя…
— А, Чума! — вслед за Щелкуном выругался одноглазый, когда мальчика начало выворачивать. Зрелище родной деревни, засыпанной пеплом, заваленной истерзанными телами, половина которых была насажена на массивные колья, повергло его в настоящий ужас.
Да, зрелище было не из приятных. Из огня да в полымя.
— Давай руку!
— Куда?..
Куда?!
— Подальше отсюда, — сквозь зубы процедил одноглазый, сдерживая горячее желание дать лошади по бокам и умчаться прочь. И так слишком много времени потерял здесь… И ни на шаг не приблизился к цели.
— А она?.. — пацан как был, так и остался стоять на коленях, весь мокрый, оборванный, дрожащий и покрытый пеплом. — Как же Маришка?!
Маришка с нами не поедет, — хихикнул Щелкун. Одноглазый только покачал головой.
— Нет… Нет! Мы должны забрать ее, нельзя ее так оставлять! — кричал мальчик уже на ногах, хватаясь за сбрую, глаза горели упрямством. — Нельзя, слышишь?! Это…
— А как насчет этих? Их тоже предлагаешь спасти? — кивнул одноглазый на тела людей, засыпанных пылью и грязью, замученных людьми Крустника, дожеванных ведьминой пляской. Он давно сбился со счета скольких из них забрала прошлая ночь, полная криков, огня и крови. Всем им суждено лежать здесь неприбранными еще множество дней, пока их будет терзать погода и клевать воронье. Или кто похуже…
Не успели глаза мальчишки снова пробежаться по следам скоморошьей ватаги Крустника, как он сложился пополам и принялся блевать по второму разу. Кажись, еще чуть-чуть и из него душа выпрыгнет.