Отдаляющийся берег. Роман-реквием
Шрифт:
— И места у нас рядом со сценой, в третьем ряду, — сказал я, довольный тем, что это доставит ей радость.
— Что-что? — и впрямь обрадовалась Эсмира. — В третьем?! А они-то знаете где? В самом последнем ряду. Аман аллах, они же лопнут от зависти.
— А знаете, чьи это билеты?
Эсмира сгорала от любопытства.
— Чьи? — чуть искоса глядя на меня горящими глазами, спросила Эсмира.
— Председателя правления Союза писателей Азербайджана Анара.
— Анара? — Эсмира встала как вкопанная, в её крупных роскошных глазах ярко заискрились огоньки. — Я читала его роман
— Рена тоже читала эту повесть? — поинтересовался я просто так.
— Не знаю, — подчёркнуто небрежно бросила Эсмира с игриво-невинной улыбкой. — Сейчас она изучает армянскую литературу. — И, глядя на меня, засмеялась. — Что бишь она читала в последнее время? Дайте вспомню… У Александра Македонского было тридцать тысяч воинов, он всех знал в лицо и по имени, а я название простой книжки и то не в состоянии запомнить.
— Эсмира! — просительно произнесла Рена, на сей раз она, а не Ирада.
— Вспомнила, — сказала та, не обращая внимания на сестрину мольбу. — «Сорок дней Муса-Дага». Толстенная книга, мне и за сорок дней не одолеть. «Дети Арбата» тоже большая книга, но я за две недели прочла. Четыре дня плакала из-за Саши, её героя. Бедный! Будь я на месте Вари, любимой его девушки, поехала бы за ним в Сибирь, до самого Канска. Точно как в «Истории Манон Леско и кавалера де Грие» де Грие добровольно последовал в Америку за ссыльной Манон. Знаете, что говорила Сона?
— Кто такая Сона?
— Наша одноклассница, — безразлично бросила Эсмира. — Корчит из себя Наргис. Ну да, красивая, но не совершенная же красавица. Наргис, которую, между прочим, по-настоящему звали Фатима, про что Сона вряд ли знает, была знаменитой киноактрисой и слыла красавицей не только в Болливуде и миллиардной Индии, но и во всём мире. Когда она лежала больная в Нью-Йорке, таксисты не брали платы с тех, кто ехал её навестить, а просили купить на эти деньги белых роз. Аман аллах, с кем она себя равняет! Есть ученики, которые знают, что знают, другие знают, что не знают, а третьи не знают, что не знают. Сона как раз из этих — не знает, что не знает. Я, говорит, завт-ра не смо-гу тол-ком вы-у-чить у-ро-ки, кон-церт, на-вер-но-е, по-ме-ша-ет, — передразнила Эсмира. — Можно подумать, будто ты когда-то их учила толком. Для неё внятно высказать какую-либо мысль — мука мученическая. Списывает у того и другого, с подсказками кое-как отвечает, в общем, перебивается на «троечки». Про концерт нарочно громко сказала, чтоб я услышала. Думала, я с ума сойду. Фигушки!
Легконогая, как лань, Эсмира ускакала вперёд, парни вокруг оглядывались на неё, словно подсолнухи, что вертятся вслед за солнцем.
— Эсмира, — позвала её Ирада, — не убегай!
Мы устроились за круглым столиком. Официантка узнала меня, мы с ребятами
— Ты любишь клубничное мороженое или шоколадное? — спросил я Эсмиру.
— И клубничное, и шоколадное, — протараторила она. — То и другое обожаю.
— Эсмира, — Рена снова попробовала приструнить сестру. — Я что тебе сказала?
— Ты сказала: веди себя прилично, — призналась Эсмира. — А разве я плохо себя веду? — спросила она, повернувшись ко мне и глядя глазами, в которых играли смешинки.
— Вовсе нет, — сказал я. — Наоборот.
— Вот видишь, — торжествующе заявила Эсмира. — Жалоб нет. — И, снова повернувшись ко мне, добавила: — Я с этой Соной не разговариваю. И с Зауром тоже.
— А Заур-то кто?
Эсмира вновь искоса взглянула на меня, сдунула в сторону пухлыми розовыми губами прядь волос на лбу. В точности как Рена.
— Отличник, лучший в классе ученик, — не без гордости, но с напускным безразличием пояснила она. — Я с ним поссорилась.
— Из-за чего? — с улыбкой подзавёл я её.
Рена с Ирадой тоже улыбались, с нежностью поглядывая на Эсмиру.
— Из-за того, что дал Соне списать контрольную по математике. Вот и поругались.
— А что в этом такого? — спросил я.
— Ничего. Но раз я этого не хотела, не должен был давать, — сказала она, глядя на меня лучезарными своими глазами. Чёрные глаза с яркими белками — на прелестном смуглом личике.
— Почему?
Эсмира посмотрела на меня и, немного подумав, ответила:
— Потому что эта Сона сказала девчонкам, будто ходила с Зауром в кино и будто бы Заур её поцеловал. Враньё. Заур поклялся мне, что не было этого. Она наврала.
— Эсмира, можешь ты помолчать? — рассердилась Рена.
— Могу, — сказала Эсмира и промолчала целых полсекунды. Но не больше.
— С нашим телефоном что-то случилось, — объявила она. — Вчера говорила с подружкой, и мы почти не понимали друг друга.
— А вы не пробовали говорить по очереди? — глядя на сестру смеющимися глазами, спросила Рена.
Эсмира посмотрела на неё, но мысли её были где-то далеко.
— Заур говорит, что я очень похожа на Софи Марсо, — сказала она. — А по-моему, я больше похожу на Монику Беллуччи. Видели?
— Кого? Заура?
— Да не-ет, — колокольчиком залилась Эсмира и помотала головой. — Монику Беллуччи. Ей двадцать пять, и в эти дни в Париже и Нью-Йорке только о ней и говорят — она самая знаменитая топ-модель.
— Её я видел. Кажется, недавно её фото было в «Плейбое».
— Верно, недавно «Плейбой» вышел с её фото на обложке. Правда, я на неё похожа?
Я посмотрел на Эсмиру; одухотворённая, жизнерадостная, освещённая не только солнечными лучами, которые проникали в зазоры между кронами уходящих в поднебесье деревьев, и не только бьюшим прямиком изнутри необычайным светом, с мелодичным голоском, ярко-алыми невинными губками, палящим огнём слегка раскосых глаз и своей чуть экзотической красотой, она и вправду ничем не уступала черноокой манекенщице Монике Беллуччи, и, верно, между ними ощущалось какое-то сходство.