Отдаляющийся берег. Роман-реквием

Адян Левон

— Низами дали, — не сразу ответил Аллахверди.

— Низами персидский поэт, писал на языке фарси, родился в персидском городе Гуме, в двух стах километрах от Тегерана, и в Персии же похоронен. Он классик персидской поэзии, один из великих поэтов средневекового Востока, крупнейший поэт-романтик в персидской эпической литературе, привнесший в эту, персидскую эпическую поэзию разговорную речь и реалистический стиль. Был бы наш, не писал бы о нас, что, Благородным кровям мы принадлежим, Не подобает нам на языке дикарей-кочевников-турков писать, На языке благородных подобает нам читать, Или этот: «Мы во дворце не терпим тюркский дух, И тюркские слова нам режут слух…». Так что, к нашему народу он не имеет никакого отношения, как и Бабек, Насир ад-Дин Туси, Хагани, Физули, Саади, Катран Тавризи, Насими, Шейх Мохаммад Хиабани, Ризае Аббаси, Бабрак Хурамаддин, Рашид-эд-Дин, Шахрияр, словом, от арабского путешественника, ныне ставшим нашим, Абд ар-Рашид Бакуви до лезгина по национальности Узеира Гаджибекова и чеченцев Муслима Магомаева — деда и внука, и многих других. На армянском языке и о своём народе, об армянах, писали Мовсес Каланкатуаци и Киракос Гандзакеци, Давтак Кертох и Мхитар Гош… Я скажу, что приписывать себе культурные ценности другой

страны не считаю достойным поступком, потому что не имея этих самих культурных ценностей, кое кто из наших думает, что можно присваивает ценности других стран. Такой шаг с нашей стороны не чем иным, как культурной кражей, нельзя назвать. Присваивать чужую историю, её памятники и знаменитых деятелей, да ещё и кичиться этим как собственным достоянием — позорнее этого я ничего себе не представляю. Поймите же, нелепо создавать историю и культуру за чужой счёт. Нам не нужна ни выдуманная, отсюда-оттуда переписанная фальшивая история, ни фальшивые историки вроде того же Буниятова. Между прочим, он совсем недавно перевёл на русский язык статьи двух известных кавказоведов Доусти и Роберта Хьюсена и, нимало не стесняясь, опубликовал их под своим именем. И, как обычно, в кардинально искажённом виде: там, где в оригинале значилось «Армения», он писал «Азербайджан». Прочитав оригиналы этих статей, я был ошарашен. Авторы научно обосновывают: и князь Гасан-Джалал, и его предки считали себя чистокровными армянами. Далее там сказано, что все надписи Гасан-Джалала на построенном в 1238 году монастыре Гандзасар и на других историко-архитектурных памятниках, находящихся в Карабахе, а также на его мече — он, к слову сказать, хранится в Эрмитаже, — так вот, все они сделаны на армянском языке, и ничего албанского там нет и быть не может. В переводе же всё наоборот. Точно так же Буниятов повёл себя с книгой немецкого путешественника Шилдербергера, подменив армянские топонимы тюркскими, Армению — Азербайджаном, и нашим великим историком и просветителем Аббас Кули-ага Бакихановым, при переводе на русский язык, преднамеренно искажая его сочинения «Гюлистан-и Ирем», Это особенно возмутительно, поскольку Буниятов вычеркнул из текста оригинала не только то, что потомок Аргун хана эмир Теймур, затем и Шах Исмаил из Сирии, Ирака и Турции перевезли на Кавказ двести тысяч семьей турок и поселили их в Эриване, Гандже и Карабахе, где они со временем разумножились, но из книги им также было вычеркнуто и упоминание о территориях, населенных армянами. Тем самым, не только фальсифицируя историю, но и не уважая мнение самого Бакиханова, чьё имя носит азербайджанская академия наук, где он работает директором института истории. Был такой профессор Микаил Рафили, он ещё в 1947 году в статье «Культура азербайджанского народа до Низами» утверждал, будто, описывая в «Одиссее» циклопов, Гомер подразумевал азербайджанцев. Получается, что наши предки — пещерные людоеды. Зачем далеко ходить? Ректор Нахичеванского университета Абибейли недавно написал, что пророк Ной после всемирного потопа долгое время жил в Нахиджеване и был обычным рабочим, который добывал соль в пещерах Дуздага. Он предлагает в его честь посторить музей. Тот же Абибейли пишет, что Гомер сочинил свою «Одиссею» под влиянием азербайджанского эпоса «Китаби деде Коркут» [23] , а шумеро-вавилонский эпос «Гильгамеш», где трагическая неизбежность смерти впервые в мировой литературе преодолевается бессмертием человеческого героизма, вавилонцы украли у азербайджанцев, ибо имя «гильгамеш» имеет азербайджанское происхождение и образовано от слова «гьямыш» [24] . Кстати, глупые мысли приходят в голову каждому, только вот умные не предают их огласке. К тому же, понося чужого бога, не сделаешь своего сильнее. Точно так же, браня соседского отца, не докажешь любви к своему. Это так, между прочим.

