Отцы-основатели. Весь Саймак - 6.Звездное наследие

Саймак Клиффорд Дональд

— Иногда я думал, что она — мой друг, — ответил Ролло, — и это меня радовало, поскольку, как я уже говорил, мистер, я, вероятно, последний из роботов, и нельзя сказать, что у меня друзей полно. Большинство людей видит во мне лишь возможность пополнить коллекцию мозговых кожухов. Роботы, да будет тебе известно, настроены так, чтобы никого не убивать и не применять никакого насилия. Это заложено в нас. Вот почему роботов не осталось. Они позволяли загонять и убивать себя, даже пальцем не шевельнув, чтобы защититься. Или же они прятались и начинали ржаветь. Если даже им удавалось достать какую-нибудь смазку, запаса хватало ненадолго, и тогда они ржавели и им приходил конец. Только мозговые кожухи не

ржавели. И через много лет какой-нибудь прохожий находил их.

Ну вот, значит, когда мой небольшой запас смазки весь вышел, я посовещался с собой и сказал себе, что это глупое непротивление роботов, возможно, годилось при старых порядках, но при новых — не имеет смысла. Я рассудил, что смогу достать животный жир, если только сумею заставить себя убить. Перед лицом гибели я решил, что нарушу запрет и буду убивать ради жира. И что убивать надо именно медведей, потому что у них полно жира. Но это было непросто, скажу я тебе. Я смастерил копье и упражнялся с ним, пока не научился пользоваться, потом отправился убивать медведя. Как ты, вероятно, догадываешься, я потерпел неудачу, ибо просто не смог сделать этого. Все вроде готово, но внутри какая-то вялость. Может, сам я никогда и не набрался бы храбрости. К тому времени я уже изрядно пал духом. У меня появилось несколько ржавых пятен, и я понял, что это — начало конца. В один прекрасный день я уж совсем было сдался, но тут меня заметил в горах большой гризли. Не знаю, что с ним случилось. Он был какой-то психованный, и, должно быть, неспроста. Я часто думал, в чем дело. Может, у него зубы болели или заноза в лапе торчала. Теперь-то уж не узнать.

Возможно, мой вид напомнил ему о чем-то неприятном. Так или иначе, не успел я оглянуться, как он напал на меня. Взъерошился весь, пасть разинул, заревел и давай когтищи выставлять. Наверное, будь у меня время, я бы повернулся и убежал. Но времени не было, да и бежать оказалось некуда. А потом, когда он уже почти сидел на мне, мой страх вдруг сменился яростью. И когда он набросился на меня, я подумал: «Ах ты, сукин сын. Может, ты даже покалечишь и сломаешь меня. Но я тоже покалечу и сломаю тебя». Я это хорошо помню. И еще я хорошо помню, как я в ярости поднял копье и бросился ему навстречу. Что было потом, почти ничего не помню. Все было размытым, как в тумане. Когда у меня в голове прояснилось, я стоял на ногах, весь залитый кровью, с окровавленным ножом в руке, а медведь лежал, и в глотке у него торчало мое копье.

Так я сломал запрет. Убив однажды, я стал способен убивать еще и еще. Я вытопил жир этого гризли, нашел ручей с песчаным дном и несколько дней оттирал песком ржавчину и смазывал себя хорошенько. С тех пор я всегда тщательно смазывался. У меня никогда не кончалась смазка. Медведей много.

Но что-то я все о себе болтаю, а про тебя так и не спросил. Кто ты? Конечно, если ты хочешь мне это рассказать. Многие люди не говорят, кто они такие. Но ты пришел и выручил меня, а я не знаю, кто ты. Не знаю, кого благодарить.

— Я — Том Кашинг. И не надо меня благодарить. Пошли. Мой лагерь в двух шагах отсюда. Ты собрал свои вещи?

— У меня только торба да копье. Все мое богатство. Еще у меня есть нож в ножнах.

— Теперь ты свободен, — сказал Кашинг. — Что собираешься делать?

