Отечественная война 1812 г. Сборник документов и материалов
Шрифт:
P. S. В дополнение всего вышесказанного присовокупляю еще, что крепость, вновь построить предполагаемая, со временем может быть еще и более обделана и будет состоять в числе тех, кои составят вторую нашу оборонительную линию, следственно, со временем может быть обделана каменною одеждою.
Материалы, г. I, ч. I, стр. 21–23.
1812 г. апреля 1. — Из приказа П. И. Багратиона по 2-й Западной армии об отправке в тыл «излишних тяжестей» и офицерских и солдатских жен.
… Гг. корпусным командирам предписываю с получения сего все палаточные ящики из полков вверенных им корпусов и все излишние тягости отправить без и малейшего замедления в город Житомир, где сдать по описи бригадному командиру 5-го округа внутренней стражи полковнику Зелепуге и взять в принятии квитанцию, лошадей же под палаточными ящиками возвратить к полкам. Офицерских жен, кто не имеет собственного дому, отправить в Житомир, предо-ставя, однако, офицерам отправлять и в другие города вовнутрь России. Офицерские жены могут иметь при себе денщиков их мужей, которых снабдить аттестатами о даче оным провианта и жалованья. Из солдатских жен оставить при полках необходимо нужное число прачек, а прочих, с находящимися при полку солдатскими детьми, снабдя их для получения положенных по штату пайков аттестатами с именными об их списками, отправить в Житомир, где и должны они явиться к полковнику Зелепуге. Гражданский же губернатор, был предварен мною о доставлении им всех законами определенных выгод, назначит для пребывания как офицерских, так и солдатских жен уездный город по своему рассмотрению.
Подлинный подписал: ген. — от-инф. кн. Багратион.
Бумаги Щукина, ч. IX, стр. 21–22.
Из записок К. Клаузевица о Дрисском лагере.
.. [Автору] было поручено съездить в Дриссу, чтобы посмотреть, насколько продвинулись там работы и одновременно наметить на пути туда подходящие места для биваков.
Автор в сопровождении русского фельдъегеря отправился туда 23 июня. Когда он прибыл в Дрнссу, офицер, руководивший там работами, готов был увидеть в нем шпиона, так как он не мог предъявить никакого документа, кроме написанного на французском языке приказа ген. Фуля, на которого в армии не смотрели как на начальство. Все же автору удалось рассеять эти подозрения, и он получил разрешение осмотреть лагерь. Этот инцидент наглядно показал автору то, чего он в общем опасался, а именно, что положение ген. Фуля приведет лишь к ряду унизительных недоразумений и вызовет крайне опасное замешательство. Автор нашел укрепления лагеря расположенными по системе, изобретенной самим ген. Фулем. Наружный пояс состоял из ряда окопов для стрелков; шагах в пятидесяти или ста позади находился ряд укреплений, попеременно открытых и сомкнутых; первые предназначались для батарей, вторые для отдельных батальонов, которые должны были прикрывать эти батареи. Позади этого полукруга, в 500 или 600 шагах, находился второй ряд сплошь сомкнутых укреплений, которые должны были играть роль резервной позиции; наконец, в центре, в 3-й линии, помещалось укрепление несколько большего размера, своего рода редюит, предназначенный для прикрытия отступления.
Хотя эта система была, очевидно, чересчур искусственна, число отдельных укреплений слишком велико и вся система в целом, казалось, была придумана без достаточно практического смысла, тем не менее оборона этого укрепленного лагеря значительной массой войск, при хорошо известной храбрости русского солдата, позволяла ожидать очень упорного сопротивления. Более того, можно с уверенностью утверждать, что если бы французы вздумали непременно овладеть лагерем с фронта, то они разбились бы о него, не достигнув своей цели. Укрепления имели хороший профиль, но грунт был песчаный; при этом никто не подумал об усилении позиции посредством сооружения искусственных препятствий: палисадов, засек, волчьих ям и т. п., и этой стороны лагерь оставлял желать многого. Автор побудил штаб-офицера, руководившего этими работами, задуматься над дополнительным усилением лагеря и тотчас же приступить к возведению искусственных препятствий. Из семи мостов еще ни один не был построен, а так как офицер, руководивший этими работами, не обладал ни опытом, ни знаниями в этой области, то он сознался автору в своем затруднительном положении, добавив, что при многообразии размеров собранных для этой цели судов и лодок он не знает, как выполнить эту работу. Автор обратил его внимание на те вспомогательные средства, которые можно использовать в подобных случаях, и обещал похлопотать о присылке военного инженера, который возьмется за эту работу.
На месте автору бросилось в глаза, как наиболее существенный недостаток Дрисского лагеря, это полное отсутствие каких-либо укреплений на правом берегу Двины. Городок Дрисса лежал против крайнего левофлангового опорного пункта, но как поселок, состоящий из деревянных домов, не обнесенный стеною, не обладал ни малейшей обороноспособностью. Позади моста не было ничего, что представляло бы какую-либо защиту; все продовольственные запасы, состоявшие преимущественно из огромного количества мешков с мукою, были навалены под простыми навесами, не имевшими боковых стен, и, следовательно, столь же легко могли быть уничтожены пожаром, как и приведены в негодность непогодой.
