Отец Мнужен
Шрифт:
После отпирательств некоторых прошли в красный уголок, прекрасно оформленный цитатами последнего съезда партии и томами Ленина в стеклянном шкафу.
Капитан милиции: - Так, где же тайник, Шаповалов? Нет тут ничего! Не понял, в сейфе?
Парторг: - Свихнулся что ли, парень? Там дела коммунистов, указания вышестоящих органов. Ключи у меня. Могу открыть, но прощу наказать клеветника за ложные показания. Товарищ следователь, прошу оградить меня от...
Следователь: - Может, прекратим комедию, капитан? Осипов прав. Если настаиваете, капитан, то пожалуйста. Что? Он требует нижнюю часть сейфа открыть, вот эту. Так откройте другим ключом, не мешкайте, Осипов. Почему? Не расслышал? Дайте мне ключ, что же вы... Да тут у вас экспозиция лучших сортов овощей, фруктов и мандаринов! Капитан, видели? Что будем делать? Сперва, говорите, Вирского с женой домой надо отправить, извиниться, кому? Протокол по поводу сейфа составлю, конечно. Прекратите, Шаповалов, на Осипова стучать, разберемся с нарушениями не спеша, не убежит он…
Вирский Григорий с преданной женой Дашей радостными домой возвращались, благодарили капитана Савельева, одноклассника Гриши, за оперативное вмешательство по просьбе Даши. А ей, оказывается, Леша позвонил и просил приехать срочно. Вот так-то.
*
Двадцать девятого декабря, воскресным днем, выдалась не по сезону погода – светило солнце и грело приятно. В самом разгаре предновогодний базар, покупали все, не взирая на цены. Новый год нарядно привыкли встречать у нас, с обильными застольями, в надежде на лучшее будущее, вот чудаки, жизнь их ничему не научила.
В ботаническом саду живую ель украсили, гирлянды лампочек навесили, празднично все смотрелось. Ветку обломанную от елки Алексей домой принес, на столик приспособил, запах хвои приятно наполнил комнатушку, он улыбнулся и сел поработать с конспектом по удобрениям, увлекся, старался разобраться с меню для разных растений.
Где-то в районе десяти к нему постучали. Удивился и не спеша пошел к входу, а там два верзилы без слов выволокли Алексея во двор и стали бить нещадно чем-то тяжелым повсюду, а когда по голове огрели, то он отключился, упал. Очнулся от невыносимой боли в левой руке, которую протыкали острым предметом насквозь.
– Очухался, сволочь? Велено искалечить только. Воткнул я шило ему, дергается. Попридержи ему ноги, второе шило достану, заказчик снабдил, во-о... А-а-а, глаз, глаз!..
Превозмогая боль, Леша в мгновение ока вырвал шило из руки и воткнул ее в лицо мерзавцу. Тот и заорал страшнейшим образом, и с напарником стали колоть куда попало и бить снова неистово, доканать старались злобно и беспощадно.
– Готов, мерзавец, перестарались малость мы, сам напросился. К врачу бы мне, жидкость течет по лицу, желтого цвета, может и мозги. Калитку запри. Больно очень, вот сука!..
*
–
– Нет более Алексея нашего, убили этой ночью. В реанимации, весь исколотый, сердце зацепили. Отходит, жалко-то как. Из-за Гришки моего его убили, а ты «деревней» обзывала, недотепой. Надо бы его отцу сообщить. Ты чего, Люба, разревелась так, неожиданно... Крещенный он, крестик носил. Как же Бог такое допустил, спрашиваешь? Не знаю.
– Дура я беспросветная. Хорошие люди помирают, видишь ли, а я вот живу, зловредная, никому от меня ни тепла, ни холода. Как куда, в реанимацию сбегаю, попрощаюсь.
Шаповалов неузнаваемым лежал с прикрытыми глазами, с кислородной маской для дыхания и датчиком на груди, показывающим прерывистую работу сердца. Медсестра сообщила Любе, что пациент безнадежен, до утра вряд ли дотянет, жалко и очень...
Люба Цветкова постояла еще минутку у постели пострадавшего, всхлипнула тихо и домой помчалась, чтоб убедиться, что с сыном, слава богу, все в порядке. По пути в двенадцатую квартиру заглянула, к Марии Петровне, женщине религиозной дюже, и попросила за хорошего человека помолиться, Алексеем зовут, выжить он должен, Бога просить должна за него. Вот так от беспомощности иногда к небу обращаемся, больше некуда.
Чуда не произошло, природа, как всегда, победила. Я имею ввиду природные данные сельского молодого парня. Сердце Алексея к утру ритмично заработало вопреки всему. Шаповалов потихоньку возвращался к жизни, осмотрелся, свои руки недействующие осмотрел печально, друзей своих признал. Да, еще капитану передал, что верзил ночных он не знает, но одному метку на лице сделал шилом глубокую, и без врача никак ему.
Медсестра жаловалась на Алексея, что привередливый к еде, многого не кушает, а ему поправиться надобно. Даша тут же немедленно пирожков напекла с картошкой, капустой, а в воскресенье Цветковы завались с клеткой и Гариком, творога домашнего принесли и котлет превкусных. Гарик чирикал радостно, садился на плечо больному, приглашал отведать любимый творог.
*
Время и уход дали себя знать – проколы по телу стали заживать, головные боли приутихли, только пальцы рук бездействовали, не сгибались, нервная система их повреждена была. Лечащий врач, хороший мужик, пояснял, что тут операция нужна, которую мог бы осуществить лишь хирург Камышев в Одессе. Звонили они ему, просили очень, главврач подключался. И вот ответ получили – добро дали через восемь дней. Поэтому Шаповалова домой выпишут сегодня, а там вместе с лечащим врачом отправятся в Одессу. Помогать Леше взялись также Даша и Люба.