Отец для двоих
Шрифт:
— Ну хватит, — требовательно. — С кем не бывает.
Я шмыгаю носом и улыбаюсь. Да, ссоры у нас с ним были довольно часто еще когда мы оба жили в штатах. Когда Стас уехал моя жизнь кардинально изменилась и мы с ним ссориться перестали. По большей части потому что виделись очень редко, а по телефону читать мне нотации у брата не получалось. Я почти сразу отключалась или находила предлог, по которому не могу разговаривать.
— Оль… — Стас прижимает к себе сильнее. — Ну все.
Я всхлипываю еще пару раз и, вытерев нос, отхожу. И правда,
— Я заеду завтра. Или вы с Тимофеем приезжайте, ребята поиграют. Данька соскучился.
Я спешно киваю. Действительно стоит приехать, мы давненько не виделись, ребята наверняка соскучились друг за другом.
Взяв с меня обещание, что я завтра приеду, Стас уходит. Я закрываю за ним дверь и иду с письмами к себе в спальню. Плотно закрываю дверь, сажусь на кровать и беру то письмо, которое открыл Стас.
Почерк я узнаю сразу, хотя как только брат принес конверты, я уже подсознательно знала, от кого они. Просто не предполагала даже, что может быть внутри.
Мы часто раньше дурачились, писали друг другу письма, хотя телефоны у нас были и смс-ками мы тоже пользовались. Просто нравилось писать. Я начала, Макар подхватил и мы обменивались письмами.
Я узнаю его почерк. Пробегаюсь глазами бегло, затем читаю более вдумчиво. Даты на письме нет, но судя по тому, что Макар просит прощения, оно было отправлено не первым.
Даты есть на конвертах. Всего их три, включая тот, что я прочла.
Нахожу первый и вскрываю. Письма даже не открыты, датируются периодом, когда мы с Макаром расстались. Написаны через неделю и месяц после.
После первого же абзаца мне становится трудно дышать, но я все еще продолжаю. Всматриваюсь в ровно написанные буквы. Макар всегда писал красиво, куда лучше меня, хотя многие девчонки имели красивый почерк. Просто мне не повезло, я не любила писать, только читать. Как оказалось, не любила делать это только от руки. Печатать на ноутбуке оказалось очень интересно и занимательно.
“Ежик!”
У меня сердце сжимается от первого же слова. На глазах слезы проступают, которые скатываются крупными каплями по щекам, оставляя дорожки. Он всегда меня называл ежиком, потому что я часто была недовольна и постоянно фыркала. Вот и получила прозвище. Сейчас воспоминания меня просто душат.
“Я знаю, что тебе сейчас больно… знаю, ежик, что ты снова прячешься за колючками и никому не открываешь душу. Знаю, что хочешь знать, почему…
Я думал, получится молча уйти и все, но не получается… руки тянутся к ручке и листку. Ты сама знаешь, как я люблю писать. Я думал, ты никогда и ничего не узнаешь. Впрочем, уверен, что так и будет. Твой отец приходил разбираться. Сказал мне, что я сделал правильный выбор и поблагодарил. Я отправлю это письмо сегодня, хотя уверен, оно к тебе не дойдет. Наверное, поэтому пишу так смело.”
Я сглатываю. Смаргиваю слезы и плачу беззвучно. Еще не рыдаю, но почему-то
“Я виноват. Перед тобой. Я предал наши чувства. Не хотел, потому что в моих мыслях всегда была и будешь только ты, но так вышло.
От меня ждет ребенка другая девушка.
Я пишу это и мне стыдно. Как было стыдно рассказать тебе о том, что произошло. Написать решил спонтанно, потому что больше не могу держать это в себе. Я хочу, чтобы ты попыталась жить дальше. Возможно, уехала. Слышишь, ежик? Уезжай. Найди себе достойного мужчину, выйди за него замуж, роди ребенка. Ты мечтала о девочке, я помню. Она у тебя обязательно будет. Просто… не у нас.”
Эти строчки рвут мне душу. На часть, в клочья. Я чувствую, как внутри все сдавливает тисками. Я не понимаю, почему не получила это письмо шесть лет назад. Где оно было все это время? У Стаса? Он его прятал? Хотя сказал, что нашел. И вскрыл видно, что недавно, так как края ровные, не успели стереться.
“Я принял решение стать отцом. Возможно, у меня не получится. Не исключаю, что вообще не смогу, но я должен попытаться, чтобы не дать своему ребенку вырасти в семье, подобной моей.
Я хочу, чтобы ты знала…
Девушка, беременная от меня, мне безразлична. Я выпил лишнего, она оказалась рядом. На утро я даже ничего не вспомнил и не помню до сих пор. У меня всегда было плохо с алкоголем — наследственность так себе.
Наверное, пора прощаться, я все сказал и почему-то уверен, что ты уже порвала письмо на куски, хотя… вряд ли ты его вообще получишь. Твой отец не позволит. Он о тебе заботится. Меня ненавидит, а тебя обожает и сделает все, чтобы ты была счастлива.
Ты будешь, ежик. Просто без меня. Обязательно будешь. Прощай.”
Я падаю на подушку. Письмо летит на пол. Плачу. Слезы катятся без остановки. Оно было мне необходимо. Шесть лет назад, сейчас почти бесполезно. Почти, потому что все еще трогает, заставляет чувствовать. Я думала, что меня уже ничем не удивить и не разжалобить, что я очерствела, но строчки черного чернила, написанные на белой бумаге, уверили меня в обратном. Я все еще чувствую. И сочувствую.
Ему. Себе. Нам.
Интересно, как бы все обернулось, получи я письмо чуть раньше? Шесть лет назад, к примеру.
Глава 39
Макар
— Мы не можем дать никаких гарантий, — оправдывается врач.
Как коллега я его прекрасно понимаю, а как отец мне хочется услышать совсем другое. Я ожидаю других прогнозов, хотя прекрасно понимаю, что веду себя как тот самый истеричный родитель. Просто мой сын несколько дней не приходит в себя. Я сбил костяшки на руках в кровь, молотя грушу без перчаток.
Жанна посмела сбежать, так что мстить мне оказалось некому. Ни мама, ни оставшиеся общие знакомые понятия не имели, где она сейчас находится. А, может, понимали, что ничего хорошего ее не ждет и специально скрывали. Сейчас я не был уверен ни в ком, кроме себя самого.