Отдых по пятницам
Шрифт:
– Ну ты даешь, подруга! И как ты подцепила этого радетеля за людское счастье?
– Совершенно случайно, – она закинула ногу на ногу и элегантно закурила. – Была в ресторанчике, пила коктейль, общалась с подругами, а тут он! Весь такой важный, с телохранителями. Сидим – болтаем с девчонками, а тут официантик бутылку с дорогущим вином притаранил. Мол, это вам от такого-то столика за вашу красоту и женственность. Ну и понеслась! Сначала бухали, потом в сауну. Богатый перец! Подарки всякие дарит, денег отваливает на расходы. Вот так то!
– Голосовать за него будешь?
– Ты че, милый, рехнулся?
– А среди подруг, как всегда, была Ксюша, – утвердительно произнес я.
– Ну да. Вот ты чудной! Ты меня из-за нее пилишь и пилишь. На словах, я имею ввиду. Эхх! Если бы на деле, а? – она игриво подмигнула и хохотнула. – И чего ты так ее не любишь? Нормальная девка. Веселая. С ней интересно.
– С ней, может быть, интересно, но эта шалава точно куда-то встрянет. И тебя заодно потащит. А я не хочу.
– Да брось! Не парься. Расскажи, лучше, как поживаешь? Давно не виделись ведь.
А что было рассказывать? Я нехотя, общими фразами, описал обстановку, то и
– Привет, старый! Прости, вылетело из головы перезвонить раньше. Не мог.
– Здорово, – недовольно проворчал он. – Встретиться надо. Поболтать. Дело есть серьезное.
Судя по его голосу, либо он на меня злился, либо действительно что-то случилось.
– До вечера не потерпит?
– Не-а. Давай сейчас. Ты дома?
– А где ж еще?
– Давай в нашей кафешке. Ага?
– Ладно. Только я пешком. Подождешь…
– До встречи.
Я все же принял душ, оттираясь окончательно от масла и остатков краски, напялил спортивный костюм и побрел в "Акацию", наше излюбленное место сбора. Это был обычный местный генделик, ничем не примечательный, за исключением ближайшего к нам (я имею ввиду себя и друзей) месторасположения, кухня сносная, пиво вкусное, водку наливают и музыка дрыньчит. Что еще надо? Боря Пономаренко, невысокий блондинистый крепыш с огромными кулаками и широкой грудной клеткой, уже поджидал меня за столиком, посасывая из бокала пиво.
– Здорово, Граф, – он поднялся и мы обнялись, уж такой у нас обычай дружелюбия и команды.
Нет-нет! Вы не ослышались. Именно "Граф". Это было мое второе имя, а возможно, даже первое, и все из-за фамилии и родословной. Все дело в том, что мой полный интерфейс Воронцов Данила Сергеевич, отсюда, собственно, и "погремуха" такая. Есть мнение, пока что не подтвержденное документально и транслируемое исключительно моим отцом, что он и, соответственно, я являемся какими-то дальними потомками знаменитого графа Михаила Семеновича Воронцова, светлейшего князя, российского и бессарабского генерал-губернатора, отличившегося в Отечественной войне 1812 года. В общем, заслуг и почета огромное количество, все не перечислить. Лично я этому факту верил, а потому с детства кичился таким родством, затем хвастался. Я тогда был еще слишком мал и, как всякому мальцу, мне присуща была романтичность, которую серьезным образом подпитывал мой отец. При этом он предупреждал меня об осторожности в высказываниях и суждениях, но я искренне не понимал зачем. Понял лишь тогда, когда был исключен из октябрят, а затем меня долго не посвящали в пионеры. И хотя время моего детства и молодости пришлось на конец 70-х – начало 80-х годов, когда партийная цензура с каждым днем ослабевала, а на причастность к чему-то, кроме Коммунистической партии, могли посмотреть сквозь пальцы, все равно отголоски былой репрессивной системы давали о себе знать вот в таких проявлениях. Более того, уже позже я стал понимать, что такая родословная сильно мешала моему отцу и могла навлечь на всю нашу семью серьезные проблемы, которые иногда случались, и которые он умело обходил. И мое позерство и хвастовство также могли не принести ничего хорошего, но, слава Всевышнему, обошлось лишь снятием значка со школьного костюма с изображением Ильича и задержкой в подвязывании ярко-красного пионерского галстука. Видимо, зная моего родителя, достойного