Отдана горгулье
Шрифт:
Он издает прерывистый стон. Его рука крепче сжимает волосы, а затем он взрывается. Я стону, когда соленая жидкость наполняет мой рот, выплескиваясь из уголков. Я отстраняюсь и делаю несколько заключительных поглаживаний рукой. Остатки его спермы стекают с головки его члена и капают на костяшки пальцев.
Затем наступает момент. Возможно, он короткий, но кажется растянутым, как будто в него втиснуто слишком много. Мне не нужны его слова, чтобы понять, что произошло что-то большое. Что-то важное. Я тоже это чувствую.
Большой палец Уильяма легонько гладит мою щеку и возвращает меня в себя.
—
— Послушай, я хочу этого. Ты хочешь этого. Все в порядке. Тебе не нужно беспокоиться, хорошо?
Он вздыхает.
— Дорогая, как только я заполучу тебя, пути назад не будет. Ты будешь моей. Пока я не рассыплюсь в прах.
Я прикусываю внутреннюю сторону щеки от внезапно подступивших слез, которые отказываюсь проливать.
— Т-ты же не всерьез.
Уильям наклоняется вперед, обхватывает мой затылок и приближает мой лоб к своему.
— Поверь мне, Джесси. Я не могу сказать тебе ничего такого, чего не имел в виду. Это часть проклятия, — он вздыхает. — Но ты этого не хочешь. Ты слишком молода и красива, чтобы отдаться существу вроде меня так, как я возьму тебя. Ты готова пообещать мне, что ни один другой мужчина не будет смотреть на тебя, думать о тебе?
Я открываю рот, чтобы ответить «да, конечно», но снова закрываю его.
— Моя работа… Я имею в виду, ты же знаешь, что это просто работа, верно?
Он качает головой.
— Я не могу винить тебя за это, но я не смог бы с этим жить. Я буду представлять опасность для каждого твоего клиента. И я не в том положении, чтобы запрещать тебе работать. Я бы поддержал тебя, если бы мог, но у меня нет ничего, кроме каменного насеста, на котором я прозябаю каждый день.
Я отстраняюсь, запуская пальцы в волосы. Все разогналось с одного до ста очень быстро. Я не могу отрицать, что огромная часть меня жаждет именно того, что предлагает Уильям. Разве я не хотела всю свою жизнь почувствовать, каково это — быть любимой безоговорочно? Бесповоротно? Хотя он не может иметь это в виду. Никто не может любить меня так. Не тогда, когда мои собственные родители не могут.
Я киваю, слова застревают у меня в горле.
Уильям повторяет мое движение, поднимаясь на ноги и надевая набедренную повязку.
— Спасибо тебе за то, что ты сделала для меня сегодня вечером. Я никогда этого не забуду. Но если ты не хочешь быть моей, с этого момента тебе придется держаться подальше. Теперь, когда я свободен. Потому что я слишком сильно хочу тебя, чтобы отпустить во второй раз.
Водянистая улыбка прорывается сквозь вихрь моих чувств.
— Знаешь, что это не так убедительно, как ты сейчас думаешь. Но я понимаю твою точку зрения, — я поднимаюсь на ноги и нахожу свою одежду.
— Пойдем, — Уильям протягивает мне руку. — Я отнесу тебя домой в целости и сохранности. Мы не можем здесь задерживаться.
?
12
Уильям
Я
Бессонные дни в роли горгульи — это совсем не то.
Они намного, намного хуже.
Как горгулья, я прикован к месту. Я не могу повернуть голову. Я не могу пошевелить рукой, чтобы почесать яйца, не говоря уже о том, чтобы расхаживать по башне или спуститься с крыши кинотеатра, чтобы по запаху Джесси добраться до того ужасного места, которое она называет домом.
Мне потребовалась вся сила воли, чтобы оставить ее на пороге гостиницы, где она живет, вдыхая вонь дешевого алкоголя и блевотины. Нестиранные простыни, растительное масло и ее отчаяние.
Мне неприятно сознавать, что она не хочет там оставаться. Ей не нужно было мне это говорить, я почувствовал все по тому, как ее руки задержались на моих после того, как я опустил ее на землю. То, как ее взгляд метнулся ко мне, когда она входила в дверь.
Больше всего я ненавижу осознавать, что не могу обеспечить ей дом получше. Без сомнения, она моя пара. Никто другой не смог бы обратить вспять процесс окаменения, а ведь я даже не погрузил член в ее идеальную щелку. Никто другой не смог бы пробудить во мне ревнивое чувство собственничества, которое я испытываю даже сейчас. Даже превратившись в камень, мое сердце горит от потребности иметь ее рядом, наблюдать за ней и защищать.
Но я больше никогда ее не увижу. Если она меня послушает. Если она знает, что для нее хорошо, она будет держаться подальше. Я никогда больше не почувствую ее пряно-сладкий аромат смородины или не увижу, как ее розовые губки приоткрываются при вздохе, когда она впервые проводит пальцами по влажной киске.
Я — эгоистичный ублюдок, и поэтому, когда на город опускается ночь, и я просыпаюсь, я мгновенно поворачиваю голову к двери башни, вопреки всему надеясь, что она появится. Господи, пусть она проигнорирует мои необдуманные слова. Пусть ее желание ко мне будет хотя бы наполовину таким же яростным, как мое к ней, и она вернется сюда сегодня вечером, не в силах ничего с собой поделать.
Она не приходит.
Каким-то образом я останавливаю себя от того, чтобы покинуть башню в поисках нее. Я впиваюсь когтями в каменную кладку и отрываю куски от арки, но останавливаю себя.
И когда наступает утро, и мое тело снова превращается в камень, я знаю, что меня ждет еще один ужасный, бессонный день.
?
13
Джесси
Ненавижу, что не танцую для Уильяма сегодня вечером.
Мне неприятно осознавать, что он ждет там, в башне, гадая, приду ли я. Сомневаясь, послушала ли я его, но надеясь, что я все равно приду. По крайней мере, я думаю, что он так думает. Это то, что я бы подумала на его месте.