Отец наших отцов

Вербер Бернард

Профессор Конрад заявил, что недостатка в женщинах в жизни погибшего на было. Вот, например, Соланж Ван Лизбет, которая поклялась отомстить, когда Аджемьян бросил ее.

Соланж Ван Лизбет… Перед тем как задать еще один терзавший ее вопрос, Лукреция отметила, что имя покинутой любовницы фигурировало в списке клуба «Откуда мы?».

– Перед тем как приехать к вам, мы посетили профессора Сандерсона. И во время разговора с ним подверглись нападению обезьяны. Как вы считаете, обезьяна может обидеться на человека?

– Дикая обезьяна – нет. Дрессированная может.

– А

вы умеете дрессировать обезьян?

– Увы, нет. Я просто люблю их, я им друг, а не учитель. А вот доктор Ван Лизбет создала у себя в клинике школу для приматов. У нее, например, есть шимпанзе бонобос из Конго – самые умные и наиболее близкие к человеку обезьяны. Их способности удивительны. Вам надо съездить к Соланж в клинику «Мимозы».

Профессор сжал плечо Лукреции, быстро записывавшей название клиники в блокноте. Она, привыкнув, что самцы используют любой предлог для эпидермического контакта, даже не сразу отреагировала.

– Откуда мы, мадемуазель? Откуда мы все появились? Откуда появился я? Вопрос этот настолько основополагающий, что тот, кто даст на него ясный ответ, немедленно покроет себя неувядаемой славой. Неудивительно, что гонка за ним сопровождается некоторыми эксцессами.

Сказав это, профессор Конрад посмотрел на часы, извинился перед собеседниками и отправился к своим подопечным.

Оставшись в одиночестве, Лукреция и Исидор продолжили осмотр Музея естественной истории.

На улице темнело.

А они, находясь внутри старого здания, освещенного десятками неоновых ламп, этого даже не заметили.

29. НЕНАСЫТНАЯ НОЧЬ

Ночь опускается.

Стая не успела найти место для стоянки, значит, через несколько минут темнота превратится в кошмар.

Все больше расширяются их зрачки и округляются глаза в надежде поймать малейшие проблески света. Каждый старается поудобнее усесться на ветвях.

ОН поднимается к самым верхним веткам. Прогоняет сов. ОН хорошо чувствует себя наверху. Иногда по вечерам ему хочется побыть в одиночестве. По неизвестным причинам, ОН не нуждается в присутствии остальных, чтобы чувство страха исчезло.

Ночь делается все темнее и холоднее. Теперь стаю окутывает густой мрак. Этого ее члены боятся больше всего на свете. Чернота становится все более непроницаемой, шум джунглей – все навязчивее.

Зрение становится бесполезным, а слух обостряется. Члены стаи слышат фоновый гул насекомых, призывающих самок. Саранча, кузнечики, вечерние мухи… Этих бояться нечего.

Но вместе с гулом насекомых отчетливо слышится чье-то хриплое дыхание. Члены стаи знают, что чем громче сопение, тем опаснее его обладатель. Нередко это бывает леопард – чудовищная кошка, внезапно прыгающая в листву, чтобы схватить кого-нибудь из них.

Члены стаи не видят в темноте, поэтому они беззащитны перед ночными хищниками. Именно поэтому ОН всегда старается забраться на самый верх, чтобы леопард не украл у него жизнь.

Они ждут.

Чего?

Уханье совы. Они трепещут. Совы призывают полуночников отыграться на дневных обидчиках. Летучая мышь-вампир

вдруг падает на его покрытый волосами череп. Это одно из неудобств ночевок на деревьях. Беспокоят летучие мыши. ОН молниеносно хватает вцепившееся ему в шевелюру крошечное рукокрылое, сжимает его плечевые кости, чтобы сложить крылья, с хрустом ломает ему длинные пальчики, формирует компактный шар, который и съедает. Летучие мыши несколько резиновые по консистенции, но вкус у них неплохой. Жевание помогает прогнать страх ночи. Во рту, между языком и нёбом, летучая мышь вдруг предпринимает отчаянную попытку освободиться, но потом, уже проталкиваемая влажным языком в горло, затихает.

На вопрос «Жить, чтобы есть, или есть, чтобы жить?» летучая мышь ответила бы, что предпочитает жить, но уже слишком поздно.

Члены стаи пытаются заснуть, не потеряв бдительности. Они знают, что нужно восстановить потраченные за день силы. Но нельзя забывать и о том, что, уйдя в страну снов, они станут уязвимыми.

Звучное глубокое дыхание приближается. Сомнений нет. Это леопард. Все застывают. Источник шума продолжает двигаться в их направлении. Все инстинктивно определяют размеры леопарда. Он учащенно дышит, и это означает сразу две плохие новости: он голоден и он обнаружил стаю. Кто-то впадает в панику и пытается забраться на верхние ветки.

ОН убеждает собратьев вернуться обратно, так как ветки слишком тонки, чтобы выдержать нескольких человек. Если ветки обломятся, все упадут. Но соплеменники слишком напуганы. Страх – основная причина всех неудач. Собратья, которых уже слишком много, вцепились в него и в его ветку.

И случается то, что и должно случиться. Ветка ломается, все падают с дерева, практически под нос леопарду. Теперь ему нужно всего лишь вцепиться когтями в живот ближайшего из тех, кто свалился с дерева, вонзиться в него зубами и спокойно сожрать.

ОН быстро взбирается обратно на дерево. «Уф. Еще бы немножко, и все». В этом минус жизни сообществом – приходится пожинать плоды глупости собратьев.

Опасность миновала, все чувствуют облегчение. Можно почти спокойно заснуть. Ночь собрала свою дань.

30. В КЛЕТКЕ

Они купили билет в Большую галерею эволюции, впечатляющую еще более, чем галерея палеонтологии. Здесь экспонаты были одеты в тщательно подогнанные шкуры и мех.

Маленькие лампочки освещали растерянные морды животных, словно внезапно застигнутых во время своих повседневных занятий. На первом этаже они стояли, выстроившись в длинную очередь.

– Что вы обо всем этом думаете, Исидор?

– Он виновен.

– Вы считаете, что профессор Конрад убил профессора Аджемьяна?

– Он сделал нечто худшее. Он узаконил убийства всей этой армии животных, которые просто хотели мирно резвиться в лесах и саваннах. Я уж не говорю о тех, кто заключен пожизненно в зоопарк, хотя не сделал ничего дурного.

Лукреция была в задумчивом, но вовсе не философском настроении.

– Я вас серьезно спрашиваю, Исидор. Толстый журналист обошел вокруг белого лабрадорского медведя.