Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том III

Колюбакин Борис Михайлович

Офицер и рядовой Лейб-гусарского полка (1800 г.)

О системе воспитания и преподавания большинство официальных источников хранит скромное молчание. И если в корпусах, этих привилегированных дворянских военных учебных заведениях, розге было придано самое серьезное педагогическое значение, что кадеты, если не имели карманных денег, были обречены на хроническое недоедание и болели чесоткой и другими заразными болезнями, принимавшими повальный характер, то можно себе представить, что творилось в сиротских отделениях над безответными солдатскими детьми. Аракчеев в первый же год своего заведывания обратил внимание на переполнение сиротских отделений, и около 1.000 человек попавших туда случайно детей привилегированных сословий были возвращены родителям или определены в дворянский полк. В том же году, пораженный колоссальной смертностью детей в отделениях, он в докладе своем государю указал на то, что большая смертность происходит от того, что дети поступают в отделения в слишком нежном возрасте, когда требуют еще женского попечения, отчего тоскуют и болеют, и потому предлагал принимать детей только начиная с 10-летнего возраста. Это предложение получило санкцию государя. Если крошечные 7-летние русские подданные, отбывающие уже государственную повинность, могли тронуть «чувствительное» сердце Аракчеева, то мы со спокойной совестью можем сказать, что учреждение кантонистов было одним из самых жестоких государственных учреждений, из когда-либо существовавших. Но пусть дети тосковали, болели, умирали, военно-сиротские отделения давали армии свыше 10 тысяч бравых унтер-офицеров, писарей, музыкантов, мастеров, вообще более интеллигентных нижних чинов, которые ей были так необходимы.

Офицерские кадры пополнялись преимущественно молодыми людьми, окончившими курс в кадетских корпусах. В царствование Александра I было три корпуса: 1, 2 и Гродненский, затем в 1802 г. Пажеский корпус был также переформирован в военное учебное заведение. Но уже с самого начала царствования выяснилось, что эти корпуса не могут дать достаточного количества офицеров, требуемых в армию, и тогда же заседала комиссия,

в занятиях которой государь принимал самое живое участие. Было проектировано образовать в губернских городах несколько подготовительных учебных заведений, в которых молодые люди могли бы обучаться общеобразовательным предметам и фронту, а затем поступали бы в высшие классы корпусов для получения военного образования. На том, чтобы образование будущих офицеров оканчивалось непременно в корпусах, император особенно настаивал, так как, по его мнению, только в корпусе, находящемся под непосредственным наблюдением государя, могло вестись правильное военное образование. Проект об учреждении таких школ остался проектом, за неимением достаточных средств. Но все-таки он имел тот хороший результат, что дворянству от лица государя было предложено на свои средства и добровольные пожертвования основать училища, на что дворянство некоторых губерний, например, тульское, и частные лица отозвались, и было основано несколько училищ, соответствующих теперешним средним учебным заведениям. Для пополнения же офицерского состава армии было постановлено, что дворяне не моложе 16 лет могут прикомандироваться к корпусам, откуда они, по прохождении сокращенного курса общеобразовательного и военного, производились в офицеры. Кроме того, дворяне и лица других сословий, окончившие университет или соответствующее ему учебное заведение, могли поступать в части войск юнкерами, и по прослужении полгода производились в офицеры. В 1807 г., в виду нахождения многих частей войск за границей, для облегчения дворянству поступления на военную службу был в Петербурге сформирован «дворянский полк», с состоящим при нем эскадроном. В него принимались дворяне, и по прохождении курса общих наук и фронтовых занятий они производились в офицеры. На самом же деле общие науки в дворянском полку не преподавались, и он был как бы привилегированной воинской строевой частью. Более серьезное внимание на образование будущих офицеров в учебных заведениях было обращено в конце царствования Александра I, когда были учреждены инженерное и артиллерийское училища, школа гвардейских подпрапорщиков, в Оренбурге Неплюевское училище с преподаванием восточных языков, куда принимались и инородцы, и институт инженеров путей сообщения. Последнему была придана вполне военная организация, и обучавшиеся молодые люди числились на первых двух курсах подпрапорщиками, а на старших — офицерами. В старшие классы артиллерийского и инженерного училища могли поступать и офицеры действительной службы не старше чина подпоручика для подготовки себя к службе в специальных родах оружия. Из программы вступительного экзамена в школу подпрапорщиков, где общие предметы преподавались в самом минимальном количестве и образование будущего офицера весьма мало пополнялось, мы можем видеть, как мало было обращено внимания на образовательный ценз офицерского корпуса. При поступлении в школу требовались «знание русского, одного из иностранных языков и знание правил их грамматики», по математике: «решение предложений и основательное доказательство оных», по истории: «общее познание чисел и имен исторических, пересказ и изложение главных происшествий», по географии: «общие сведения о разделении частей света, положение земель, главные города, реки, горы и прочее». Этим требуемые познания ограничивались. При этом программа заранее обещала, что на экзамене по русскому языку к молодым людям, происходящим из прибалтийских и западных губерний, не будут слишком требовательны.

Офицеры Лейб-гренадерского полка (1802–1805 гг.)

