Шрифт:
Annotation
Скороходова Татьяна Николаевна
Скороходова Татьяна Николаевна
Отдай моё сердце (30)
30
На меня обрушились все чувства разом, сердце бухало в груди, кровь в ушах
Вечность, столетия мы смотрели друг на друга. Умирали и рождались миры, гибли цивилизации, взрывались и зажигались звезды, а мы всё не могли отвести друг от друга глаз.
– Уйди, - бросил Геро Камелии.
Дриада помедлила, нарочито медленно вышла, коснувшись в дверях его бедром. Геро, казалось, не заметил. Бесшумно закрылись двери, тикали невидимые часы, за окнами расшумелись, заливались трелями славки, пеночки и воробьи.
Он смотрел, пожирал меня глазами.
А я его.
Хорош, волчий сын. Синяя, свободная шёлковая рубаха с сероватым отливом, распахнутая на груди, подчёркивает цвет глаз, одет для целого "суверенного князя" скромно, в комплект из бархатных черных, прямого покроя штанов и жилета, прошитых серебряной мерёжкой. На ногах короткие сапоги мягкой серо-чёрной кожи, на поясе из такой же кожи короткий меч в ножнах и кинжал. Колец-артефактов нет, впрочем, ему с его "весельчаком" они и не нужны.
Глаза инкуба лихорадочно блестели, взгляд безумца, безумца, что столетиями не ел и не пил, сидел в заточении, а я - хлеб и вино, вода и пища. Он смотрел, как смотрит зверь перед прыжком, в серо-голубых глазах расплескались голод, страсть, он слегка улыбался, словно в предвкушении, от этой улыбочки меня бросило в дрожь. Тёмный серафим во плоти. Невыносимо, демонически хорош. Это скуластое, смуглое лицо в обрамлении черных мягких локонов, этот рот, чьи поцелуи я ощущала до сих пор, помнила касание его твёрдых, жадных, требовательных губ, они до сих пор сводили меня с ума, я до смерти, до крика хотела его, всего его, мне было мало поцелуев. Зов, вечный и неумолимый зов плоти лишил сил сопротивляться, меня закружило, захлестнуло, унесло потоком страсти.
Взгляд, взмах ресниц, как знак, и Геро вмиг окажется рядом, прервав напряжённый, звенящий миг оглушительной тишины.
Он вдруг перестал улыбаться, став воплощением опасности. Медленно, не спеша, расстегнул пояс, бросил на пол, переступил через ножны, шагнув ко мне, не сводя с меня напряжённого, сосредоточенного взгляда хищника, одним движением распустил шнуровку жилета. Сладкой болью ёкнуло сердце, желание захватило, овладело мной.
Ещё шаг, мягкий, бесшумный, так барс идёт к раненой и беспомощной жертве. Глаза сузились, на скулах едва заметно заиграли желваки.
– Я тебя поцелую, - шаг, ещё один. Треск ткани, пуговицы с рубашки градом полетели на ковёр, Геро повёл плечами, сбросив рубашку и жилет на ковер, я увидела литые мышцы груди, плоский, мускулистый живот.
– И ты примешь, пустишь меня.
Я могла только смотреть. В горле пересохло, я не могла ни шепнуть, ни крикнуть, на меня накатила, накрыла волна - огненная, жгучая, мучительная, я вожделела его до умопомрачения.
И чары здесь не при чём.
– Иди ко мне, - мягко, вкрадчиво произнёс Геро.
– Ты моя, я хочу, я жажду тебя, хоть капельку пота, слезинку, один, только один поцелуй, жаль, времени на большее у нас не осталось...
Я вцепилась в кресло, как утопающий цепляется за обломок доски после кораблекрушения.
– А маменька разрешила? Я ядовитая для тебя!
– Какие маменьки, к серафимам и маменек, и яды, и смерть.
– Мы можем умереть, - пытаясь отговорить саму себя, беззвучно прошептала я.
Впустую.
Он прав, боги, я хочу его, я умру без него, я умру с ним, пусть это будет только раз, но это - будет! К серафимам всё, в геенну, гори всё оно синим пламенем!
