Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том II
Шрифт:
Готовилась австро-французская война.
Сознание, что, раздавив еще раз Австрию, Наполеон обратится против нас, сильно отражалось на отношении к турецкой войне, которая шла неудачно, затягивалась. Пророчески метко определил положение Аракчеев: «Если падение Австрии совершится, прежде нежели мы кончим войну с турками, то Наполеон вмешается в наши дела и затруднит их, и даже может случиться, что после всех нами сделанных пожертвований мы принуждены будем очистить Молдавию и Валахию. Совсем иное будет, если падение Австрии застанет нас в мире с турками. Тогда Наполеон уже не станет вмешиваться в это дело. Очевидно, как полезно для нас побудить турок к миру». Действительно, чувствовалось, что медлить нельзя, что победы Наполеона в Австрии и в Испании могут поставить и нас перед грозной опасностью. И государь приказывал Прозоровскому бросить осаду крепостей, перейти Дунай и Балканы и движением на Константинополь вынудить у турок мир. Но Прозоровский медлил. Вскоре он умер. Его заместил кн. Багратион; дела не пошли от этого лучше. К концу австро-французской войны наша борьба с турками не только не была кончена, но русским войскам пришлось отойти от Силистрии и вернуться на левый берег Дуная. Наполеон злорадствовал.
На бивуаке (Музей 1812 г.)
После
По венскому миру восстановились официальные дипломатические отношения России с Австрией. В Петербург был назначен гр. Сен-Жюльен, в Вену — гр. Шувалов. Относительно турецких дел Шувалову было предписано заявить в Вене, что Россия ничего не хочет от Оттоманской империи, кроме уже завоеванных ею Бессарабии и княжеств; границей России должен был быть левый берег Дуная. Одновременно шла речь о точном исполнении условий венского договора относительно Галиции [43] . Мы не будем здесь касаться польского вопроса, история которого за это время очерчена в другой статье, но укажем лишь, что ход касавшихся его событий и переговоров определил другой, главенствующий вопрос: о столкновении между Россией и Францией. Поэтому те же факты в значительнейшей степени влияли на отношения России к Австрии, следовательно, и на нашу восточную политику. Пока существовала еще надежда уладить польский вопрос между Россией и Францией, т. е. устранить, может быть, и самое столкновение, существовала еще и решимость довершить начатое на Востоке дело в прежней его схеме, т. е. удержать княжества. Когда же Александр остановился в противовес наполеоновскому проекту на плане восстановить Польшу под русским скипетром, он готов был пожертвовать, если окажется нужным, и княжествами.
43
Инструк. 28 ноября 1809 г.
Ф. Ф. Ушаков
В начале 1810 года Шувалов доносил из Вены, что, выслушав первое его сообщение о желании России присоединить княжества и обеспечить права сербского народа, Меттерних ответил, что советовал сербам примириться с турками, а теперь прямо сказал: «В таком случае нам придется сражаться». Впрочем, предложил посредничество Австрии для заключения мира между Россией и Турцией, но, разумеется, не на таких условиях.
Для Меттерниха турецкий вопрос был, прежде всего, вопросом австрийским. В противоположность дипломатам старой, тугутовской, как ее называет историк Австрии Шпрингер, школы, Меттерних придавал восточному вопросу первостепенную, решающую важность. Расширение России в сторону Польши и Балкан грозило, по его мнению, существованию Габсбургской монархии, которая была бы, в этом случае, охвачена славянской империей с востока и с юга и, при преобладании в ее составе славянских же элементов, не могла бы найти опоры внутри себя. Меттерних чуял наступление нового века, века пробуждения народностей. Первый из австрийских государственных людей он заметил этот новый фактор внутренней слабости Австрии и повел ее политику так, как этого требовало чувство самосохранения: оборонительная против славянства, эта политика неизбежно сводилась к новому обоснованию старого принципа охраны существования и целости Турции.
«Если император Наполеон согласен с видами императора Александра насчет Турции, то Австрия, напротив, явно нам противодействует. Россия имеет гораздо больше оснований быть недовольной поведением Австрии, чем она нашей политикой», писал Румянцев Шувалову. Но тут же предписывал скрывать недоверие России к Австрии и заявить, что Александр готов начать переговоры о предоставлении австрийским подданным особых прав и преимуществ в княжествах после их присоединения [44] . Шувалов отвечал, что на этой почве нельзя ничего добиться от Австрии. И он был, конечно, прав. Австрии мало было «прав и преимуществ», ей нужен был отказ России от княжеств.
