Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том II
Шрифт:
Решение дать «мир, подписанный на барабане», уступало другим планам. Но Наполеон медленно переходил к ним, не решаясь и ища правильного выхода. «Моя система по отношению к Турции колеблется, — писал он Талейрану из Тильзита, — она готова рухнуть; но я еще не решился».
Действительно, в первые дни тильзитских переговоров восточного вопроса не ставила определенно ни та, ни другая сторона. Наполеон колебался, Александр зондировал почву. Известно, что для возвращения Пруссии ее владений, т. е. чтобы не иметь Наполеона соседом России, он готов был отказаться не только от дунайских княжеств, но и от Ионических островов. Первая заговорила о Турции сама Пруссия, трепетавшая за свою участь. Барон Гарденберг составил план раздела Турции. Россия должна была получить часть дунайских княжеств, Болгарию, Румелию и проливы, Австрия — Далмацию (от французов), Боснию и Сербию, Франция — Грецию и Архипелаг, Польша должна была быть восстановлена под скипетром саксонского короля, Пруссия — получить все
Наконец заговорил Наполеон. Это случилось во время одного из парадов, которыми французский император усиленно развлекал Александра [37] . Наполеону подали депеши. Пробежав одну из них, он воскликнул: «Это веление Промысла; Он говорит мне, что турецкая империя не может больше существовать!» и протянул Александру донесение Себастиани о подробностях константинопольской революции. С этого дня все разговоры вращались вокруг восточного вопроса. Наполеон говорил, что он был союзником Селима, а не Турции, что теперь его руки развязаны, и он с чистой совестью может посвятить свои силы великим проектам, к которым влечет его собственное желание и стремление создать прочную связь между Францией и Россией. Однако «великие проекты» только намечались. «Временно» был оставлен вопрос о центральных провинциях Турции и о Константинополе. Наполеон колебался, боясь слишком приблизить Россию к цели ее давних стремлений. Александр также не настаивал на широких планах раздела; он был озабочен спасением Пруссии и, кроме того, опасался контакта между Россией и Францией на Востоке. Эта часть вопроса затрагивалась часто, но в туманной и неопределенной перспективе. Конкретизировался лишь вопрос о княжествах, об Ионических островах. Говорилось о приобретении Россией княжеств и части Болгарии, Францией — островов, Боснии и Албании в добавление к Далмации или Албании, Эпира и Греции. Но и это все выражалось в осторожной форме; пышные фразы и изъявления дружбы прикрывали взаимное недоверие; планы, более обширные, чем действительные намерения, скрывали тайную боязнь решительно перейти на вулканическую почву восточного вопроса.
37
Льстя его «парадомании», говорит Чарторийский в своих мемуарах. I, 109.
Все эти колебания отразились в договоре, ратифицированным 27 июня [38] .
28 июня Михельсону было предписано заключить предварительное перемирие с великим визирем. 22 июля прибыл уполномоченный для переговоров о перемирии т. с. Лашкарев. Они происходили в Слободзие между ним, французским посредником Гийомино и турецким уполномоченным Галибом-Эффенди. Перемирие было заключено до весны (до 21 марта 1807 г.) на следующих условиях: в течение 35 дней русские и турецкие войска очищают княжества, русские возвращают туркам захваченные суда и остров Тенедос. Обе стороны назначают уполномоченных для переговоров о мире. Эти условия были подписаны 12 августа. 23-го они были ратифицированы бар. Мейендорфом, заступившим по старшинству место умершего тем временем Михельсона.
38
См. ст. В. И. Пичета.
И. И. Михельсон
Наполеон между тем поспешил занять Ионические острова, что возбудило крайнее неудовольствие Англии. Военным губернаторам островов ген. Бертье, а затем ген. Донзело пришлось бороться с английской блокадой важнейших ионических портовых городов.
Али-паша янинский, почти самостоятельный властитель южного побережья, вступил в переговоры и с Англией и с Наполеоном. Он предлагал признать Наполеона сюзереном, требуя себе взамен острова и Эпир; эта попытка кончилась решительной неудачей. Зато Англия с готовностью пошла ему навстречу. В начале 1808 г. адмирал Коллингвуд вел с ним переговоры о совместных действиях против островов. В Петербурге видели, что Наполеон спешит пожинать плоды союза не только в Европе, но и на Востоке, и с нетерпением ждали своей доли.
Отправляя в Париж гр. Толстого представителем России, Александр ясно изложил свои планы: он находил возможным требовать Бессарабию с Измаилом, Бендерами и Аккерманом, Хотин, границу от устьев Кубани до Риона с Анапой, Сухум-Кале и Поти. Другие желания его были: восстановление и признание договоров 1788 г. и 1802 г. с Турцией, подтверждение прежних преимуществ Молдавии и Валахии, если они не перейдут к России, образование из Сербии княжества, подобного дунайским. Эвакуация княжеств должна быть, как обещал Наполеон, отложена. «Я не ожидаю противодействия со стороны императора моим планам, так как они соответствуют и его видам относительно Оттоманской империи».