23

Китаби деде Горкут (азерб.). — Книга моего деда Горкута.

24

Гямыш (азерб.). — Буйвол.

Вновь повисла долгая пауза.

— А возвращаясь к твоему вопросу… Да, со времён царя Алексея Михайловича армяне устремляли свои взгляды к России, ожидая от неё помощи, — наконец заговорил Мирали-муаллим. — Но этой вожделенной помощи они отродясь от России не видели. Напротив, Россия всегда вредила им. Чем, например, отплатила Россия за кровь, пролитую армянами в четырёх войнах первой половины девятнадцатого века? Согласно Гюлистанскому договору, значительная часть Восточной Армении вышла из-под ига Персии. Хотела ли Россия создать какую-либо административную единицу, чтобы возродить армянскую государственность и частично решить армянский вопрос? Именно во имя этого армянские добровольческие дружины — почти триста тысяч самоотверженных воинов — сражались от Балкан до Кавказского фронта, демонстрируя личный героизм и беспримерную верность долгу. Нет, этого Россия как раз и не хотела. В угоду наших бекам и богатеям царизм включил армянские земли в различные губернии, разъединил их и фактически лишил армян права на родину. Вот откуда идут всегдашние распри и споры. И ещё один факт. С назначением в 1896 году Голицина главноначальствующим Кавказа, были ограничены все, что касалось свобод и жизненных интересов армянского народа. По его инициативе в 1903 году был принят закон о запрете каультурно-просветительской деятельности армян и о конфискации имущества армянской церкви. Русское правительство экспроприировало земли Армянской церкви, закрыло церковные школы, библиотеки, благотворительные и культурные общества, в том числе издесь, в Баку, который фактически вылился в открытое противостояние армян против царской власти. Этого показалось мало. И в восьмом, девятом, десятом, двенадцатом годах, во времена Столыпина, тюрьмы заполнились армянской интеллигенцией. Сидели в тюрьмах Александр Ширванзаде, Аветик Исаакян, великий поэт и миротворец Ованес Туманян, которого в закрытом вагоне увезли в Петербург. Не хочу затягивать. Возьмём события двадцатых годов. Почему советская Россия уступила Турции армянские земли, оставив более трёхсот тысяч безоружных

беженцев лицом к лицу с регулярной армией Мустафы Кемаля? Кто вооружил турок и спровоцировал их против армян? Россия.

В 1920 году территория Армении достигала семидесяти двух тысяч квадратных километров и включала Карабах, Борчалу вместе с Казахом, Шулавером, Цалкой, Дманиси, Акстафой с Тоузом, а также Сурмалу, Шарур-Нахичеван, Карс, Ардаган. Ахалкалак и Ахалцих… По Севрскому договору к Армении должны были перейти ещё девяносто тысяч квадратных километров: часть Восточной Армении, Ванский вилайет, Эрзрум, Битллис, Багеш, Трабзон. Лев Давидович Бронштейн-Троцкий, конечно, не без ведома Ленина и по тайной договорённости с Талаатом издал приказ о выводе русских войск с Кавказского фронта, видимо, чтоб открыть туркам дорогу на Кавказ и взамен получить право основать еврейское государство в Палестине. Кроме того, с помощью Сталина и при его личной заинтересованности русско-турецкий договор от 16 марта 1921 года фактически аннулировал Севрский договор. Территория Армении была разделена между Турцией, Азербайджаном и частично Грузией. Турции досталось сто двенадцать тысяч квадратных километров, Азербайджану — шестнадцать тысяч и Грузии — четыре тысячи. Армении осталось менее тридцати тысяч квадратных километров, то есть одна десятая часть исторической территории. Вот вам и благодарность за вековую преданность армян России и приверженность ей.

Мирали-муаллим надолго замолчал, а потом добавил:

— Взамен территорий Турция послала в дар Армении три вагона соли, три вагона муки, восемьдесят овец и сорок коров.

У Аллаверди удивлённо поползли вверх мохнатые брови, ещё сильнее отвисла жирная мокрая губа, он грузно поднялся с места, ударил ладонью по колену и, схватившись за живот, от души захохотал. Смеялся долго и, не отсмеявшись до конца, спросил Хафиза:

— Гагаш [25] , курить не хочешь?

25

Гагаш (азерб.). — Братец (бакинский городской жаргон).

— Атаганын джаны, ещё как хочу, — отозвался Хафиз. — Как не хотеть? Пошли на второй этаж, поглядим, этих трусливых армяшек ещё не зарезали? Говорят, вывели из всех отделений больницы четыреста армян и увели в неизвестном направлении.

