Отцы-основатели. Весь Саймак - 7.Игра в цивилизацию
Шрифт:
И именно тут по комнате разнесся зычный рев: Пластырь требовал меня к себе. Я подхватил текст злополучной колонки и отправился к столу заведующего отделом городских новостей.
Пластырь Билл зарылся в рукописях по самые локти. Трезвонил телефон, но он не обращал внимания на звонки и вообще для столь раннего утреннего часа был взмылен сильнее обычного.
— Ты помнишь старую миссис Клейборн?
— Конечно. Она умерла. Дней десять назад я писал некролог.
— Так вот, я хочу, чтоб ты подъехал туда, где она жила, и
— Чего ради? — поинтересовался я,— Она что, вернулась с того света?
— Нет, но там какое-то странное дело. Мне намекнули, что ее, похоже, немножко поторопили преставиться.
— Слушай,— сказал я,— на этот раз ты перегнул палку. Ты что, в последнее время смотрел по телевидению слишком много боевиков?
— Я получил сведения из надежных источников,— заявил он и снова зарылся в работу.
Пришлось снять с вешалки шляпу и сказать себе: не все ли равно, как провести день, денежки все равно капают, а меня не убудет...
Хотя, если по чести, мне порядком осточертели бредовые задания, в которые Билл то и дело втравливал не только меня, но и весь штат отдела. Иногда эти задания оборачивались статьями, а чаще нет. И у Билла была отвратительная привычка: всякий раз, когда из погони за призраками ничего не выходило, он делал вид, что виновен в этом тот, кого послали на задание, а он сам ни при чем. Вероятно, его «надежные источники» сводились к обыкновенным сплетням или к болтовне случайного соседа в баре, который он удостоил своим посещением накануне.
Старая миссис Клейборн была одной из последних представительниц увядающей знати — некогда, устраиваясь на жительство, знать почтила своим выбором Дуглас-авеню. Но -семья разлетелась кто куда, миссис Клейборн осталась одна и умерла одна в большом доме — несколько слуг, приходящая сиделка и никого из родственников, достаточно близких, чтоб облегчить ее предсмертные часы своим присутствием.
Маловероятно, внушал я себе, что кто бы то ни было выгадал, дав ей тройную дозу лекарства или ускорив ее кончину каким-либо иным способом. И даже если так, почти нет шансов это доказать, а сюжеты такого толка никак нельзя пускать в печать, пока не раздобудешь свидетельств, подписанных черным по белому.
Я подъехал к дому на Дуглас-авеню. Тихий, довольно приятный дом в глубине обнесенного заборчиком дворика, в окружении деревьев, расцвеченных всеми красками осени. Во дворике садовник ворошил граблями опавшую листву. Я двинулся по дорожке к дому — садовник меня не заметил. Он был очень стар, работал спустя рукава и, похоже, бормотал что-то себе под нос. Позже выяснилось, что он еще и глуховат.
Поднявшись по ступенькам, я позвонил и стал ждать с замиранием сердца, гадая, что сказать, когда меня впустят. Об истинных моих намерениях нечего было и заикаться, следовательно, надо было подобраться к цели каким-то окольным путем.
Дверь открыла горничная.
— Доброе утро, мэм,—
Она даже не ответила, просто поглядела на меня пристально и захлопнула дверь. Поделом мне — можно было предвидеть заранее, что только так оно и может кончиться.
Пришлось повернуться, спуститься с крыльца и направиться прямиком туда, где трудился садовник. Он не замечал меня вплоть до минуты, когда я почти сбил его с ног. Но как только он меня увидел, у него даже лицо просветлело, он уронил грабли и присел на тачку. Мое появление дало ему повод передохнуть — повод не хуже любого другого.
— Привет,— сказал я.
— Хороший денек,— откликнулся он.
— Точно, хороший.
— Говорите громче,— предложил он,— Я вас совсем не слышу.
— Как печально, что миссис Клейборн...
— Да, конечно,— произнес он.— Вы живете где-то поблизости? Что-то я вашего лица не припомню.
Я ответил кивком. Не так уж нагло я соврал — всего миль на двадцать или вроде того.
— Чудесная была старая леди,— сказал он.— Мне ли не знать — работал у нее пятьдесят лет без малого. Благословение Божие, что ее не стало.
— Да, надо полагать...
— Она умирала так тяжко,— сказал он. Сидя на осеннем солнышке, он кивал самому себе, и было почти слышно, как его память бродит по пространству этих пятидесяти лет. На какое-то время, я уверен, он вообще забыл о моем существовании, но потом продолжил, обращаясь более к себе, чем ко мне: — Сиделка рассказывала странную штуку. Наверное, ей просто привиделось. Она же, сиделка, очень устала...
— Да, я слышал краем уха,— подбодрил я старика.
— Сиделка вышла на минутку, а когда вернулась, то клянется, что в комнате кто-то был. И сиганул в окошко в ту секунду, как она вошла. Там было темно, она толком не разглядела. По-моему, ей просто примерещилось. Хотя на свете порой происходят странные вещи. Такие, про которые мы и ведать не ведаем...
— Ее комната была вон там,— Я показал на дом.— Помню, несколько лет назад...
Старик хмыкнул, поймав меня на неточности.
— Ошибаешься, сынок. Ее комната была угловая, вон наверху...
Он неспешно поднялся с тачки и снова взялся за грабли.
— Приятно было побеседовать,— сказал я.— У вас такие красивые цветы. Не возражаете, если я поброжу здесь и погляжу на них?
— Почему бы и нет? А то через недельку-другую их прихватит морозом...
Я испытывал ненависть к себе за то, что приходилось делать, и тем не менее поплелся по дворику, притворяясь, что любуюсь цветочками, а на самом деле подбираясь поближе к углу, на который он указал. Под окном росли петунии, и вид у них был довольно жалкий. Я присел на корточки, притворяясь, что они привели меня в восторг. Восторга я не испытывал, просто высматривал какое-нибудь свидетельство, что кто-то выпрыгнул из окна.