Отец и сын (сборник)
Шрифт:
«И закусывать не спешат. Неужели не заберет их хмель?» — не без зависти подумал Исаев.
— Ну что, Порфирий Игнатьич, приуныл? Рассказывай, как живешь? — как-то неожиданно сказал Касьянов.
— Жизнь? Что ж, она идет. Если б не коммуна… Как грозовая туча над головой нависла…
— А какого черта вы сидите сложа руки? Разве вам такой приказ был дан?! — закричал Касьянов, багровея и тараща на Порфирия Игнатьевича круглые глаза, увеличенные стеклами очков.
— Они ждут, когда им победу над Лениным, как жареную гусыню в жаровне, поднесут. Остолопы и разгильдяи! —
— А что я один могу сделать? — развел руками Порфирий Игнатьевич. — Была бы моя воля, я бы давно коммуне к Господу Иисусу дорожку нашел.
— Вас здесь целый боевой отряд! Почему бездействуете? Вам известно, что над вами меч навис? — Касьянов в своем гневе, казалось, готов был сожрать Исаева с потрохами.
— Господа офицеры не тянут, не везут, ждут новых инструкций, а я…
— А ты им попойки организуешь! — перебив хозяина, крикнул Касьянов.
— А что я… я подневольный. Сегодня вот Ведерникову свадебный бал устраивал. Женился вроде он…
— Женился?! Да я его, сукиного сына, вместе с его шлюхой собственной рукой расстреляю! — барабаня по столу кулаком, взревел Касьянов.
Порфирий Игнатьевич примолк, но в душе крутой прав полковников одобрил. «Предлагал я им потормошить коммуну — не захотели. Ну и пусть сами теперь отдуваются», — думал он о сидельцах на заимке.
Когда Касьянов и Звонарев, закончив ужин, закурили, Порфирий Игнатьевич решил забросить удочку насчет оплаты расходов по содержанию офицеров.
— Поиздержался я сильно, ваши высокие благородия. Как-никак три мужика. Их поить-кормить надо. Прошу ваших милостей… из казны, разумеется…
Касьянов свирепо посмотрел на Порфирия Игнатьевича из-под очков, сжал кулак и, поднеся его к лицу хозяина, ожесточенно сказал:
— А вот этого не хочешь? Ты что, вздумал наживаться на нашей трагедии? Знай, Исаев, сам и другим накажи: ни копейки тебе не будет возмещено! Если интересы борьбы потребуют, раскатаем твой дом по бревнышку, заберем все до последней нитки, отдадим твою жену под залог… А не захочешь идти с нами — на распыл!
Касьянов встал, зашагал вдоль стола.
— Ты понимаешь, как они тут живут?! — повернулся Касьянов к Звонареву. — Они живут преступно. Им наплевать на то, что мы на пределе! Они помышляют тут о наживе, о бабах, а рядом встает коммуна — оплот Ленина… Я из вас душу вытряхну, я заставлю вас кровью харкать!
Касьянов задыхался. Порфирий Игнатьевич стоял ни живой ни мертвый. Когда Касьянов чуть затих, Исаев решил восстановить свою репутацию.
— Верно вы говорите, господин полковник. И я так же думаю. А что о расходах заикнулся — по глупости. А этого Бастрыкова с коммунарами я готов своими руками задушить.
— Не бахвалься! Посмотрим вот, на что ты годен, — бросил Касьянов, глядя Порфирию Игнатьевичу в глаза, и, пройдясь еще раз по комнате, приказал ему, как своему денщику: — Приготовь нам постель! Утром подымешь пораньше… — Помолчав, вскользь добавил: — И вот что: победим большевиков — в обиде не останешься. Царьком всего Нарымского края сделаем!
— Благодарствую, ваше высокоблагородие! — От усердия Исаев даже пристукнул каблуками и бросился в спальню
Уложив полковников спать, Порфирий Игнатьевич заспешил на заимку. Но встревоженные происшедшим Кибальников и Отс не сидели на заимке и встретили его за огородом на тропе. Они стояли под кедром, скрытые темнотой, мучительно гадая, что же в эти минуты происходит в доме Порфирия Игнатьевича. Не спалось и Ведерникову. Он прислушивался к каждому шороху, стараясь ничем не выдать Лукерье своего крайнего напряжения. Кибальников и Отс пообещали позвать его с вышки, если хоть что-нибудь удастся узнать о людях, нагрянувших в глубокий ночной час в дом Порфирия Игнатьевича. Но текли минуты и часы, а их не было.
С пятого на десятое Исаев рассказал Кибальникову и Отсу о своей встрече с полковниками. С особенным удовольствием он передал ту часть разговора, в которой начальники упрекали офицеров за бездействие. Не умолчал он и об угрозе Касьянова по адресу Ведерникова. Кибальников и Отс принялись расспрашивать Порфирия Игнатьевича о всех подробностях, но тот торопился. Важные гости могли почему-либо хватиться хозяина дома и его отсутствие расценить в каком-нибудь превратном смысле. Навлекать на себя их гнев Порфирий Игнатьевич не хотел…
Чуть не до рассвета просидели Кибальников, Отс и Ведерников на крыльце, обсуждая сложившееся положение.
Разошлись понурые, расстроенные, с самыми безрадостными предчувствиями.
— Что там стряслось? — спросила Лукерья, когда Ведерников осторожно поднялся на вышку амбара.
— Потеха, Луша! Приехали торгаши из Томска. Из потребсоюза. Будут по Васюгану потребиловки открывать. В каждом остяцком поселении… Ну вот… И дядины собаки их искусали. Одну они прикончили… требуют остальных перестрелять. Дядя уперся, не дает. Разве можно ему без собак? В тайге-то!.. А ты спи, Лушенька, спи…
Лукерья промолчала, втайне не веря ни одному слову Ведерникова. Она лежала с открытыми глазами. С вышки амбара в квадратную дыру лаза ей хорошо было видно темное небо, мигавшие звезды, неподвижный черный блеск оконного стекла в доме. Лукерья думала о вечерней попойке, вспоминала прозвища родственников Григория, почему-то все военные, его протест, и смущение, и, наконец, торопливый уход в комнату с граммофоном. «Нет, совсем, совсем они не те, за кого себя выдают. И ты тоже, Григорий, парень-ухарь, неспроста из Томска к дядюшке приехал. Знать, коммунары не зря говорят, что богатство ваше на остяцких костях нажито… Эх, были бы у меня крылья…»
Минутами Лукерье хотелось встать, сойти с вышки и сейчас же бежать, бежать куда глаза глядят. Но бежать отсюда было некуда. Кругом лежали непроходимые леса и болота без дорог и без троп, а река, темная, непроглядная река пугала ее пуще смерти. До самого рассвета Лукерья не сомкнула глаз. Ведерников тоже не спал, ворочался с боку на бок, вздыхал, будто на него давила какая-то тяжесть.
На восходе солнца на заимку прибежала Надюшка. Лукерья видела, как она заскочила на крыльцо и забарабанила кулачком в дверь. Но дверь оказалась незапертой. Надюшка забежала в дом, а через минуту выскочила назад и поспешно скрылась в лесу.