Отец монстров
Шрифт:
— Я знаю, что делать?! — изумился я. — Откуда?!
— Ну мама так сказала, — пожала плечами девушка. — Я-то при чем.
Она стряхивала пепел в пепельницу, но попадала в нее нечасто, пепел падал на стеклянную поверхность стола. Но это вопреки всему меня не раздражало.
— Но почему ко мне?! — Я недоуменно пожал плечами. — В милицию нужно было звонить.
— Да я звонила, — грустно сказала девушка. — Они уже приезжали — все осмотрели, записали и уехали. Вот я к вам, как мама велела, и пришла. Она сказала, что вы знаете,
— Да не знаю я ничего. — Это начинало меня раздражать: мало у меня своих заморочек — мне вон роман писать нужно, договор с издателем уже заключен…
Я встал от волнения, но тут же сел. Марина посмотрела на меня внимательно и затушила сигарету в пепельнице.
— Тогда, может, она вам передать не успела, — пожала плечами девушка. — Странно, конечно.
— Чего передать?! Ты расскажи подробно, как все произошло.
— Ну вот я и говорю. Мама велела мне спрятаться в тайник, как все начнется…
— «Все» — это что? — перебил я.
— Да я и сама еще не знала. Но тайника этого я жуть как боюсь. Он у нас за ковром, небольшая такая комнатка. Его если не знаешь, не найдешь. Но я маме-то, конечно, пообещала, что спрячусь в нем, а сама думаю: нет уж, фиг!.. У нас там барабашка живет. Он там храпит и постукивает.
— Какой барабашка?
— Ну вы чего, дядя Сережа, и барабашку не знаете?! — Девушка изумленно вскинула брови. — Ничего себе писатель!
— Ты давай эрудицией не блистай — то Шнур, понимаешь ли, то барабашка…
— Ну это же домовой обыкновенный. Он у нас уже лет десять живет. Все тырит из комнаты, а потом мы вещи свои в этом тайнике находим, а он…
— Да понял я, понял, — нетерпеливо перебил я. — Давай про барабашку и инопланетян в другой раз поговорим. Ты мне суть излагай.
Говорить с девушкой было сложно — она меня нервировала. Нервировало в ней все: и этот вид, и манера держаться, и цвет волос… Ну, словом, нервировала!
— Я же сначала, как вы просили. Так вот сегодня в девять где-то вечера звонок в дверь. Мама в глазок посмотрела, ко мне бросается, хватает в охапку и в тайник запихивает. Я даже опомниться не успела. Тихо, говорит, сиди, иначе убьют, а за меня не беспокойся, иди потом к дяде Сереже с восьмого этажа. Ну я как дура сижу в этой каморке папы Карло, от ужаса чуть не поседела. — Девушка отодвинула от себя пепельницу. — В комнатушке этой есть щелка, и если вбок смотреть, то видно, что в левой части комнаты происходит.
Входят два дядьки — один лысый, на Шнура похожий. Он и говорит: «Где документы?» Мама как-то так сразу испугалась, побледнела. «У меня, — говорит, — их нет». Тогда другой говорит: «Ну чего с ней разговаривать, отведем к нам в офис, там она быстро заговорит». Они взяли маму под руки и вывели из квартиры.
— И мама не сопротивлялась?
— Нет, абсолютно спокойненько пошла.
— А ты, значит, так и сидела в этой потайной комнате?
— А чего мне было делать! Я там от ужаса пошевелиться боялась. И вообще я больше барабашку боялась, чем этих мужиков, — повела плечами девушка. — Как они ушли, я в милицию позвонила, а потом к вам вот спустилась, как мама велела.
Пока Марина рассказывала, я вспоминал мою последнюю встречу с ее матерью, случившуюся три дня назад на лестничной площадке. Тогда Татьяна Владимировна, женщина лет пятидесяти пяти, выглядела действительно растерянной. Она сказала, что у нее имеются сведения, которые меня как литератора могут заинтересовать. Обещала зайти, но, как видно, не успела.
— А что сказали милиционеры?
— Чего они могут сказать? Сказали, что будут искать.
— Слушай, Марина. Я, конечно, понимаю, что тебе мамины дела до фени, — начал я. — Но, может быть, она говорила что-нибудь тебе о них в последнее время?
— Меня и милиционер спрашивал то же. Да нет, ничего не говорила.
Все произошедшее было довольно странно. Скорее всего, похищение Татьяны Владимировны связано с ее служебной деятельностью. В то же время было совершенно очевидно, что Марине возвращаться домой и ночевать одной нельзя. Она видела этого Шнура и теперь становилась опасной свидетельницей. Неясно, какая роль в этом спектакле была отведена мне. Может быть, Татьяна Владимировна, хватаясь за любую соломинку, назвала первого попавшегося, кто пришел в голову. Во всяком случае, я человек более или менее благонадежный, и ехать далеко не нужно — на лифте две остановки… И все же что-то настораживало меня в рассказе девушки…
— Ну и что мы будем делать? — спросил я, не ожидая ответа от Марины, скорее самого себя.
Марина пожала плечами.
— Я выкурю еще сигаретку, дядя Сережа?
— Кури.
Я посмотрел на девушку внимательнее. Личико у нее могло быть симпатичное, если бы не портил его весь этот выпендреж: эти торчащие перьями разноцветные, как у попугая, волосы, немыслимые с блестками тени над глазами, лак на ногтях… Ну что это за лак?! Марина была среднего роста и сложена пропорционально. Если бы не болезненное желание выделиться из общества и наплевать на него своим видом. Вот я какая! Смерть попсе! А я из своего ретро выглядываю с некоторым ужасом… я ведь даже Шнура не знаю.
Не-ет! Мы такими все-таки не были!!
Марина курила молча, иногда поглядывая на меня. Я тоже молчал.
— Ну, значит, так, — когда она потушила сигарету в пепельнице, начал я. — Дома тебе появляться нельзя, это ясно, ты теперь свидетельница…
— Свидетельница Иеговы?
— Ты, наверное, не совсем понимаешь всю серьезность, — проговорил я, сверля Марину строгим взглядом. Мне было даже приятно, что я, такой серьезный человек, поучаю эту молоденькую неразумную девушку. — Тебе как свидетельнице запросто твой любимый Шнур может отрезать голову и отправить вместе с ней к Иегове.