Отдаленные последствия. Иракская сага
Шрифт:
Нестерпимый вой стал тише и словно прозрачнее. Клоду показалось, что за ним, словно в другом — звуковом — разломе он услышал знакомый шелест жестких пальмовых листьев.
Женский голос в дальнем конце зала тихо выдохнул: «Боже мой!..»
— Не понимаю, — произнес над самым ухом Плюи главный конструктор, с близоруким прищуром вглядываясь в панель. — Так не бывает. Шестьсот тераэлектронвольт!..
— А мы рассчитывали всего на сто шестьдесят, — кивнул Плюи.
— Но это же…
— Уже семьсот восемьдесят тэв, — сказал Плюи, с убийственным спокойствием следя за показаниями приборов. — И значение непрерывно растет. Очень быстро.
— Может, эти ваши протоны, вместо того чтобы столкнуться и разлететься подобру-поздорову, решили в звездные войны поиграть? — резко спросил Жераль. Он заметно побледнел. — Вы понимаете, что это жесткое излучение? Что мы с вами практически в открытом космосе — только без скафандров?
— Будь это так, при таких значениях мы с вами уже успели бы лишиться всей слизистой и кожных покровов, — ответил Плюи. — Да и кровяных телец, пожалуй, тоже… Следовательно, мы не могли бы с вами разговаривать.
— Но что тогда?.. Приборы врут?!
— Потрудитесь взглянуть на наши энергодатчики. Те же значения. Приборы в порядке.
— Так в чем же дело? — воскликнул мсье Жераль. — Куда уходит энергия?
— Не знаю, — отрывисто сказал Плюи. — Восемьсот сорок тэв. Нет, уже восемьсот пятьдесят… Отключайте магниты. Ускоритель на холостой ход. — Он сглотнул и добавил: — Эксперимент закончен.
В операторской началась сосредоточенная работа: бесшумно нажимались кнопки, щелкали тумблеры, отдавались короткие команды и поступали столь же короткие доклады, гасли дисплеи, с тяжелым вздохом умолкали отключаемые приборы. Все шло четко — действия персонала во время срочной остановки ускорителя были хорошо отрепетированы.
Научный руководитель проекта похлопал себя по карманам, потом посмотрел на пульт, где оставил записную книжку. Книжки на месте не было.
— Эй, кто взял мою книжку? — крикнул Плюи.
В штабном «Хаммере» кроме кондиционера есть также холодильник с содовой и бурбоном, а в перчаточном ящике лежат две или три сигары, оставшиеся от полковника Гамильтона, большого любителя красивой жизни. Заманчиво, ничего не скажешь. Командир взвода капитан Маккойн мог бы сидеть здесь, в прохладном салоне, даже должен был сидеть, поскольку там рация, местная связь, да и новое предписание вышло в апреле, запретившее офицерам передвигаться в составе колонны на виду у возможных снайперов.
Но капитан любил сидеть на броне или в продуваемом кузове грузовика, как сейчас, под защищающим от солнца тентом, так он чувствовал себя привычней: обзор лучше, к тому же личный состав под рукой, а значит, и за дисциплиной следить сподручнее. Мако — бывалый морпех, морской дьявол с перепонками между пальцев, как здесь говорят, и плевать ему на это предписание. Две военные кампании, больше полусотни боевых операций на выезде, в большинстве из которых он командовал группой и, кстати, ни разу не облажался. В обычном армейском подразделении этого послужного списка ему, пожалуй, хватило бы, чтобы именоваться полковником Маккойном и даже, возможно, командовать бригадой. Но в морской пехоте сделать карьеру гораздо сложнее… Потому что здесь постоянно смотришь в лицо врагу и, без всякой там дипломатии и хитроумного политеса, надираешь ему задницу, чем Маккойн и занимался последние восемнадцать лет. И, надо признаться, ему эта работа нравилась.
— Матрос Прикквистер! Сержант Санчес! — гаркнул Мако так, что грузовик тряхнуло. — Что там у вас опять такое?
Из угла, где сидит сержант, давно уже доносится характерный тонкий реготок, на который в общем-то можно и не обращать внимание. Как говорится, пока солдат смеется — враги плачут. Но смех Санчеса раздражает капитана. Мако никак не может взять в толк, откуда у этого грубоватого парня шести с половиной футов росту, абсолютно здорового и нормального, без всяких модных отклонений, к тому же одного из лучших снайперов в дивизии, — откуда у него такой визгливый бабий смех. Когда сержант Санчес не смеется, он говорит обычным голосом, как все мужики, басит даже. А стоит его рассмешить… ну, будто в животе пищалка какая-то дурацкая включается. Очень раздражает.
— Что там у вас? — повторяет Мако.
— Прикквистер опять травит свои байки, сэр! — чеканит с места Санчес обычным голосом. — Разлагает боевой дух в отделении и спорит со старшим по званию!
— Какие еще байки?
— Будто бы айраки лучше американцев!
— Матрос Прикквистер!
— Да, сэр! — отзывается Карл Прикквистер, худощавый яйцеголовый новобранец, неведомо как ухитрившийся пройти жесткий отсев в калифорнийском лагере подготовки. В отделении у него кличка Студент или Умник.
— О чем вы говорили с сержантом Санчесом?
— Я сказал, что на территории Междуречья зародилась человеческая цивилизация, сэр, — в своей тихой неторопливой манере объясняет Прикквистер, так что невольно поворачиваешься к нему в профиль, чтобы расслышать. — И первые города появились именно здесь, сэр. Когда наши предки еще жили в пещерах, здесь уже торговали на бирже, сэр. И здесь были очень сильные и смелые воины — марбеки, они могли биться один против ста врагов…
— Какое еще Междуречье, матрос Прикквистер? Какие марбеки? Может, еще Персию вспомните? Самураев? Или сказки тысячи и одной ночи? — недовольно сказал капитан Мако.
— Персия — это Иран, сэр, — робко поправил Умник. — А самураи жили в Японии…
— Отставить разговоры! — рявкнул Маккойн. — При чем здесь Иран и Япония? Мы находимся в Ираке! Запомнили? Повторить!
— Так точно, сэр! Ирак, сэр! — выкрикнул Прикквистер.
— Еще раз!
— Ирак, сэр!
— Когда мы в Штатах тратим миллиарды долларов, чтобы спасти людей на другом конце земного шара, в Ираке травят и губят собственный народ! Вам понятно, матрос Прикквистер? Повторить!
— Так точно, сэр! Травят и губят собственный народ!
— И хотя мы пришли к ним на помощь, три дня назад они убили четверых наших парней и чуть не переколошматили всех остальных!
— Так точно, сэр! Они убили наших ребят и должны за это ответить!
— Вот так-то. А когда вы еще сосали мамкину грудь, матрос Прикквистер, сержант Санчес уже стрелял окурки в школьной уборной и носил кличку Бульдог, — сказал Маккойн, уже мягче. — Вспомните это, когда в следующий раз захотите с ним поспорить, хотя, возможно, он и не очень силен во всяких книжках…