Отчуждение. Резервация разума
Шрифт:
– Точно так же, как самолеты, товарищ майор. Летело три «СУ-3 °CМ». Луч вылетел из пустого пространства, ударил в самолет, потом еще два луча. Два были белого цвета, один фиолетового. Все три самолета загорелись. Летчики катапультировались. В настоящий момент вижу их парашюты. Спускаются… И вот ломаю голову – свою задачу выполнять или летчиков спасать…
– Это новость. Про сбитые самолеты я не знал. И по телевидению ничего не сказали.
– Я снял на видео и инопланетян, если это инопланетяне, и самолеты, и лучи, что их сбили, и парашюты. Сейчас отправлю вам сюжет. Одна просьба…
– Слушаю…
– Если пошлете сюжет на телевидение, пусть не указывают авторство. Можете себя автором назвать.
– От алиментов, что ли, прячешься?
– Можно и так сказать. – Я не стал откровенничать, но строгую анонимность действительно сохранял из-за заботы о своей семье. – Тем не менее это серьезная просьба.
– Ладно. Высылай. Просьбу учту. А что у тебя с основным заданием? Добрался до Арсамакова? У тебя же, кажется, все данные были и времени хватало…
– В
– Понятно. Пересылай видеоматериал. Буду ждать…
Видеосюжет я отправил. Это не сложно и не долго. При этом времени мы зря не теряли – начали искать обход скалы с лабиринтом, хотя после увиденного пребывали в некоторой растерянности и естественной задумчивости.
Начальник штаба вышел на связь через полчаса.
– Власаныч, я сейчас показал твою съемку командованию. Тебе приказ срочный. Полное изменение ориентации, так сказать… Эмира пока оставь в покое. Хрен с ним, пусть еще пару дней поживет. Потом добивать будешь, когда время подойдет. Сейчас найди летчиков после приземления и сопроводи их к нам в штаб. Это серьезно и срочно… Основная твоя задача! Понял? А то в антитеррористическом штабе какое-то ненормальное состояние. Все смотрят телевизор, а там передают, что ни одна РЛС пока не может уловить радиомаяки сбитых летчиков. А радиомаяк есть у каждого из них. Вся надежда на тебя и твой взвод… Тем более ты один знаешь место их приземления.
– Так точно, товарищ майор. Понял. Отработаем…
Задание конкретное, от которого радоваться, честно говоря, не приходится и отказаться от выполнения невозможно – армия, она и в Африке армия. Приступить к выполнению нового задания, нежданно-негаданно свалившегося на нас с неба, – это автоматически значит, что вскоре нам придется включить на полную мощность разведывательную сеть и еще месяц потратить на сбор сведений о местонахождении банды Арсамакова. А сейчас придется дать бандитам шанс подумать над своим положением, поплакать друг другу по-мужски в плечо. Но домой, я уверен, никто из них не вернется. Это все упертые и отпетые парни, которым только одна дорога предписана – под автоматную очередь. Конечно, это мое персональное отношение к бандитам вообще и к данной банде в частности. Но мое мнение основывается на фактах, которые категорично утверждают, что гуманное отношение к бандитам любого ранга есть преступление против остальных своих соотечественников, жизнь которых при проявлении твоего гуманизма подвергается серьезному риску.
Меня однажды спросили:
– А ты убивал?
И в голосе пожилой женщины даже ужас звучал – она не могла принять в своем сердце общение с убийцей. И при этом разницы между убийцей и солдатом не видела. А я эту разницу вижу. Не убьет солдат противника, убьют эту женщину. Но объяснять ей эти прописные истины я не стал. Я просто добродушно улыбнулся и оставил вопрос без ответа.
Следовало приступать к выполнению приказа. Я посмотрел в сторону. В небе еще висело четыре парашюта. Два из шести благополучно или неблагополучно донесли летчиков до земли. Неблагополучное приземление здесь было тоже вполне возможно. Во-первых, приземление парашютиста на лесистый участок всегда чревато множественными травмами. Я не знаю, обучали ли летчиков подобным прыжкам, вполне допускаю подобное, но слышал, что парашютный десант МЧС, например, готовят на специально выбранном участке леса, где и деревья примерно одного возраста и одного роста, и почва под деревьями выбирается ровная, не имеющая уклона. А здесь лес растет на крутых склонах горных хребтов. А недавно мне объяснили, почему основное дерево здесь – ель. Дело в том, что ель имеет поверхностный корень, который в глубину почвы никогда забраться не стремится. А в горных хребтах только небольшой поверхностный слой – землистый, веками наносимый сюда ветром. А под этим слоем каменистые горы. Другие деревья приспособиться не могут. Они просто не умеют брать питательные вещества только с поверхности, как это делает ель, а в камнях питательных веществ нет. Да и пробить корнями скалы не все могут. Но и ели на склонах очень неустойчивы. Корни держатся за почву только сверху, а снизу выпирают из-под земли. В результате сильный ветер или ливень, который промывает землю, вызывает множественные повалы деревьев. Приземляться в таком лесу – удовольствие не из приятных даже для опытного парашютиста. А летчики, конечно, не могут быть опытными парашютистами. Если им много прыгать, то когда же им летать? Сделают от силы несколько учебных прыжков, и хватит. Им вообще полагается держаться за рычаг управления, а не за «держку» [2] . Кроме того, неустойчивая на склоне ель вполне может просто свалиться от удара, когда парашютист приземлится на ее ствол. Удар бывает достаточно сильным. Ведь скорость парашютиста при приземлении, в зависимости от веса самого парашютиста, колеблется от трех до семи метров в секунду. И необходима хорошая реакция, чтобы не сесть на дерево, как на кол. Приземление на горный лес часто грозит травмами. Поэтому я слова не возразил, когда мне предложили заняться спасением летчиков. Не просто потому, что уважаю армейские приказы, как и субординацию в целом. Профессия офицер – защитник Родины, это то же самое, что спасатель. Люди рядом попали в беду. Такие же офицеры, как и я, такие же россияне. Как им не поможешь?..
2
«Держка» – рычаг, которым активируется процесс катапультирования из летящего самолета.
Бинокль у меня без дальномера, только с тепловизионной приставкой, которая подключается автоматически, когда окулярам не хватает света. Потому пришлось воспользоваться дальномером оптического прицела на автомате. Я, конечно, знаю, что из оружия, даже не заряженного, запрещается целиться в человека вне боя. И сам солдатам это объяснял многократно. И сейчас сначала снял с автомата магазин, потом передернул затвор, чтобы выбросить из патронника патрон, даже на предохранитель автомат поставил и только после этого приложил глаз к прицелу. Дальномер определил парашют на дистанции пять с половиной километров. Я сделал угловую сноску, и дистанция сократилась до четырех километров восьмисот метров. Но при этом сам себя я чувствовал все равно не совсем приятно, словно целился в другого офицера своей же армии из заряженного оружия. Разброс парашютистов не должен был быть большим. Все они летели строем и на одинаковой скорости. Катапультировались с небольшим интервалом. И предполагалось, что искать их придется в радиусе километра. От силы – двух. Без средств пеленгации, конечно, поиск может быть затруднен. Но, если уж у меня нет таких средств, то и переживать не из-за чего. Кроме того, если уж большие стационарные пеленгаторы и даже целые радиолокационные станции не смогли уловить сигнал радиомаяков летчиков, то, по всей вероятности, они их просто или не включили, или горы экранируют сигналы, или сами радиомаяки неисправны, что тоже бывает. За годы службы в армии я понял одну истину – значительная часть суперсовременной техники в самый критический момент оказывается в неисправном состоянии. Почему-то такая техника прекрасно себя показывает на учениях и во время штатных и даже неожиданных внеплановых проверок. Но отказывает тогда, когда именно в этом приборе есть насущная потребность. И это, слышал я, происходит не только в нашей армии, но и во всех крупных армиях мира.
Я внес в карту красный кружок – предполагаемое место приземления парашютистов, после чего включил на шлеме зуммер внутренней связи. Это значило, что у меня есть общий для всех приказ и я предлагаю всем внимательно его выслушать. Хотя зуммером я обычно не пользовался. У меня во взводе было заведено так, что мой приказ дается только один раз, и исполнять его всем строго обязательно. Повторения приказа не будет. Значит, следует слушать сразу. Но зуммер, решил я, только подчеркнет важность поставленной задачи. И только после этого, посмотрев по сторонам, сообщил в микрофон:
– Все видели, как наших летчиков сбили? Приказ нам поступил категоричный: летчиков найти и вывести в расположение наших войск. Радиомаяки у них не работают. Искать будем по парашютам. Место приземления парашютистов я нанес на карту. По прямой – дистанция около пяти километров. Но предстоит преодолеть три невысоких лесистых хребта. Один из них, предполагаю, невозможен для прямого прохода. Там поверху идет мощная скальная гряда. Пойдем через ближайший перевал, а потом вернемся на прежний маршрут. Это лишних двенадцать километров. Все! Быстрым маршем – вперед!
Естественно, как только взвод двинулся походным маршем, я сразу подстраховал замкомвзвода, и сам выставил головное и боковые охранения, и встал ведущим, чтобы выверять направление и задавать необходимый темп. Удара сзади по своей колонне я не опасался. Опыт трех предыдущих командировок на Северный Кавказ показывал, что, когда мы на марше, бандиты нас догнать не могут. Они просто не умеют с такой же скоростью передвигаться. И потому не в состоянии напасть на колонну сзади. Значит, там охранение выставлять необходимости нет. При этом я отдавал себе отчет, что бандиты тоже видели странную картину воздушной битвы неведомых нам сил, видели и радовались, когда загорелись наши самолеты. И эмир Магомет Арсамаков прекрасно понимает, что мы просто обязаны пойти на помощь летчикам сбитых многофункциональных истребителей, как они официально называются. И пожелает, возможно, устроить нам засаду. Или же захочет найти летчиков раньше нас. Но это возможно только в том случае, если его бойцы в состоянии после увиденного еще что-то предпринимать, если сам Арсамаков в состоянии думать не только о том, что происходило в небе. И еще одно ограничение… Он вышел, возможно, раньше нас, но ходить так быстро не в состоянии. Да и сил в банде в сравнении с моим взводом уже маловато. И чем для него может закончиться бой, Арсамаков обязан понимать.
Мы спустились по склону с плато, где еще недавно шел бой с бандой Арсамакова, вброд, по перекату перешли небольшую, но очень быструю речушку или скорее большой ручей и сразу же начали подъем на следующий склон. При подъеме старались держать руки свободными, чтобы они активно помогали ногам. Каждый при этом выбирал тот способ помощи, который был ему персонально удобен. Так, одни упирали ладони в согнутые колени и, таким образом, толкаясь, разделяли нагрузки между руками и ногами. Другие по моему примеру предпочитали хвататься за стволы деревьев и толстые ветви кустов и подтягиваться вверх. Но, зная себя и бойцов своего взвода, я был уверен, что никто не отстанет, не собьет дыхание, никого не подведут мышцы рук и ног. Сказывалась тренированность взвода, его постоянная боевая готовность, которая приобретается задолго до того, как взвод попадет в места, где придется стрелять по-настоящему.