Он уже был рядом, я остро ощутила его близость, мне захотелось уткнуться лицом ему в грудь, попробовать его на вкус губами, языком, я глубоко вдохнула аромат чистой мужской кожи с лёгкой примесью сандала
– Ты не умрёшь, Mea vita. Да пусть исполнится кара, но я больше не могу, ты нужна мне, без тебя я мёртв, мне незачем жить, напоить и оживить меня можешь только ты, Истинная. Один поцелуй, только один, одно объятие, дай мне ощутить вкус твоих губ, отведать нектара, девочка моя, я обещаю, ты будешь жить, я это знаю, я... пусть убьёт меня, пусть я сдохну, пропаду, - хрипло сказал он, притянув меня к себе, обнял за талию. Показалось, жар его ладоней проник сквозь кожу столы, расплавил шёлк блузы, живот свело, комок мучительной боли свернулся внутри, я знала - спасти меня может только он. Только мы, мы вместе.
– Ты, Mea vita, ты моя, до смерти, навеки - моя. Ты не приняла кольцо. Ты его примешь, когда примешь меня, - он приблизил лицо, я увидела черные крапинки на его радужках, зрачки расширены, его губы, такие соблазнительные, оказались совсем рядом.
– Всего меня, - добавил он глухо.
Сладкий ужас обдал горячей волной, стало трудно дышать, в животе свернулся клубок горячей боли. Геро умело, ловко снял ленту, распустив мне волосы, зарылся в них лицом, глубоко, медленно вздохнул, вбирая в себя мой запах, я чувствовала тепло его дыхания, дрожь. Ёкнуло сердце, кувыркнулось и перестало биться. Он что-то простонал, прижал меня крепче, одёжки дриады нисколько не помешали ощутить его желание. Геро подхватил меня на руки и рухнул вместе со мной на кровать, придавил собой. Разряд молнии ударил, пробежал по телу. Его губы, твёрдые, настойчивые губы захватчика смяли мои, я не выдержала муки желания, атаковала в ответ. Я обняла его, приникла бёдрами, животом, предательский стон вырвался из груди, Геро в ответ ахнул, напал с новой силой, его язык проник глубже, я отвечала, приглашая его, зовя к себе. В себя. В животе родился, прожёг насквозь клубок огня, мне было мучительно больно и сладко, я оторвалась, медленно, чувственно провела языком по его губам, играя, завлекая, не позволяя слиться со мной в поцелуе вновь. Геро рванул мой пояс, что-то хрустнуло, полетело, его рука оказалась под блузкой, прошлась по животу, вобрав мою грудь, сжала сосок. Я вскрикнула, меня словно насквозь пронзил огненно-ледяной меч желания. Геро приподнял голову, посмотрел.
Глаза цвета грозы, ни капельки разума, только желание, страсть, дикая страсть.
Он завёл мне руки за голову, придавил ногой мои ноги, я с ума сходила от его тела, кожи, запаха, его силы, красоты, каменных мышц. Боги, я мечтала только об одном - слиться с ним, отдать себя, почувствовать его в себе, до боли, муки.
Крови.
– Пусть сдохнут все исчадия тьмы, боги, как же я хочу тебя, - простонал он и начал спускаться губами по шее, ниже и ниже, лаская, едва касаясь краешком губ, туда, где бешено бился пульс, его пальцы проникли под пояс, коснулись живота, от его прикосновения кожа содрогнулась, живот свело, я и не знала, что так бывает, что так может быть.
– Геро, нельзя, - простонала я, приходя в себя, пытаясь вывернуться.
Бесполезно. С таким же успехом я могла вывернуться из-под гранитной скалы.
Я и не хотела.
– Я не могу, - в его хриплом голосе слышалось безумие страсти, я поняла - я пропала, мне не сбежать, не уйти.
– Я не могу, не хочу останавливаться, моя девочка, жизнь моя, боль моя, моя мука, ты вся такая тёплая, желанная, ты сводишь меня с ума, я хочу войти в твои глубины, я хочу взять тебя, взять всю...
Что-то тёмное, древнее, мощное, бесконечное поднялось из глубин моего сердца, души, накрыло меня, лишив разума, оставив только тело, затопив сердце, изменив кровь. Сердце забилось ровно, сильно, кровь вскипела, став затем ледяной. Голод. Голод Тенет нахлынул, захватил, я хотела, жаждала насытиться, поглотить Геро всего, целиком, стать им, выпить его до дна, самого донца, убить, и вместе с тем отдать себя ему, целиком и полностью, раствориться в нем, умереть. Боль, ярость, мука, и - он, только он. Только Геро может наполнить меня, избавить от пытки, возродить, умертвить и оживить вновь.