члена партии, кандидата исторических наук и доцента кафедры истории СССР, а также видя мою исключительную успеваемость по всем школьным предметам, на большее не осмеливались. Я был сильно оскорблен и очень расстроен, когда на одном из школьных собраний, найдя повод использовать мое неудовлетворительное поведение на перемене, меня публично, при всех, исключили из состава так называемой "звездочки" и из октябрят. Да и причина выискалась хорошая: мол, затеял драку с товарищем по классу, разбил ему губу, ударил головой об пол, а это недостойное поведение настоящего октябренка. А что мне было делать, когда один жирный и здоровый поц в нашем классе демонстрировал браваду, всех унижал, вел себя как напыщенный гусь, а потом пристал ко мне и в присутствии всех назвал меня "белым недобитком". Вот я и врезал ему по роже, затем сбил с ног и, сев сверху, шваркнул его головой об пол, после чего вся спесь слетела с этого кретина в одно мгновенье и он уже выл во всю, вытирая слезы и грозясь мамой. Я думал, что мои сверстники одобрят такой поступок, ведь он обижал практически всех, но ошибся. Только Петя Гремов и Валерка Жилин, оттянув меня от ноющего побиенного, одобрительно хлопали по спине, приговаривая, что так этому придурку и надо. С тех пор наша дружба только крепла, мой неформальный авторитет в классе и в начальной школе резко вырос, как сильного и чуть-что сразу бьющего в рожу. Зато формально меня осуждали, смотрели косо, перешептывались, девчонки строили рожицы и постоянно попрекали, хотя теперь понимаю, что в душе многие поддерживали меня, просто система воспитания не позволяла демонстрировать это. Но мне было наплевать, а вот когда исключили при всех, да еще с резкой критикой и осуждениями, вот тогда мне стало не по себе. Я одновременно боялся реакции отца на такое событие и стыдился, что подвел его. Стыдился того, что будут говорить папе: "Смотри, каков твой сынок! Только и может, что кулаками махать!". Во мне все как будто бы перевернулось. Я до того самобичевал себя, что решил доказать всем, что достоин лучшего, что не только могу морды бить. С того дня я взялся за учебники, старался в учебе, проявлял активность. Классный руководитель начала менять свое мнение и отношение ко мне, хваля за успеваемость. Отец не ругал меня. Как узнал на родительском собрании о моем поведении, молча вышел из класса, также молча привел меня домой, ходил целый вечер хмурый, а затем сказал всего лишь одну фразу, которая запомнилась мне на всю жизнь: "Выводы сам сделаешь. Если поймешь правильно свой поступок – в жизни будет легче, а нет…" и, махнув рукой, ушел в свою комнату. А я еще долго думал над его словами и сделал выводы. По сей день мне кажется, что они оказались правильными. Вспоминая сейчас тот день и задаваясь вопросом, – поступил бы я так же во второй раз, будь такая возможность или нет, – то мой ответ однозначен: да. Наверное, это сыграло свою маленькую роль в моей последующей жизни и я стал тем, кем стал. С тех пор, примерно где-то в то время ко мне и прилипла кличка "Граф", которую я сам себе и создал, и чему не противился, ну а взрослея, я почти перестал упоминать свое знаменитое родство, лишь изредка в самых необходимых случаях. Брало вверх естественное стеснение и стыд от излишнего хвастовства. Доминировала скромность. Однако кто знал, тот помнил такой факт, а кто слышал в процессе общения мое второе имя, задавал вопросы и получал ответы. Но по большей части не от меня, а от моих друзей-товарищей, которые животрепещуще и красочно расписывали все, что им было известно, и все, что в ту минуту взбрело в голову.
– Привет, дружище, – я опустил свой зад на стул напротив него. – Что стряслось?
– Дело есть.
Он сказал это так важно и загадочно, что я чуть не прыснул со смеху.
– Чего улыбаешься? – буркнул Борька. – Я без шуток.
– Так и я тоже. Просто вид у тебя слишком заговорщицкий. Говорить здесь будем?
– А где?
– Ну-у… мало ли. Подслушает кто.
– Блин, точно! Не подумал. Надо выйти, – он суетливо встал, кивая на выход.