Смеясь, они покинули палату. Наступило молчание.

— Всё в руинах и трауре, здесь прошли наши, — в тишине вновь послышался голос Мирали Сеидова.

Невесть откуда взявшаяся муха, монотонно жужжа, носилась по палате; слышно было, как она то и дело билась о стекло. Потом жужжание прекратилось, мухе, должно быть, удалось улететь. Опять стало тихо, покойно. Вероятно, Мирали-муаллим погрузился в чтение, потому что время от времени слышалось шуршание страниц.

Я попытался сдвинуться с места. Сделать это было трудно, боль перехватывала дух. Матрац намок от крови, я чувствовал это спиной. Никто из врачей ко мне так и не подошёл. Я коснулся рукой бока, пальцы тут же повлажнели, бок ещё кровоточил. Я не знал, что меня ждёт. Догадается ли Зармик, где я? Знает ли он мою фамилию? Когда мы брали билеты на самолёт, он заглянул в мой билет, но прочёл ли при этом фамилию? Впрочем, если он встретится с Реной, она ему скажет. Мне бы не хотелось, чтобы Рена пришла сюда и увидела меня в таком состоянии. Не дай Бог. С другой стороны, если даже Зармик знает мою фамилию, поймёт ли он, что Адунцман — это я. Сиявуш бы понял, а он — едва ли. Да и потом, Зармик, может, и сам угодил в лапы погромщиков, и поди знай, жив ли он. Удалось же той дряни, медсестре, заронить подозрения у персонала, в противном случае кто-нибудь да подошёл бы ко мне. Мне показалось, если до утра никто из врачей не подойдёт, я попросту истеку кровью. Снова попытался повернуться, и снова неудача, сильная боль скрутила меня.

— Вам плохо? — донёсся до меня голос Мирали-муаллима.

Я попытался разлепить губы, не получилось. Его шаги медленно приближались.

Передо мной стоял густоусый толстогубый полноватый пожилой человек с седыми волосами. Он смотрел на меня, прищурив глаза.

— Вам плохо? — повторил он. — Вы меня видите?

Я кивнул.

— Ваши знают, что вы здесь?

— У вас есть телефон? Дайте мне номер, и я им позвоню.

Я молча взглянул на него, и он, вероятно, всё понял.

— Жизнь похожа на театр, где лучшие места занимают мерзкие люди, — сказал он, сочувственно глядя на меня. — Нет ли у вас близкого друга азербайджанца? Я могу позвонить ему.

У меня в душе забрезжил слабый лучик света. Я с признательностью поднял на него глаза и, с усилием шевеля губами, произнёс имя Сиявуша.

— Артист Сиявуш?

Я отрицательно качнул головой.

— Сиявуш Сарханлы?

Я снова покачал головой: нет. И, приложив невероятные усилия, с чудовищной болью в уголках рта чуть слышно выговорил фамилию Сиявуша.

— А-а!.. — обрадовался Мирали-муаллим. — Сиявуш Мамедзаде. Как же, как же, очень хороший парень, я его знаю. Не беспокойся, — тихонько сказал он по-армянски, и в голосе его прозвучала интонация родного человека, — я позвоню ему. Номер помнишь? Если даже не вспомнишь, не беда, сам отыщу. Не тревожься, всё будет хорошо.

Я кое-как дал ему понять, что помню номер телефона, и пальцем изобразил в воздухе цифры. Внимательно следя за движением моего пальца, Мирали-муаллим записал на бумаге и показал мне — 964 658.

— Правильно?

«Да», — кивком подтвердил я и глазами поблагодарил его.

— Я написал большую книгу о Саят-Нове, — тем же дружеским тоном, но уже по-азербайджански сказал он и, накинув пиджак на плечи, вышел из палаты.

…Я потерял чувство времени и пространства, не знал, где и давно ли нахожусь. В палате жизнь тоже словно бы замерла. А где соседи, почему никого нет? Или уже ночь, и все давно спят?

Кто-то вошёл — молодой, в белом халате, на голове белый колпак из той же ткани. Я смотрел на парня в белом халате и поначалу не заметил Сиявуша, вошедшего следом и внимательно смотревшего на меня. Они уже поворачивались вспять, собираясь уйти.

— Это я, Сиявуш, это я, — кое-как объяснил я. — Помогите.

— Для того мы и пришли, — повернувшись обратно, улыбнулся парень в белом халате.

Сиявуш поспешно подошёл ко мне и чуть ли не опустился на колени.

— Что они с тобой сделали, Лео, — сказал он, не в силах сдержать слёзы и возмущение. — Я тебя не узнал. Почему ты не позвонил. Неужели ты был здесь, в городе?