Отчаяние
Шрифт:
Все это случалось так быстро, что никто ничего поначалу не понял.
— Кто это? — спросил Аблай, подъехав к мертвому Каныбеку.
— Это ее родич, помилованный тобой! — ответил начальник ханской охраны.
Затем хан подъехал к стрелку Капану:
— Почему ты стрелял в него?
— Он отвернул лук в твою сторону, Аблай!
И только потом Аблай сошел с коня и подошел к лежавшей на песке Сурше-кыз. На белый бутон была по-прежнему похожа она, и лишь маленькое красное пятнышко расплывалось по шелку как раз напротив сердца.
Хан
— Лишь в возрасте пророка дал мне Бог познать счастье и тут же отнял его… — тихо промолвил Аблай. — Наверно, для того, чтобы показать пустоту и ничтожество этого мира!..
Все вдруг увидели, что знаменитый хан стар и сед… Но вот глаза его сверкнули совсем по-молодому.
— Эй, вы, там! — вскричал он громко, на всю степь. — Похороните их вместе, ибо он заслужил это право!
Так их и похоронили вместе, красавицу конрадку Кундуз и убившего ее молодого батыра Каныбека. До сих пор сохранился в степи под Туркестаном холмик, где лежат они…
Большим пиром ознаменовалась победа, и все главные роды Большого жуза приняли в нем участие. Как будто ничего не произошло, передавал хан Аблай личную чашу с кумысом Джаныбек-батыру из племени божбан — родному брату батыра Каныбека и родичу тех пятерых, которых на этом самом месте каких-нибудь две недели назад привязали к конским хвостам и разорвали на части.
При этом он повернулся к не утратившему чуткости в свои девяносто с лишним лет Бухар-жырау и тихо сказал:
— Видишь, мой
жырау, каковы люди… Надеяться на их любовь можно, лишь проливая их кровь и исторгая у них слезы.
— Скоро тебе станут сниться нехорошие сны, хан Аблай! — ответил жырау.
Это был старый спор между ними…
Они ехали на север, в родные степи у гор Кокчетау, — старый хан и его певец. Давно уже не ездили они вот так вместе. С каждым годом все более жестоким становился Аблай, и не хотел уже разделять с ним застолье Бухар-жырау. Было время, когда хан прислушивался к словам певца, но уже много лет он словно делал все наперекор ему. Вера жырау в доброе слово злила Аблая, и тем более жестоко поступал он с людьми.
— Да, люди таковы… — сказал Аблай, словно бы продолжая начатый разговор. — Отобрать на рубль, а потом бросить им копейку, и не будет для них добрее тебя властителя!..
Бухар-жырау покосился на хана:
— Ты просто очень постарел, Аблай!..
— Ты намного старше меня, жырау!
— Я не о твоих годах говорю, хан… Люди добры и доверчивы, и нельзя смеяться над этим!
— Это ты постарел и пустил слюни.
— Я стал мудрее, мой Аблай…
— И я тоже, мой жырау!..
Бухар-жырау оглянулся. Всего только несколько сотен воинов ехали с ними. Остальные отделились и направились в свои кочевья во главе со своими аксакалами и батырами. Личная охрана хана отстала и держалась на почтительном расстоянии.
— Нас никто не слышит, Аблай… Почему ты так поступил с божбанцами? Ведь я-то знаю, что их уговаривали, но они еще не собирались уходить к кокандцам. Подумали только и решили послать несколько человек к Алим-хану для переговоров. Вместо того чтобы отговорить, твои люди ждали их в камышах. А потом обвинять всех божбановцев в измене.
— Откуда ты знаешь про это, мой жырау?
— Я просто уже полвека знаю тебя, мой хан!..
— Если знаешь. Так ты сам же сказал, что «они только подумали». Сегодня подумает, а завтра решится. Я это сделал чтобы им был урок.
— Это не урок, а горе… От горя народ стареет… Горе его согнет.
Они долго ехали молча. И вдруг Аблай резко повернулся к певцу. Глаза его горели совсем по-молодому, и голос был звонок и высок:
— Скажи, жырау, люди считают меня ханом трех жузов, хоть и не утвердила меня баба-царица?!
— Да, тебя считают ага-ханом казахов, Аблай! — ответил жырау, не понимая, куда это клонит хан Аблай.
— А для чего я старался быть этим ханом?
— Это уж скажи сам!
— Если ты считаешь, что я стал ханом только для личного возвеличивания, только ради властвования над людьми, то, значит, ты меня еще не узнал. Нет, не для того лишь я стал ханом и не для того столько крови проливал… — Вдруг Аблай устало махнул рукою. — Ну ладно, я тебе расскажу об этом как-нибудь в другой раз!..
Бухар-жырау молча тронул коня. Аблай снова заговорил:
— Я вижу, что ты на старости лет вдруг испугался, мой верный жырау. Не каешься ли в том, что тебе всю жизнь довелось помогать мне? Не грусти и ответь мне лучше на следующий вопрос… Пошло ли на пользу казахам, что после великих бедствий, когда и половины их не осталось на земле, после всех войн и вражеских набегов, у них все же есть хан, которого боятся и слушаются все казахские племена и роды? Могли ли выжить в эти тяжелые времена казахи, не будь такого человека, каким был я?! Отвечай, мой жырау!
Бухар-жырау был уже совершенно спокоен. Он даже не повернул головы к хану, а сказал куда-то в пространство:
— Да, если бы это было не так, меня бы не видели рядом с тобой, Аблай! Я действительно пел тебе славу, мой хан. Но не об этом речь, и ты хорошо знаешь…
— Говори, жырау!
— Пока ты бился с джунгарами, с шуршутами, отбивал кокандских эмиров, тебе не приходилось ежечасно ссорить и убивать людей. Вспомни, Аблай, как люди простили тебе даже смерть погибшего по твоей вине в яме-могиле Ботахана. Ты был только султаном, а пять тысяч джигитов пришли, чтобы убить тебя за беззаконие. Но не потому, что ты расставил котлы с пищей и чаши с кумысом, не тронули тогда тебя люди. Они видели, что первым ты идешь на контайчи. Твою тогдашнюю правду видели все. Им, людям, необходим был вождь, способный собрать их вместе для отпора врагу…