Принимая посланника Наполеона ген. Савари, государь говорил ему:
«Император мне признался, что теперь он считает себя совершенно свободным от всяких обязательств по отношению к Оттоманской империи… Он, способный судить об этом вопросе лучше, чем кто-либо, по-видимому, пришел к убеждению, что Константинопольская империя не может еще долго занимать место среди европейских держав. Мы много говорили об этом; и по моему мнению, это государство обречено на гибель. Россия, по своему положению, может надеяться на долю в его останках. Император был так добр, что понял мои виды; я вполне полагаюсь на него, когда он сочтет, что этот момент наступил». Из сопоставления этого разговора с инструкцией Толстому ясно, что виды Александра не простирались еще так далеко; вероятно, вызывая Савари на такую определенную беседу о восточном вопросе, он хотел выяснить истинные намерения Наполеона. И ему пришлось тогда же убедиться, что от тильзитских обещаний до их исполнения еще очень далеко. Савари отговаривался неимением инструкций.
Толстому, изложившему русские взгляды и пожелания на первой же аудиенции, Наполеон очень ясно дал понять свои виды. Из донесений Савари, говорил он, известно намерение императора Александра присоединить к России дунайские княжества. Но Франция не имеет ни малейшего интереса приступать к разделу Оттоманской империи. Поэтому приобретение Албании и Мореи не может его привлекать. Если Россия, действительно, хочет приобрести Молдавию и Валахию, Франция должна получить соответствующую ее интересам компенсацию. «Где же?» спросил Толстой. «В Пруссии», ответил, помолчав, Наполеон.
В сущности говоря, этот момент уже предопределял дальнейшие отношения между Наполеоном и Александром. Наполеон готов был, пожалуй, дать России кое-что приобрести в Турции, но лишь за счет Пруссии и ценой войны с Англией, т. е. с тем, чтобы Россия оказалась совершенно изолированной в Европе, так как приобретения на Дунае поставили бы преграду между ней и Австрией. Александр считал прусский вопрос «вопросом чести», однако, впоследствии готов был согласиться предоставить Европу в распоряжение Наполеона, но лишь при условии, чтобы вознаграждение России на Востоке было соответственно великим. Борьба этих противоположных видов проглядывала во всех их дальнейших отношениях и закончилась к началу 12 года дипломатической победой Наполеона: в 1805 г. Россия шла против Наполеона во главе коалиции, в 1812 мы оказались изолированными. Но осенью 1807 г. этого не предвидели в Петербурге. Там были серьезно заняты восточными планами. Значительно способствовал этому переход ведомства иностранных дел в руки гр. Румянцева. Его взгляды были известны. Он ясно формулировал положение, которое на практике было применено к делу Екатериной II в последние годы ее царствования: что падение королевской власти во Франции было выгодно для России, и что эти выгоды еще не использованы. Он считал, что единственно правильный курс русской политики и политически и экономически ведет на Восток. Под его влиянием восточные виды России определились и развились в систему, основным элементом которой был союз с Наполеоном и разрыв с Англией.
Одним из первых шагов Румянцева был отказ в признании договора о перемирии, получившего ратификацию Мейендорфа. Он писал назначенному на место Михельсона кн. Прозоровскому, что Мейендорф превысил свои полномочия и поэтому ратификация недействительна. Договор может быть принят государем только с исключением двух статей: о возврате судов и о сроке перемирия. Прозоровский сообщил об этом турецкому уполномоченному, требуя изменения статей, но и Галиб-Эффенди и великий визирь отказались обсуждать этот вопрос, настаивая на том, что перемирие заключено правильно.
А. А. Прозоровский
Между тем в конце 1807 года в Париже готовились к открытию мирных переговоров между Россией и Турцией. Толстой просил отозвать его; он боялся не разобраться и не найтись в такой сложной игре. Действительно, опыт Убри мог испугать каждого. Александр отказал, может быть, потому, что из донесений Толстого видна была скорее излишняя твердость его перед Наполеоном, чем уступчивость. Румянцев прислал ему инструкцию, которой предписывалось настаивать на присоединении дунайских княжеств; если же это окажется невозможным, выговорить, по меньшей мере, Бессарабию, но с тем, чтобы княжества до заключения мира остались в оккупации — в виде залога. Переговоры с Шампаньи и Наполеоном убедили Толстого, что в Петербурге ошибаются, если надеются отдельно разрешить прусский и турецкий вопросы. Он полагал, что в намерении Наполеона отнять у Пруссии Силезию и «отдать ее такому государству, которое будет ему за это благодарно», кроется план восстановления Польши, при чем эта область, в случае надобности, послужит вознаграждением Австрии за Галицию. «Цель Наполеона — подчинить Россию так же, как он покорил Пруссию, и он подготовляет средства для достижения этой цели». В январе Шампаньи предложил Толстому два проекта конвенции: