Отдайся искусству
Шрифт:
Обернувшись, уставилась на светло-русую макушку над спинкой дивана и поняла: пусть он меня и раздражает, но все-таки он мне интересен.
«Мужика тебе надо, Аня», – тут же одернула себя, чуть не проворонив кофе.
За спиной раздались слова: «Когда нацисты в сороковых годах начали вывозить картины и другие предметы искусства из музеев и частных коллекций…»
– Вы включили фильм о пропавших картинах? – удивилась я, взяв уже наполненную чашку.
– Представьте, Анна… Петровна, ой, извините, Валерьевна, какой пропавший пласт культуры
Я успела поставить кофе на столик, когда почему-то среагировала на обращение «Анна Петровна».
Это было не воспоминание, но что-то похожее. Я как будто почувствовала запах, но не могла понять, от чего он исходил. А потом голос, женский: «Петя, ты с ума сошел?»
А вот картинки не было, но даже этого хватило. Я так и стояла, согнувшись, над столиком, когда услышала голос Вертинского:
– С вами все в порядке?
Нет, ни черта не в порядке. После выбившего меня из колеи дня начинаются галлюцинации.
Глава 8 Аня
Собраться и отвлечься мне помог телефонный звонок. Вертинский, когда садился на диван, видимо, выложил смартфон на столик, и сейчас аппарат разрывался. Я машинально посмотрела на экран и усмехнулась. Оригинально подписан контакт. Блондинка с розой в волосах.
Вертинский на звонок никак не отреагировал, и я, посмотрев на него, спросила:
– Не хотите ответить? Вдруг что-то важное?
– Вряд ли, – пожал плечами Олег Львович. – И с вами гораздо интереснее. Вы хотя бы кофе умеете варить и смотрите нормальные фильмы. Наверняка и еще читаете что-то, кроме глянцевых журналов.
Я так поняла, что блондинка с розой интеллектом особым не отличалась. Но почему-то контакты именно таких девушек чаще всего появляются в записных книжках мужчин.
– Тогда почему вы с ней общаетесь? – все-таки не удержалась от вопроса.
– У меня была серия картин «Такие разные женщины», вот она мне и позировала.
– Ню? – снова спросила, хотя меня это в принципе не касалось.
– Конечно, – даже удивился Вертинский, что я могла подумать иначе.
– А другие у вас как подписаны? – Господи, Аня, остановись. – Брюнетка со скалкой в руках? Рыжая в мехах? Русая в фартуке возле плиты?
– У вас отличная фантазия и чувство юмора. Знал я когда-то давно человека с такими же прекрасными качествами.
Юмор, фантазия и… запах. Запах Олега Львовича, точнее его туалетной воды. Снова что-то ударило в голову. Снова, как и секунду назад. Бергамот, морская соль, нотка бадьяна. Странное сочетание, и как будто я его уже когда-то встречала.
Вертинский почти целый день мозолил мне глаза, но запах добрался до мозга только сейчас. Не до носа, а именно до мозга.
Отойдя от дивана, я тряхнула головой и потерла виски. Что за день сегодня-то такой?
– Анна Валерьевна? – вопросительно посмотрел на меня Вертинский.
– Все в порядке, – снова пришлось брать себя в руки. – За флэшку спасибо. Пейте и кофе, и думаю, вам пора.
Вот так в лоб. И к черту, если
– Вы не очень тактичны, – покачал головой Олег Львович, но беззлобно.
Взял кофе и, как будто находился у себя дома, включил фильм на ноутбуке. Да что же это такое?
– Послушайте, – начала я.
– Присаживайтесь, Анна Валерьевна, – похлопал свободной рукой по дивану рядом с собой. – Очень познавательный фильм.
Интересно, если я сейчас вызову полицию… И что я им скажу? Ко мне тут клиент пришел и уходить не собирается. Очень смешно.
Может, он все-таки выпьет кофе и свалит?
Признаться, я сейчас впервые на своей памяти, наверное, не знала, что мне делать. Возникало какое-то странное ощущение, будто я что-то забыла, а Вертинский может мне об этом напомнить. Но в то же время он меня дико раздражал, и я хотела скорее избавиться от его общества.
Чувство внутреннего раздрая мне не было знакомо до этого момента. И я искренне пожалела сейчас людей, которые полны противоречий. Отвратительные ощущения.
Я все-таки опустилась на диван с печальным вздохом и… неожиданно увлеклась фильмом. Даже забыла, что Вертинский уже давно выпил кофе и ему пора восвояси.
Только после окончания сказала:
– Олег Львович, – снова с нажимом.
– А давайте вместе посмотрим записи камер, – предложил он, снова не поняв моих намеков.
Нет, возможно, и понимал, но упорно игнорировал.
– А давайте я буду делать свою работу, вы – свою. Так что идите рисовать.
– Писать, – снова поправил меня Вертинский, ничуть не обидевшись.
Но вот мне стало не по себе, будто я веду себя как истеричка и ни за что наезжаю на хорошего человека.
– Ладно, – вставив флэшку в ноутбук, согласилась, – давайте посмотрим.
Но первым делом я открыла файл с фото картины. Обнаженная женщина, чуть прикрытая простыней или чем-то в этом роде, на фоне, кажется, деревня, но такая размытая, что очертания домиков едва угадывались. Хорошо, хоть Вертинский не рисует, то есть не пишет, так, как многие художники: кубики, линии, пятна. В общем, когда ничего не понятно. Сама модель была полноватой, при увеличении я, кажется, рассмотрела даже целлюлит на бедрах, грудь слегка обвисшая, а вот лицо… Я долго всматривалась, но так и не смогла понять, что мне при первом взгляде показалось там знакомым.
– Сколько стоит эта картина? – спросила я у Вертинского.
Пусть хоть какая-то польза от его сидения на моем диване будет. Зачем искать документы в папках, когда можно все узнать из первых уст?
– Ну, Анна Валерьевна, я не знаю. Продавать я ее никогда не собирался, поэтому и не оценивал, но один человек мне предлагал за нее восемь миллионов.
– Долларов?!
– Рублей.
Да, я в искусстве ни черта не понимала, но за что здесь платить такие бабки?
– И человек очень настаивал на продаже? – пошла я по первой зацепке.