— Никаких планов у меня нет, — ответил Ролло. — Я никогда не строю планов. Просто иду куда глаза глядят. Не знаю, сколько лет я бродил без всякой цели. Одно время отсутствие цели тревожило меня, а теперь уже нет. Хотя, наверное, я с благодарностью согласился бы идти к цели, укажи мне ее кто-нибудь. Нет ли у тебя, друг, какой-нибудь цели, которая могла бы стать нашей общей? Ведь я кое-чем тебе обязан.

— Ничем ты мне не обязан, — сказал Кашинг. — Но цель у меня есть, и мы можем поговорить

о ней.

Глава 10

Деревья опоясывали огромный холм. Они стояли на страже всю ночь, они стояли на страже веками, в стужу и зной, в ливень и засуху, в полдень и в полночь, под солнцем и под тучами. Солнце встало на востоке, и когда его лучи осветили и согрели Деревья, те приветствовали его со священным ликованием и благодарностью, как в самый первый раз, когда они еще были маленькими саженцами, воткнутыми в землю, чтобы служить той цели, которой они служили долгие годы. Их чувствительность и отзывчивость не притупились со временем.

Они впитывали свет и тепло и пускали их в дело. Они чувствовали утренний бриз и наслаждались им, шелестя листьями в ответ на его прикосновение. Они настраивались, готовились к зною, чтобы и его обратить себе во благо; они полностью использовали ту влагу, до которой могли дотянуться корнями, сохраняли ее, брали только самое необходимое, поскольку местность была засушливая и влагу следовало расходовать с умом. И они наблюдали, наблюдали без конца. Примечали все происходящее. Они видели лису, которая забивалась в нору на рассвете; сову, возвращающуюся в дупло наполовину ослепшей от утреннего света; мышку, которая с писком неслась в траве, убежав и от лисы, и от совы; неуклюжего гризли, вперевалку бредущего по равнине, — великого владыку всей земли, которому не страшна никакая другая живность, даже эти странные двуногие создания, иногда попадавшие в поле зрения Деревьев. Видели далекие стада диких коров, пасшихся на сочных лугах и готовых бежать, едва гризли направится в их сторону. Видели огромную птицу, парящую высоко в небе и обозревающую свои обширные владения. Сейчас птица была голодная, но она знала, что задолго до конца дня найдет околевшее или околевающее животное и наестся падали.

Деревья знали, как устроена снежинка, каков химический состав капли дождя, как рождается ветер. Они понимали родственные узы трав, деревьев и кустов, знали весенний блеск полевых цветов, которые цвели всяк в свое время. Они дружили с птицами, вившими гнезда на их ветках, знали муравьев, пчел и бабочек.

Они упивались солнцем и знали все, что происходит вокруг. Они переговаривались не ради обмена информацией (хотя при нужде и могли это делать), а для того, чтобы быть услышанными, чтобы сказать, что все в порядке. Ради дружеского единения и чтобы знать, что все хорошо.

На холме над ними стояли старинные дома. Они выделялись на фоне бледно-голубого безоблачного неба, озаренного восходящим солнцем, выскобленного дочиста летним зноем.

Глава 11

Костерок совсем не дымил. Мэг стояла возле него на коленях и пекла лепешку. В сторонке сидел Ролло, сосредоточенно отправляя обряд «самопомазания». Он лил вонючую жидкость из бутыли, которую смастерил из тыквы. Энди топтался и обмахивался хвостом, отгоняя мух, но от его внимания не ускользали сочные пучки травы, торчавшие там и сям. Недалеко журчала невидимая река, плескавшаяся меж берегами. Солнце стояло высоко на востоке, скоро станет жарче, но здесь, в укрытии из поваленных деревьев, сохранялась приятная прохлада.

— Так ты говоришь, паренек, что в той банде было всего двадцать человек? — спросила Мэг.

— Около того. Точно не знаю. Наверное, не больше двадцати.

— Скорее всего, разведывательный отряд. Послали прощупать город, это несомненно. Узнать, где стоят племена. Нам, верно, лучше немного побыть тут. Хорошее убежище, его так просто не найдешь.

Кашинг покачал головой:

— Нет, ночью двинемся дальше. Если мы идем на запад, а орда на восток, мы с ней скоро разминемся.

Мэг кивнула на робота: