Отчаяние. Бомба для председателя
Шрифт:
Деканозов медленно поднялся, вышел из-за стола и, согбенный, приниженный, покинул комнату.
– Что ты предлагаешь? – Берия обернулся к Комурову.
– У нас его жена и сын. Вернее, не то чтобы жена – мать его сына, так точней… Но она старуха, с ней перестарались… И с сыном тоже, парень свернул с ума… А этот Владимиров отказывается работать с Валленбергом, если мы не дадим ему свидания с сыном…
– Он русский?
– Да.
– А если отпустить его бабу и придурка?
– Во-первых, он не поверит… Во-вторых, судя по его словам,
– Да ну и пусть! – взъярился Берия. – Плевать мы хотели!
Комуров покачал головой:
– Первые недели он сидел у нас на даче и диктовал о своей работе, Лаврентий Павлович… У него такие выходы, которых нет и не было ни у кого из наших… То, как он описал убийство Рэма и Штрассера, – всего в паре абзацев, – целиком проецируется на дело Кирова… И это он писал не в камере, а на даче, ожидая, когда мы «подготовим» семью к встрече… Я взял с собою расшифровку, – Комуров вышел в холл, достал из папки рукопись, отдал Берия. – Он был знаком с Каменевым, Бухариным, Крестинским; Дзержинский действительно подписывал на него приказы, и – самое неприятное – мы нашли представление Дзержинского на Красное Знамя этому Владимирову-Исаеву… И Указ ВЦИКа… Мы нашли это только вчера…
– Поезжай на хозяйство, – сказал Берия. – Рукопись я погляжу… Деканози скажи, что приму через неделю, но чтобы он не входил ко мне, а вползал на пузе… Исаева посади к Валленбергу…
– Стоит ли?
– А что? Плох швед?
– Да.
– Но голова варит?
– Даже слишком.
– Замечательно. Пиши не то что каждое их слово, а даже вздох. В воскресенье буду готов к разговору, – и Берия показал глазами на папку Максима Максимовича.
…В Кремль Берия не вернулся: не мог оторваться от работы Исаева; закончил в пять утра, долго ходил по своему сосновому бору, досадливо махнув Саркисову и двум охранникам, чтобы шли прочь, – постоянно маячили за ними затаенными тенями.
«А ведь только один человек, дай ему пистолет в руки, пустит пулю в лоб Старца, – очень медленно, пугаясь самого себя, Берия произнес эти страшные слова и снова оглянулся, не сорвалось ли с языка. – Вот оно, избавление от безумного деспота! Вот какую комбинацию бы разыграть! Вот бы что сунуть Абакумову!»
Ах, Егор, Егор! Как же не хватает тебя, Маленков! Один я, один…
Тогда-то он и сказал себе: «Исаева к такому делу надо готовить впрок, а вот если я не верну в Москву Маленкова, – в самое ближайшее время, – моя карьера кончена, Старец сделался полным психом, настроение меняется пять раз на день, ужас…»
11
Назавтра Исаева перевели в другую камеру; не успели надзиратели закрыть дверь (что-то сразу удивило в том, какой была эта камера), как стремительная, словно выстрел, догадка отторгла удивление: перед ним был изможденный,
Он стоял под оконцем, едва пропускавшим свет, прислонившись к стене так, словно хотел вжаться в нее, исчезнуть, и неотрывно смотрел на двух надзирателей: в глазах у него был ужас, сменившийся тяжелой ненавистью.
Только оторвавшись от лица Валленберга, Максим Максимович понял, что его удивило: стены и даже дверь были обиты войлоком; койки – деревянные, шаткие; видимо, узник пытался разбить голову о стену, понял Исаев, несчастный парень…
– Здравствуйте, – сказал он по-русски.
Валленберг молча кивнул.
– Русский еще не выучили?
Валленберг непонимающе пожал плечами, внимательно вглядываясь в лицо Исаева; потом спросил по-немецки:
– Мы не могли с вами где-то встречаться?
Исаев ответил по-английски:
– Мы встречались… То ли в вашем берлинском посольстве, то ли на Вильгельмштрассе, в министерстве иностранных дел, у Вайцзеккера… И, пожалуйста, не говорите со мной о вашем деле, я не отвечу ни на один ваш вопрос и не дам ни единого совета: каждое наше слово записывается…
Валленберг усмехнулся:
– Я знаю… Мне подсаживали многих… Только они… Сначала я вообще ничего не понимал, теперь – знаю что к чему… Вы отказываетесь говорить со мною вообще? Или найдем какую-то нейтральную тему?
– Нейтральную тему найдем… По вашему усмотрению…
– Последние семь месяцев я сижу один… Начал беседовать с самим собою… Первый шаг в шизофрению…
– Отнюдь… Каждый человек постоянно говорит сам с собою… Неважно – про себя или вслух…
– Думаете, я еще не стал пациентом дома умалишенных?
– Я не психиатр, господин Валленберг…
– Вы не представились… Как мне к вам обращаться?
– Называйте меня сокамерник. Так будет лучше – в первую очередь для вас… «Мистер сокамерник» – прекрасное словосочетание…
Заметив книгу, лежавшую на койке Валленберга, удивился:
– А мне отказали в праве пользования библиотекой… Вы – счастливчик…
– Это Библия… Прекрасное издание, странный дар главного следователя, это ведь здесь запрещенная литература.
– Позвольте взглянуть?
– Конечно… Вы шотландец или англичанин?
Исаев сухо ответил:
– Я сокамерник… Мы же уговорились… Ладно? Вам днем лежать разрешают?
– В последнее время – да… Раньше я стоял… Вы давно здесь?
Исаев взял Библию, лег на свою койку, начал листать страницы; сразу же обратил внимание на то, как кто-то отчеркивал на полях ногтем целые фрагменты.
В дверь забарабанили:
– Заключенный номер сорок, вам днем лежать запрещено!
Исаев, словно бы не поняв надзирателя, вопросительно посмотрел на Валленберга, по-прежнему стоявшего у «намордникового» окна; тот пожал плечами:
– Мне такое кричали первые полтора года… По-моему, требуют, чтобы вы поднялись…
– Вы же не знаете русского…