Отец и сын (сборник)

Марков Георгий Мокеевич

Соколков вошел уже на вершину сопки, а сержанта все не было. «И где он там застрял? Жди его тут на ветру. А один придешь, карнач будет ругаться, скажет, почему не вместе ходите. А я, что ль, начальник? Не пойти ли назад?..»

— А, черт! — выругался Соколков и принялся подпрыгивать, размахивая руками и постукивая ими одной о другую.

Соколков проплясал так с полминуты. Когда стих сильный порыв ветра, обдавший его снегом, возле него выросла фигура человека.

— Соколков? Почему один? Где разводящий? — послышался голос политрука Батракова. Он стоял,

как бы приготовившись для прыжка, и Соколков в сумраке увидел, что большие, всегда угрюмые глаза Батракова блестят необыкновенным блеском.

— Идет он где-то, товарищ политрук, — с виноватой ноткой в голосе сказал Соколков. — Шлёнкина инструктировал.

Батраков прыгнул, и Соколкову показалось, что он не побежал, а стремглав покатился с вершины сопки. Настороженно и поспешно оглядевшись, Соколков подумал: «Что он? Что это значит?» Еще ничего не решив, Соколков понял, что Батраков проделал все это не зря и ему надо не стоять тут в раздумье, а скорее бежать вслед за политруком.

Он снял с плеча винтовку, встряхнул ее на руках и побежал, с большим трудом удерживаясь, чтоб не упасть и не разбиться о камни.

А там, на посту возле валуна, в эти короткие минуты произошло следующее.

— Итак, Шлёнкин, примечай, — проговорил Соловей и начал рукой указывать на кустики степного чертополоха, черневшие в трех-четырех метрах на поляне, убегавшей к самой черте границы. — Все заметил? Ясно? — спросил Соловей.

— Все ясно, товарищ сержант, — ответил Шлёнкин, наполняясь каким-то особенно торжественным чувством готовности нести свой ответственный пост.

В это время Соколков скрылся из глаз, войдя в глубокую складку сопки. Соловей отдалился от Шлёнкина на один шаг, строго спросил:

— А что ты будешь делать, Шлёнкин, если кто-нибудь из бойцов батальона вздумает уйти за границу?

— Таких у нас не найдется, — воскликнул Шлёнкин и, помедлив, твердо добавил: — А если найдется все же, я такому негодяю пулю в башку всажу…

Шлёнкин стоял с винтовкой наперевес. Сказав эти слова, он крепче прижал ложе, находившееся под мышкой. Две-три секунды было тихо. Один порыв ветра со свистом унесся в степь, а другой только еще приближался. Но вот ветер рванулся, снег облаком взлетел ввысь.

Соловей с ножом кинулся на Шлёнкина сзади. Шлёнкин втянул шею в плечи. Удар пришелся по подбородку. Распарывая полушубок, нож скользнул по кости и вонзился в бок.

Шлёнкин почувствовал острую боль. Он хотел закричать, но сил не было. Напрягая все свои мускулы, он сжимал руку врага с ножом, обращенным к его горлу. Отбросив винтовку в снег, Шлёнкин второй рукой ударил Соловья в переносицу, потом встряхнул его, перебрасывая через голову. Соловей ударился о землю, крякнул, захрипел от злости и напряжения. Падая, он увлек за собой Шлёнкина. Теперь они катались по снегу. Несколько раз нож врага настолько приближался к горлу Шлёнкина, что смерть от него была на расстоянии одной-двух секунд. Но всякий раз Шлёнкин отводил руку с ножом.

Кровь, должно быть, хлестала из раны ручьем. Бок вымок в крови, и боль становилась с каждым мгновением острее

и острее. Шлёнкин понял, что спасение ему могут принести только товарищи. Отсюда, от валуна, в траншеи тянулся сигнальный провод. Нужно было как-то извернуться и хотя бы ногой задеть за этот провод. Шлёнкин вытягивал ноги, стараясь поближе подкатиться к месту, где лежал провод. Но Соловей понял замысел Шлёнкина. Изо всех сил тянул он Шлёнкина подальше от валуна. Один раз Шлёнкину удалось все-таки задеть провод носком валенка, но рывок был слабый, и там, в траншее, могли не понять, что он взывает о помощи…

«Надо ударить его камнем по голове», — промелькнуло в мыслях Шлёнкина, и он начал одной рукой шарить возле себя в надежде наткнуться на камень. Соловей тотчас почувствовал, что сопротивление ослабло, и подмял Шлёнкина под себя. В следующее мгновение Соловей вырвал у Шлёнкина свою руку с ножом. Это был серьезный выигрыш. Но и Шлёнкин теперь был вооружен. Он держал в руке тяжелый, с острыми краями камень. Один удар таким камнем в голову мог решить исход борьбы.

Однако ни Соловей, ни Шлёнкин не успели вступить в решающую схватку. Подбежал Батраков. Рукояткой нагана он ударил Соловья по руке с ножом, схватил его за воротник полушубка, направил в лицо дуло револьвера.

— Поручик Квятковский, встаньте, ваш номер не прошел! — с торжеством в голосе, отчеканивая каждое слово, проговорил Батраков.

Шлёнкин все еще держал в руке тяжелый камень. Рядом с политруком стоял Соколков. С сопки бежали бойцы и командиры. Шлёнкин услышал встревоженный голос Тарасенко:

— Вы ранены?

Егоров схватил Шлёнкина за руку, крепко сжал ее, шепча какие-то неясные, но хорошие, идущие из глубины души слова…

…Два месяца прожил батальон Тихонова в траншеях на границе, а когда вернулся в падь Ченчальтюй, началось все сызнова: учения, походы, караулы и тревоги… тревоги…

Часть вторая. Орлы над Хинганом

1

В те июньские дни тысяча девятьсот сорок пятого года небо над степью было закрыто мутно-желтым шатром пыли. День и ночь гудела и содрогалась земля от грохота танковых колонн, от рокота самолетных моторов, от рева автомобилей, от топота лошадей.

С наступлением сумерек над степью поднималось яркое зарево, как от гигантского пожара. Это сливались в единое море света огни фар, костры биваков, лучи прожекторных установок противовоздушной обороны.

Живой, бушующий поток людей, машин, лошадей поглощали десятки и сотни эшелонов, прибывавших на неведомые степные разъезды чуть ли не из всех столиц Европы. Воины, прошедшие с боями от Москвы и Сталинграда до Берлина и Вены, с горячим любопытством осматривали однообразное степное раздолье.

Вокруг лежали изрытые сопки. Извилистые противотанковые рвы тянулись на десятки и сотни километров. Траншеи и окопы встречались на каждой сотне шагов. Землянок было едва ли не больше, чем тарбаганьих нор. Миллионы кубометров земли передвинули человеческие руки за эти четыре года.