Мысль Фуля заключалась в том, чтобы из 120 тыс. человек, которые по его предположению должны здесь сосредоточиться, 50 тыс. оставить в укрепленном лагере, что было совершенно достаточно для защиты его, а остальными 70 тыс. встретить ту часть неприятельских сил, которые переправятся через реку для атаки лагеря с тыла. Если бы неприятель переправился через реку с чрезмерно большими силами и, таким образом, чересчур ослабил бы себя на левом берегу, то Фуль намеревался двинуться с превосходными силами из лагеря и атаковать эту ослабленную часть неприятельской армии. Все преимущество, предоставляемое лагерем, заключалось бы, следовательно, в том, что русские располагали бы более коротким й удобным сообщением между тем и другим берегами реки, в то время как неприятель, вероятно, был бы вынужден поддерживать связь между двумя частями своей армии при помощи одного моста, и притом несколько удаленного. Вместе с тем, что бесспорно, это преимущество не могло иметь решающего значения; на нем никак нельзя было основывать расчет на успех боя 120 тыс. человек, вовсе лишенных пути отступления, с превосходными силами противника. Кроме того, для таких наступательных действий на любом из берегов реки надо было, чтобы местные условия этому благоприятствовали; но местность перед фронтом позиции на левом берегу реки не отвечала этому требованию, так как лагерь был здесь окружен болотом и лесами, не допускавшими даже обзора сил противника; кроме того, необходима была известная возможность обороны и на другой стороне реки для того, чтобы в случае перехода в наступление на левом берегу можно было обеспечить небольшим отрядом свои магазины на правом; последнее обстоятельство в исключалось, так как местность была ровная и на ней не имелось ни следа каких-либо окопов. Если бы русские сами добровольно не покинули этой позиции, то они оказались бы атакованными с тыла, и безразлично, было бы их 90 тыс. или 120 тыс. человек, они были бы загнаны в полукруг окопов и принуждены к капитуляции.
Фуль остановился на этой идее укрепленного лагеря, так как вследствие своей односторонности он ничего лучшего придумать не мог; сражение в открытом поле при неравенстве сил не сулило успеха; он поэтому стремился добиться равновесия при помощи более искусственной, более сложной обороны. Но, как это часто бывает при стратегическом маневрировании, он не исследовал основательно тех причин, от которых ждал известных результатов. Не включая в свой план никакого нового принципа, повышающего сопротивление, он отказался от простейшего пути непосредственной обороны и избрал более сложный путь, который мог привести русскую армию к опаснейшей и немедленной катастрофе. Русская армия избегла этой опасности лишь благодаря чрезмерной неловкости и слабохарактерности Фуля, которые похоронили его план раньше, чем он успел вызвать катастрофу.
Клаузевиц, стр. 39–42.
1812 г. мая I. — Письмо русского посла в Австрии гр. Г. О. Стакельберга П. И. Багратиону о наполеоновских шпионах, направляемых в Россию.
По секрету.
По дошедшим ко мне известиям уведомился я, что 42 человека французов, знающих говорить по-русски, назначены прокрасться в нашу армию в виде эмиссаров. 12 человек должны отправиться, тому уже месяц, в Константинополь. Некто известный Марго, также француз? который по уверению (доставившего мне сие известие) находился в Эрфурте во время пребывания там государя императора и которому предлагали переселиться в Россию, как искусному в гидравлике, должен уже уехать или приготовляется к отъезду из Парижа. Он назначен французским правительством к управлению скрытыми происками вышеозначенных лазутчиков. Хотя нельзя быть уверенным, чтобы сие простое известие было совершенно правдоподобно, но я долгом почел довести сие до сведения вашего сиятельства.
Ахлестышев, стр. 32–33.
Из воспоминаний И. П. Радожицкото о наполеоновских шпионах.
… Стали ловить в Несвиже [1] шпионов, являвшихся под видом комедиантов, фокусников, странствующих монахов и тому подобных. Кажется, в правилах великого Наполеона было пред начатием войны с каким-либо государством впускать в него сперва легионы шпионов и зажигателен, которые приуготовляли и расчищали путь для его победоносного воинства.
1
До войны часть, в которой служил автор записок, была расположена в Несвнже. — Ред.
Наиболее этих шпионов являлось тогда под видом землемеров, или по-польски — коморников, которые, попеременно с нашими офицерами квартирмейстерской части, снимали ситуацию окрестностей Несвижа инструментально. Я это заметил особенно по одному случаю. Мне назначили в городе для перемены другую квартиру. Со вступлением моим за порог в новое жилище представился мне коморник, окруженный математическими инструментами и планами. Я предложил ему, чтобы он очистил квартиру. и в удостоверение представил на лицо десятника еврея, Коморник отвечал мне по-польски, неловким наречием, что он квартирует тут с позволения кн. Р. [2] и не позволит себя согнать с места никому. Разговор у нас сделался живее; устрашенный десятник еврей убежал, а польский коморник превратился во француза… Догадавшись, каков был гость, я поспешил к своему командиру; но покуда отыскали городничего, коморник исчез, не оставив лоскута бумаги на месте.
2
Кн. Радзивил. — Ред.