Отдай мою посадочную ногу
Шрифт:
– Не хватило, как видишь…
Мы подходили к заводу, и уже замаячил впереди стеклянный кубик проходной, когда навстречу нам шагнул Валька Бехтерь с фирменными очками в руке.
– Почему у тебя рожа целая? – испуганным шёпотом спросил он Гришу.
На меня он даже не смотрел.
– Два раза тебе повторять? – с угрозой осведомился я. – Кому было сказано, чтобы ты мне больше не попадался?
Похоже, Бехтерь не понял ни слова и среагировал только на голос.
– Минька! – в страхе проговорил он, тыча в Гришу очками. – Почему у него рожа целая?
– В
– Минька, клянусь! – Бехтерь чуть не плача ударил себя очками в грудь. – Я же его вчера ночью встретил!.. Я же его вчера… Синяки же должны были остаться!
Но тут я так посмотрел на него, что Бехтерь попятился и пошёл, пошёл, то и дело оглядываясь и налетая на людей.
– Вот идиот! – сказал я. – И не пьяный вроде… Интересно, что это у него за работа такая? Полчетвёртого уже, обед у всех давно кончился, а он гуляет…
Я повернулся к Грише и увидел, что смуглое лицо моего квартиранта бледно, а губы сложены в безнадёжную грустную улыбку.
– Так, – сказал я. – С ним всё ясно. А с тобой что?
– Знаешь, Минька… – через силу выговорил он. – Я, пожалуй, от тебя съеду…
– Съедешь с квартиры? – изумился я. – А чего это ты вдруг?
– Нашли меня, Минька, – с тоской сказал Гриша Прахов. – Ты не волнуйся, тебя не тронут… не имеют права… В общем… прости, если что не так.
– Да он что, заразный, что ли? – взорвался я, имея в виду Бехтеря. – Сначала он бредил, теперь – ты!..
Сгоряча я сказал что-то очень похожее на правду.
– Людмила! – ахнул Гриша. – У неё же отгулы! Её же сегодня в цехе не будет!..
Он кинулся в сторону, противоположную проходной, и я еле успел поймать его за руку.
– Ты куда?
– К ней!
– Куда к ней? Хочешь, чтобы прогул тебе записали?
Скрутил я его, довёл до стеклянного строения и силой затолкал в вертушку проходной. Оказавшись на территории завода, Гриша перестал буянить и притих.
– Да ведь она же к родственникам уехала! – вспомнил он вдруг. – Ну, тогда всё…
Опустил голову и молча побрёл к цеху. Ничего не понимаю. Только что был парень как парень – и вот на тебе! Того и гляди снова себя инопланетянином объявит!
И Сталевара в тот день с нами не было. Собирался в область Сталевар – к тёще на блины, и заранее колдовал со сменами, переходя из одной в другую и набирая отгулы…
А Гриша продолжал меня удивлять. Мы и раньше знали, что парень он старательный, но в этот раз он самого себя перехлестнул. Уж до того отчаянно гонял листы, что даже рассердил Старого Петра.
– Ты что один корячишься? – заворчал на Гришу Старый Пётр. – Видишь же, какую плиту режем! Её вдвоём вести надо… Почему Васю не подождал? В последний раз, что ли, работаешь?..
Гриша растроганно поглядел на него и ничего не ответил. Передышки он себе в тот день не давал. Кончится пакет – хватает чайник и бежит на прокатный стан за газировкой. Если и случалось ему присесть на минутку – уставится и смотрит. На меня, на бригадира, на Старого Петра… Даже на пресс. И не шелохнётся, пока не окликнешь его. Только в одну сторону он не взглянул ни разу – вверх, где вместо Люськи ездила в кабине мостового крана толстая тётка с кислым сердитым лицом.
– Ты не заболел, Гриня? Может, тебя у мастера отпросить? Иди домой, а утром врача вызовешь…
Гриша с признательностью глядел на Валерку и молча качал головой. Бехтерь, скотина!.. Чем же он его так достал, хотел бы я знать! «Почему у тебя рожа целая…» Угроза? В том-то и дело, что нет! Не угрожают с таким ошарашенным видом…
Стеклянные чердаки в полукруглой крыше засинели, потом стали чёрными. Смена кончилась.
Я даже не заметил, как и куда Гриша исчез. Когда выбрался из душевой, на шкафчике его уже висел замок. Поспрашивал ребят, и мне сказали, что Гриша оделся и ушёл. Я хотел было на него обидеться (раз Люськи нет – думал, вместе домой пойдём), как вдруг увидел, что из замочка торчит ключ. И что-то сразу мне стало не по себе. Вот в чём дело: Гриша ничего никогда не забывает – недаром мне мать все уши прожужжала об его аккуратности. И если он оставил ключ нарочно…
Я отомкнул шкафчик, открыл дверцу и в непонятной тревоге уставился на образцовое Гришино хозяйство. Роба, двойные брезентовые рукавицы, ботинки, полотенце, мыльница, мочалка в целлофановом пакете… Всё на месте, всему свой крючок, своя полочка… В уголке вчетверо сложенная влажная тряпка – уходя, Гриша тщательно протёр шкафчик изнутри и снаружи.
Домой я возвращался почти бегом.
– Мать, Гриша пришёл? – крикнул я с порога, но увидел её лицо и осёкся. – Что случилось, мать?
– Ой, не знаю, Минька… – еле проговорила она, кутаясь в шаль, как в ознобе. – Что-то Мухтар весь вечер не по-хорошему воет…
Тут, точно в подтверждение её слов, пес завыл. Вой действительно был нехорош – такой же, каким Мухтар встретил Гришу три месяца назад.
Я сорвал с себя пиджак и, отшвырнув его, выбежал из дому.
– Осторожнее там, с Бехтерем! – умоляюще крикнула мне вслед мать, но я уже был на улице.
Обвёл меня Бехтерь, обвёл, как хотел! Испуганным прикинулся, голову заморочил, ерунды наплёл… Значит, не ерунда это была! Значит, что-то они с Гришей знали такое, чего я не знал! Ну, всё, Бехтерь! Если ты его хоть пальцем сегодня тронешь – уезжай из города, Бехтерь! Уезжай от греха подальше!..
На полпути к заводу вспомнил, что пропуск у меня остался в кармане пиджака. А, чёрт! Тогда придётся напрямик, через сквер… Вот будет номер, если дыру замуровали – собирались ведь замуровать…
Шёл второй час ночи, и сквер был пуст. Вдалеке на моей скамейке с крупно вырезанным словом «НАТАША» кто-то спал. Гриша? Всё может быть. На вокзале он уже ночевал – теперь вот в сквере… «Съеду с квартиры…» Чем же я его обидел, а?.. Впрочем, это был не Гриша. На моей скамейке под ослепительным, растворяющим темноту фонарём спал дядя Коля – сосед, тот, что когда-то сложил нам печку.