От заката до рассвета
Шрифт:
— Хватит кривляться, — закатил глаза Каурай. — Играй честно.
— Ха, хорошо! — засмеялся черт.
Кубикам наконец надоело вращаться и они упали каждый на свою грань. Одна костяшка показала пятерку, другая — шесть. В сумме одиннадцать. Стены сохранили молчание.
— Удача на твоей стороне, опричник. Поздравляю. Пусть птенчик и дальше мирно спит и видит сны.
— Удача? Или случай?
— Сие лишь две грани одного и того же кубика. Подтолкни их мне, будь другом. Уж больно далеко тянуться.
Не успели кубики прокатиться по полу, как снова оказались в волосатых
Три и три. Шестерка.
— Неудачно, — цыкнул зубом черт. — Я рассчитывал побыстрей разделаться с этой негодницей.
— Кидай сколько влезет, — ухмыльнулся одноглазый, подталкивая кубики в угол. — Но остерегайся семерок. На этот раз твое любимое число играет против тебя.
Черт на это только что-то проворчал, забрал кубики и, не встряхивая, бросил обратно. Кубики подскочили, стукнулись один о другой и бросились в разные стороны.
— Полегче, пан! — всплеснул руками одноглазый, когда костяшки полетели к противоположным стенам. Из угла последовали робкие извинения, которым Каурай не поверил ни на грош.
— Двенадцать, — поглядел он на выпавшее число. — Сам посмотришь?
— Мне отсюда хорошо видно, — проворчала темнота. — Давай их сюда, стервецов. Благодарю.
Черт предпринял новую попытку справиться с вертлявой удачей и выбросить шестерку, чтобы забрать душу “негодницы”. Но, покатавшись немного по полу, костяшки снова поглядели на игроков “глазами змеи”.
— Может быть, “два” твое число? — поджал губы Каурай.
— Смейся-смейся, но кидать кости я буду до тех пор, пока не выброшу шесть, и не возьму ласточку Серго за пяточки. Она как раз ждет не дождется.
— Ласточку? — спросил одноглазый. — Что за ласточку?
— Постель воеводы всегда должна быть согрета молодым женским телом, — хохотнул черт. — Не успела затихнуть в могиле его старая жинка, панна Ладила, как Серго мигом взгромоздился на новую. Но жинка хоть и новая, а Серго остается тем же самым. Птичка и радовалась поначалу, что пролезла в золотую клетку, но прутья ее холодны, вершки острее бритвы, а от одной стены к другой бродит старый вечно голодный лев.
Со смехом он выбросил руку с гремучими костями. Один удар, другой — они покатились по полу, вращаясь и отсчитывая последние удары сердца “ласточки”. Выпало семь.
— Зараза! — воскликнул черт. — Чтоб вам провалиться, проклятые!
— Спокойней, пан, — осадил его одноглазый. — Это всего лишь кости.
— Кости оставляют за собой лишь горести, — подмигнули ему. — Но ничего. Я к ней наведаюсь в другой раз. Бросай же, твой черед решать чужую судьбу.
— Если не секрет, чья голова на этот раз ляжет на сукно?
— Отчего ж секрет? Пусть будет пани Малунья, дочка сотенного головы, пана Кречета. Рыбка хоть куды. Сам ее знаю, ведовством увлекается… Ты чего это помрачнел, пан? Жалко такую срезать, дело ясное, — она, глядишь, и на нашу сторону перебраться может. Но что поделаешь? Игра! Бросай кости, не терзай душу.
— Не знал, что у вашего брата есть душа, — проговорил Каурай, взвешивая на ладони кубики. Одна костяшка была тяжелей, чем обычно.
Выбросил горсть. Кости забегали, запрыгали, закружились, застучали по полу. Оборот — один, другой. Кости встали. Шестерка.
— Повезло курочке — поживет чуть подольше, — разочарованно клацнули зубами. — До тех пор, пока ты не выбросишь семь.
— Не выброшу, — закусил губу одноглазый. — У меня будет шесть.
— Что я слышу?! — удивился черт. — Тебя что волнует судьба этой малышки? Славно, что одни души ты ставишь выше других. Одни жизни ты не задумываясь бросаешь в печь, а за другие играешь до последнего. Ох, хорошее дело мы затеяли, пан!
— Прикуси язык, дьявол.
— Ох, как грубо!
Первый бросок ничего не дал — костяшки выбили один и два, тройку. Следующий показал две четверки — восемь. “Совсем близко”, — захохотали из темноты, когда одноглазый собирал кубики для нового броска. Ему нужно было выбить шесть, и тогда Малунья спасена. Если же сумма окажется равна семи, то девушку ничто не спасет от коварного случая. Она навернется вниз с метлы, станет добычей голодных волков, напорется на нож, поскользнется и свернет себе шею. Все что угодно, удача обернется к ней обратной стороной и утопит в крови.
Каурай вздохнул, растирая костяшки в ладонях. Одна была столь же холодной, как и в первый раз, когда он сомкнул на ней пальцы. Он вскинул руку и выронил кости. Кубики весело запрыгали по половицам, с каждым разом подскакивая все тяжелее, пока не покатились одна костяшка против другой. Первый кубик замер на числе пять. Второй откатился немного дальше, чуть покрутился, раззадоривая сердце одноглазого.
Успокоился.
И застрял между щелью в половице, уткнувшись в нее гранью. На игроков смотрели две цифры: единица лукаво подмигивала одноглазому, а двойка поглядывала в рыло черту.
— Бывает и такое, пан. Не часто — один раз из миллиона. Но результат не засчитан.
— Я не буду перебрасывать, — проговорил Каурай, — она клонилась к единице.
— Увы, костяшка стоит на ребре, сам видишь. Но я не хочу с тобой ссориться из-за такого пустяка, — неожиданно легко согласился черт и щелкнул пальцами. — Пусть девонька еще поживет, а я возьму себе другую душу. Побольше и поздоровее. И позначительней. Так даже интересней.
— Что ты имеешь в виду?..
Крик проснувшегося петуха не дал им продолжить игру. В углу недовольно завозились.
— Жаль, — вздохнул черт. — Меня уже прогоняют, пан. И каков итог?
— Я выиграл, — сказал Каурай. Однако победителем он себя не чувствовал ни на пядь.
— Что ж раз ты так уверен, — противно хихикнул его оппонент. — Твоя взяла! Я удаляюсь ни с чем. Пусть пани Божена полежит тут еще денек.
— Еще денек? Уговор был…
— Уговор был, что я удовлетворюсь естественным порядком вещей, — довольно оскалил зубы черт. — И я удовлетворюсь тремя внеочередными душами взамен одной. Но последнюю, пожалуй, оставлю на завтра. А ты прощавай, пан опричник. Торжествуй. Зализывай раны. Оплакивай усопших, которых этой ночью было много. И передавай привет моей родне. Они долго собираются, но завтра прибудут в полном составе.