44
Указ. инструк.
Скоро Шувалов покинул Вену. Дальнейшие переговоры вел гр. Штакельберг. Он был так же, как и Шувалов, убежден, что до решения турецкого вопроса в желательном для Австрии направлении, нечего и думать о соглашении с венским двором. Между тем государственный канцлер далеко не склонен был удовлетворить желания венского двора; он и не доверял ему и не хотел до такой степени подчинить его влиянию исход мирных переговоров с Турцией. Его инструкции нашему венскому послу глухо говорят о турецких делах. Император Александр держался уже в это время других взглядов. 8 февраля 1811 г. он лично писал австрийскому императору, указывая на неизбежность разрыва между Россией и Францией, он не просил о союзе, но выражал желание узнать, какую позицию займет в этом случае Австрия. Наполеон желает восстановления Польши, и Австрии придется отказаться от Галиции — пишет он. Вот чего она должна ждать от французского императора; в предупреждение этого лучше, чтобы занял Польшу войсками он, Александр, а в доказательство полной лояльности по отношению к Австрии он предлагает ей территориальное увеличение за счет Турции; он готов предоставить Австрии Молдавию и Валахию по реку Серетъ и даже Сербию. Повторяя приемы личной политики Людовика XV, он тайно от гр. Румянцева послал инструкции Штакельбергу, предписывая развить эти предложения. Австрийский двор продолжал свою уклончивую политику, боясь Франции и не доверяя России. Наконец, когда разрыв между Александром и Наполеоном уже вполне определился и надо было выбирать, Австрия, стремясь занять, по возможности, безопасную и нейтральную позицию, предложила одновременно посредничество свое между Россией и Францией, и Россией и Турцией. В посредничестве в русско-турецком споре для венской дипломатии было много заманчивого; можно было рассчитывать повернуть дело к выгоде Австрии, как дунайской державы. Если в Вене не верили обещаниям Александра, то были убеждены в возможности достигнуть своих целей на Востоке, посредничая одновременно между Россией и Францией. Этот ловкий маневр, однако, не встретил сочувствия в Петербурге. Александр не верил в успех посредничества Австрии в Париже и, оправдывая ее недоверие, не хотел допустить ее прямого вмешательства в восточный вопрос. Выясняющие это депеши Румянцева показывают, что так было поступлено в значительной степени под его влиянием. Посредничество было отвергнуто, но мысль о союзе или соглашении с Австрией не была покинута. Штакельберг в последний раз указал, что нельзя на это рассчитывать, пока не заключен с Турцией мир и пока ей не возвращены княжества. Позже Штакельберг уверял, что восточная политика России, по меньшей мере, ускорила, если в значительной степени не вызвала заключение союза Австрии с Наполеоном. Того же мнения держался и гр. Нессельроде, с 1812 года статс-секретарь Александра. В своем знаменитом докладе, поданном им императору в марте, он ясно указывает, что считает политику Румянцева в 1811 году ошибочной; между прочим, он приводит и такое соображение: «когда предложение Австрии о посредничестве между Россией и Портой было отвергнуто, русское правительство потеряло возможность компрометировать Австрию перед Наполеоном, который не желал заключения мира между Россией и Турцией».
Голенищев-Кутузов (грав. Кардели)
У австрийских политиков был наготове план кн. Шварценберга, лелеявшийся со времени переговоров о женитьбе Наполеона на эрцгерцогине Марии-Луизе. Кн. Шварценберг и гр. Меттерних, правильно оценивая положение, считали весьма непрочным соглашение России с Францией; предвидя возвращение Наполеона к его польским планам, они вперед учитывали момент, когда между Россией и Францией возникнет соревнование в приобретении дружбы Австрии и ее союзной поддержки. И, заранее останавливая выбор на Наполеоне, как на сильнейшем из противников и наиболее вероятном победителе, кн. Шварценберг предполагал обусловить союз крупным вознаграждением: возвращением Австрии потерянных ею провинций (Иллирии, Далмации, Тироля, Венеции и Макшуи). Его мечты доходили даже до возвращения Силезии, «так как и Силезия древнее достояние Австрии». Зная, что в планы Наполеона входит восстановление Польши, как аванпоста против России, и учитывая возможность уступки Галиции, Шварценберг полагал, что и в этом случае не следует колебаться, а идти навстречу видам французской политики за приличное вознаграждение, которое он определял так: дунайские княжества, Бессарабия, Босния, Сербия и Болгария.