Я улыбался. Борька был славным парнем, но слегка простоватым, иногда "тормозил", и дело здесь было вовсе не в том, что он регулярно занимался боксом и был отличным драчуном, а в том, что так сложилось на генетическом уровне. Зато он был абсолютно надежным и проверенным, на него можно было положиться, не опасаясь за себя. И это для меня главное. Мы вышли на улицу, оккупировали ближайший парапет в грязном палисаднике возле одного из жилых домов, где не было посторонних.
– Говори, что у тебя.
– Дело есть.
– Чего заладил одно и то же, – сказал я. – Ты говори давай.
– Меня с утра Рыжий доставал. Встретиться хотел.
– Встретились? – тут я уже насторожился.
"Рыжий", он же Рыженковский Илья Иванович, был заправским аферистом, заядлым карточным игроком и косил под стопроцентного "блатного", хотя сам по себе был не более чем шнырем, но связи в преступном мире имел. Через него мы иногда проворачивали кое-какие темные делишки и зарабатывали денег. Лично мне этот крысеныш не нравился, но для дела пользу имел, и дела эти были не совсем легальные. Точнее, совсем нелегальные, но оттого более доходные.
– Встретились, – Боря покрутил головой, убедился, что мы одни. – Хату одну обставить предлагает. Условия более чем. Ему нужен какой-то футляр с документами, а все, что найдем, – наше.
– А что найдем?
– Говорит, клиент зажиточный. Барыга пухлый на бабки и побрякушки. В ментуру не сунется. Побоится.
– А к блатным?
– Э-ээ… не спросил, – он виновато потупил глаза.
– А надо было спросить. Ну ладно. Что дальше?
– Все. Ответ нужно дать сегодня. Откажемся – найдет других. Говорит, дело верняк. Прибыльное.
– Кого ставить, не сказал?
– Не-а. И не скажет. Бьет на то, что весь прибыток нам достанется, а ему только этот футлярчик.
– Сигнализация? Охрана?
– Сказал, пустяки. Барыга шифруется, не хочет светиться.
– Понятно. Надо посоветоваться.
– Соглашаться надо, – я видел, как у него от жажды легкой наживы горят глаза, и эта пелена мешала ему думать.
– Не спеши. Где легкие и большие деньги, там и риск высок.
– Как знаешь. Не опоздать бы.
– Не опоздаем. Все, я побежал. Встречаемся, как договорились.
По дороге домой я осмысливал полученную только что абсолютно скудную по содержанию информацию. Конечно же, делать какие-либо выводы было нельзя с точки зрения объективности, но все же: Рыжий никогда не предлагал нам галиматью, это раз; он никогда не кидал нас и не подставлял – это два. Было у нас с ним подобное дельце, где информации о клиенте было с гулькин нос, и обусловливалось это тем, что и сам Рыжий до конца не ведал, о чем речь, но в этом случае доходы были высоки – это три (к тому же много знать – нервно спать). Риски высоки, но и прибытки тоже – это четыре. Та-а-ак. С иной стороны: куда и к кому идем "в гости" – неизвестно; какие у клиента завязки с ментами и сильными мира сего – мы также не ведаем, а посему и риски взвесить тяжело – либо они есть и очень высокие, либо клиент полный лох и тогда никаких побочных явлений. Но более всего меня настораживает проявленная щедрость со стороны жлоба Рыжего, который за копейку удавится, воскреснет и еще раз удавится. Это значит, что заказчик мероприятия уже "откашлял" Ильюшке добрую сумму денежных знаков и строго-настрого пригрозил не лезть в делюгу, а взять только заветный футлярчик с какими-то документами. Какими? Не разберешь! Но одно точно – они имеют серьезную ценность, раз соразмерны с тем кушем, который отвалится нам при краже. Или Рыжий лукавит, и в квартирке не столько много ценного, как он расписал? Или он и сам не знает? Когда я вошел в квартиру, моя вера в некие принципы афериста Ильи по отношению к нам победила, и я уже был согласен принять его условия, но на душе было неспокойно. Я сомневался. Стоит отметить, что сомнения посещали меня всегда, и я был им только рад, ибо они вынуждают тебя думать и взвешивать все "за" и "против". Но в этот раз они были уж больно сильными, и я всячески старался их унять: чего греха таить, и я, и мои друзья уже которое время были на мели, а тут подворачивается выгодное дельце. Разве можно отказать? Вот и я о том же.