Отдана чудовищу
Шрифт:
— Эм, я не знаю как это едят. Константин учил меня пользоваться приборами, а как его разделывать не знаю.
— Ты поэтому на свадьбе не ела? — она кивнула. — Я помогу, — надеваю ей нагрудник, перекинув шелковые волосы на одну сторону. Когда мои пальцы касаются тонкой шеи, она покрывается мурашками. Сдерживаюсь от желания поцеловать бьющуюся венку. Откручиваю клешни и подношу к губам Олеси
— Пей сок, — она покорно высасывает, чем вызывает у меня недвусмысленные фантазии. Смеётся. Этот мелодичный звук, теплом разливается в груди. Вся перепачканная соком,
— Можно мясо вынуть вилками, но я больше люблю так, — достаю руками и подношу ко рту Олеси. Мой взгляд темнеет, когда нежные губки обхватывают добычу, касаются моих пальцев. Выходит очень сексуально. Между нами искрится. Хочется наброситься на губы, перепачканные соком, облизать их.
Она тут же краснеет, опуская взгляд. Я не хочу больше её смущать, показываю на своем ракообразном. Мы доходим до брюшка.
— Что это? — она указывает на серо-зеленную субстанцию.
— Томалли. Печень лобстера. Это деликатес. Я люблю, но некоторые нет, — Олеся осторожно лижет языком.
— Нет, я пожалуй откажусь, — она морщит носик.
— Расскажи мне о себе, Олеся.
— Что рассказывать?
— Всё. Как ты жила-то без меня? — я улыбаюсь своей самой очаровательной улыбкой. Она смеётся, отрицательно качает головой и откидываясь на стуле.
— Ты невозможно самовлюблённый тип.
Мне нравится, что она стала чувствовать себя более свободной.
— Мне правда, интересно, — уже серьезнее говорю я, отвлекаясь от разделки.
Она рассказывает про отца. В ее голосе появляется грусть и нежность. Я никогда не говорил так о своем отце. Они явно близкие люди. Мстислав всегда был недосягаем для меня. Вся его забота сводилась к списку требований того, что я должен. А вот у Олеси по-другому.
— Скучаешь?
— Очень. Он ведь переживает за меня. Я просто хочу сказать, что у меня все хорошо. Он даже на свадьбе моей не был, — я чувствую свою вину.
— А позвонить?
— У нас нет связи.
— Мы найдем способ как связаться с ним. — Грустное лицо Олеси преображается, а фиолетовые глаза сверкают ярче.
— Я буду тебе очень благодарна.
После ресторана, идём к машине. Я придерживаю её за талию. Она снова зажимается. Часто поправляет очки, напрягается. Как только садимся, отворачивается к окну.
— Любишь быструю езду? — спрашиваю, завожу двигатель. Машина отвечает мне грозным рычанием.
— Что?
— Пристегнись, — хитро улыбаюсь и с визгом скрываюсь с места. Ламба быстро набирает скорость, я легко обхожу машины.
— О Господи! Глеб! — лицо Олеси раскраснелось, в нашей крови плещется адреналин.
— Доверься мне, Олеся. Я хорошо вожу, — она кивает. Но кричит на поворотах, смеётся. Мы быстро добираемся до дома.
— Глеб! — она ударяет меня в плечо. — Я чуть не поседела! Я… — не успевает договорить, я впиваюсь в ее губы.
Сладкая, нежная. Она не сразу мне отвечает. Но когда это происходит, мне буквально сносит крышу. Шарю по ее груди, сжимая сосок. Она всхлипывает, гладит меня по плечам. Сдерживаться больше нет сил. Я должен ее взять. Прямо сейчас. В машине. Но это будет слишком. Для жены это важно где. Я хочу, чтобы этот раз она запомнила.
— Пошли, — веду её, держа за руку. Олеся едва поспевает за мной.
— Что ты так бежишь? Не на пожар же опаздываем, — как сказать. Я горю изнутри. На лестнице не выдерживаю и подхватываю её на руки. Впервые в жизни испытываю такую неудержимую страсть. К своей жене. Кто бы мог подумать.
Столько дней я старался сдерживался. Меня пугало то, что я каждую минуту думал о своей жене. Зацикливаться на одной — не в моих правилах. Это помешательство, каждую секунду думать о ней. О ее фиолетовых глазах, как они доверчиво-искренне смотрят, переворачивают что-то в душе.
И вот сейчас. Я захожу в нашу спальню, целую её в губы, меня колотит как при ознобе. Желание оказаться в ней становиться больной потребностью. Необходимостью.
Снимаю платье и кайфую от худенького стройного тела. Наваливаюсь на нее, не прекращая целовать, толкаюсь языком в глубь, желая выпить эту сладкую девочку. Мои руки до боли сжимают её попку, я трусь эрекцией о влажные трусики. Ещё немного я окажусь в ней, смогу удовлетворить этот сводящий с ума голод…
— Глеб! — она поворачивает голову разрывает наш поцелуй. Я оставляю на белой прозрачной коже шеи засос. — Ах! Остановись! — она выгибается навстречу моим жадным ласкам, но продолжает отталкивать.
— Олеся… — твою мать! Не сейчас! Только не смей говорить…
— Я не готова. Прошу тебя, давай ещё подождем. Узнаем друг друга получше.
— Не готова? Ты издеваешься? Ты мокрая, хоть трусики выжимай. Ты хочешь. Я знаю. — Она вылезает из-под меня садиться, обняв тонкие коленки и прячет невероятные лавандового оттенка глаза.
— Ты так стараешься выполнить приказ отца? Зачать ребенка? А что потом?
— Сейчас я совсем об этом не думаю. Уж точно бредовая идея отца о внуке не причем здесь. Я просто тебя хочу, — она поднимает лицо, её глаза полны непролитых слез.
— А потом уйдешь и будешь избегать меня неделю. Спать с другими? — я не с кем не спал после нашей ночи. Лишь только эта Маша. Но это другое. В том нет моей вины. Или есть? Что я настолько желал, чтобы это была Олеся, что не хотел замечать постороннего запаха. Умелых выточенных движений. Техничных, приобретенных с большим опытом. Я не знаю как, но Олеся все прочитала по моему лицу. Её взгляд стал отстраненным, безжизненным. Она завернулась в одеяло.
— Я все вижу, Глеб. Не дура. Оставь меня, пожалуйста, — отвернулась.
Что сказать? Что это ее подруга? Боюсь, тогда она окончательно перекроет мне доступ к телу.
— Олеся. Ничего не было, — с нажимом говорю я, повышая голос. Раздается всхлип, она трясется в рыданиях. А во мне все холодеет. Я не знаю что сказать, как успокоить. Меня тревожат её слёзы. В груди всё ноет, отдается глухой болью. Хотя раньше я был равнодушный к женским уловкам. Когда брошенная мной девушка лила слёзы, говорила что любит, меня это не волновала. Но не сейчас.