Наполеон прекрасно понимал все выгоды своего положения третьей стороны в восточном вопросе. Чернышеву он говорил: что в желании России приобрести что-либо на правом берегу он склонен был бы видеть даже casus belli, а с Веной держался на иной позиции. «Чтоб Молдавия и Валахия не доставались России, для меня это дело второстепенное, а для вас главное, — велел он сказать там; — так надо знать, решитесь ли вы воевать с Россией». Это уже очень далеко от планов кн. Шварценберга. Вознаграждением за наступательный союз являлись уже не территориальные приобретения, а недопущение России на Дунай. В союзном договоре 2 марта 1812 г. очень определенно отразилась политика Меттерниха. Шестой параграф договора объявлял владения Турции неприкосновенными; тайной статьей Австрии условно гарантировалось обладание Галицией с тем, что если часть Галиции войдет в состав восстановленной Польши, то Австрия будет вознаграждена возвращением иллирийских провинций. Другой секретной статьей Наполеон обещал императору Францу «предоставить ему территориальное приращение, которое не только возместило бы жертвы и расходы союзной помощи, но должно было бы явиться памятником глубокой и прочной дружбы, существующей между обоими монархами». Неопределенность этих обещаний, по сравнению с определенностью шестой статьи договора, ясно говорит, что главной компенсацией Австрии была гарантия против укрепления России на Дунае и вообще на Балканах. Сопоставление же всех этих статей указывает на то, что Австрия готова была мириться с восстановлением Польши, с тем, что она войдет в создаваемый против России заслон. Действительно, Австрия способствовала всем, что от нее зависело, осуществлению плана Наполеона воссоздать против России французскую восточную систему. Таким образом, одним из главных определяющих факторов австрийской политики была неприязнь к России, боязнь расширения ее на Запад и на Балканы; вера в непобедимость Наполеона делала этот фактор решающим. И письмо императора Александра I от 8 февраля 1811 г. ничего не могло тут изменить, если бы даже Румянцев действовал в том же направлении.
Необходимость возможно скорее покончить с турецкой войной становилась все более ясной для Александра. «Постоянные сношения, которые мы имеем здесь с Константинополем, все более укрепляют меня в моем прежнем убеждении, что турки никогда не согласятся заключить мир на требуемых нами условиях», писал ему в 1811 г. Ришелье из Одессы, советуя заключить мир, пожертвовав Валахией до Серета; война в придунайских провинциях отвлекает шесть дивизий, а между тем надо готовиться к нападению со стороны Вислы. Мир с Турцией будет прочен. Наполеон разрушил доверие, которое питали к нему в Константинополе; там прекрасно осведомлены об его планах относительно Мореи и Албании. Если мир будет заключен на мало-мальски приемлемых для Турции условиях, ее не придется бояться во время столкновения с Наполеоном. Герцог настоятельно указывает Александру и на другую выгоду, которой можно достигнуть ценой пожертвования Валахии: «вернуть доверие Австрии». Замечательное письмо это оканчивается горячим призывом, который должен был при обрисовавшемся тогда ходе переговоров в Париже и в Вене сильно подействовать на Александра. «Сохранив Молдавию и крепости, ваше величество спасете честь своего оружия, приобретете прекрасную провинцию, исполняя план Екатерины II, — план, от которого она отказалась в несомненно менее серьезных обстоятельствах, чем текущие. Во имя Бога, государь, послушайтесь совета верного, глубоко вам преданного слуги; скоро, может быть, будет уже поздно. Теперь вы можете приобрести Серет. Кто знает, будете ли вы через два года в состоянии защищать Днестр? Вам слишком необходимы будут все ваши силы, чтобы справиться с грозящей вам бурей, соберите их, государь, чтобы ваши фланги были свободны, когда придется бороться на фронте».
Али-паша (Дюпре)
Этот совет слишком совпадал с донесением Чернышева из Парижа (от 9 апреля) об его странном разговоре с Талейраном, который, по словам русского агента, «говорил вообще, как истинный друг России» и, между прочим, советовал заключить мир с турками; донося об этой беседе, Чернышев предлагал вниманию императора и свой собственный вывод из всего узнанного и слышанного в Париже: необходимо, «во что бы то ни стало», отделаться от этой «неудачной войны», чтобы можно было «нанести самый гибельный удар интересам Наполеона». Чернышев советовал заключить мир с турками и, обеспечив себя от диверсий с этой стороны, «неожиданно вступить в Варшавское герцогство, провозгласить себя польским королем и обратить против самого же императора Наполеона все средства, приготовленные им в этой стране для войны против нас».