Кроме пополнения офицерского состава категориями вышеупомянутых лиц, он пополнялся производством нижних чинов, поступивших на службу по набору. Наполеоновское положение, что «всякий солдат носит в своем ранце фельдмаршальский жезл», всегда существовало в русской армии, несмотря на колоссальное преобладание дворянского элемента в рядах офицерства. За военные подвиги всякий рядовой мог быть произведен в офицеры, в мирное время в особенности унтер-офицеры могли добиться производства в офицеры за особо выдающиеся заслуги. Последние случаи были, конечно, явлением редким. После же великих александровских войн было значительное число офицеров, произведенных из нижних чинов за отличие. Итак, мы видим, что офицерский состав, главным образом, пополнялся из дворянского сословия. Преобладание дворянского элемента накладывало яркий отпечаток на дух, нравственные качества и весь облик офицерства. Влияние это не смягчалось в большинстве случаев и воспитанием, так как очень многие офицеры военного образования в специальных училищах не получали. За исключением воспитанников кадетских корпусов, офицеры поступали под знамена прямо из той среды, из которой они вышли, и были такими, какими было все дворянство со всеми его дурными и хорошими сторонами. Первый огромный недостаток заключался в их малообразованности. Уважения к подчиненным, к личности солдата, воззрения на него, как на боевого товарища, необходимых в правильно организованной армии, у них, как вышедших из среды, развращенной произволом и бесправием крепостничества, не могло быть; не было у них и склонности к интенсивному труду. Из своей же среды они выносили дух преданности императору, солидарность членов одного сословия, значительную дозу добродушия, фатализма и склонности к нравственной порядочности, т. е. такие качества, при наличности которых из них можно было, при умении взяться за дело, выработать прекрасный офицерский состав. Нет, кажется, ни одной общественной среды, дух, настроение общей массы которой были бы так подвержены изменениям и колебаниям в зависимости от внешних событий и воли лиц, стоящих во главе ее. Дух нижних чинов войска в силу косности представляет из себя величину, гораздо более определенную и устойчивую. Поэтому обаяние личности великого полководца, внешних блестящих событий очень быстро отражается подъемом духа, нравственным возвышением офицерского состава; влияние дурного высшего военачальника очень быстро действует деморализующим образом на офицерскую массу. Так как в течение царствования Александра I в высших и военных сферах несколько раз менялись веяния, то в зависимости от этого общего среднего офицерского типа установить нельзя. Преобладающими являются три главных типа. Первый, преобладавший в начале царствования Александра I — «гатчинец», существо тупое, раболепное перед высшими, грубое и жестокое с подчиненными, заколачивающее в прямом и переносном смысле солдата в прусскую систему. В служебном отношении «трынчик» — весь ушедший в ремешки, пряжки, прическу, обмундирование и дальше этого ничего не видящий. По счастью, для армии царствование Павла I продолжалось недолго, и тип гатчинца не успел пустить слишком широких и глубоких корней и мало-помалу начинает уступать более привлекательному типу. В ряды офицерства вступают прошедшие через кадетские корпуса дети екатерининских офицеров, слышавшие от своих отцов о лучших традициях армии, чем гатчинская. Офицерами делаются дети дворян, которые при всей своей косности и сословном эгоизме не всегда оставались чуждыми либеральным веяниям начала царствования. Эта молодежь получает боевое крещение в войнах 1805–1807 годов и представляет из себя тот материал, из которого выработались витязи чести, порядочности и воинской доблести, какими мы привыкли считать офицеров Отечественной войны. Под влиянием же не объяснимой никаким здравым смыслом наступившей после 1815 г. в высших военных сферах реакции, тип этот быстро исчезает, как преобладающий, и на его место вступают, по выражению великого князя Константина Павловича, «танцмейстры и экзерсисмейстры» и бурбоны, т. е. тот же тип «гатчинца», разве, может быть, в более смягченной форме, увековеченный Грибоедовым в его Скалозубе. Уцелевшие же в войсках представители эпохи Отечественной войны, как Ермолов, Паскевич, Витгенштейн, М. Ф. Орлов, Сабанеев и пр., блещут отдельными яркими искрами среди мрака; дух той эпохи сохраняется лишь на далекой окраине, где поддерживается непрерывными битвами и опасностями, и где вырабатывается тип офицера-«кавказца». Но наступившая после 1815 г. реакция вызывает и другое, совершенно новое явление, не бывшее никогда прежде в армии: массовый протест в офицерской сфере. Создается тип офицера, может быть, и мечтательного, но исполненного высшими идеалами, бескорыстным и самоотверженным стремлением к общественному благу, проникнутого ненавистью ко всему тупому, жестокому и несправедливому — тип декабриста.

Офицеры Польского конного полка (1801–1802 гг.)

Выше было упомянуто, что в начале царствования делались лишь очень нерешительные и робкие шаги против прусской системы. Изданный Александром приказ 1804 г., касающийся этого предмета, допускал применение телесного наказания, кроме случаев совершения нижними чинами серьезных общих и воинских проступков, также и за такие незначительные нарушения порядка службы, как оплошность в карауле, небрежность хранения амуниции и т. п. К отмене или смягчению, по крайней мере, прусской системы делаются более решительные шаги по вступлении в должность военного министра Барклая-де-Толли. В 1810 г. им издан циркуляр, разосланный всем генералам, в котором он указывает на увеличившуюся болезненность и смертность в войсках, объясняет ее закоренелой привычкой «всю науку, дисциплину и воинский порядок основывать на телесном наказании»; были даже примеры, что офицеры обращались с солдатами «бесчеловечно». В 1811 г. вышел новый устав ротного ученья, отменявший многие бесполезные ружейные приемы и вообще облегчавший муштру солдата. До 1812 г. издавались циркуляры и разъяснения о большем приспособлении пехоты в бою к местности и о рассыпном строе. В этом же году было издано и «Наставление гг. пехотным офицерам в день боя», в котором совершенно категорически предписывается применять стрелковую цепь в бою, пользоваться при действии этой цепи всяким местным прикрытием, но отнюдь не разыскивая его отступлением назад; офицеру, распоряжающемуся в цепи, в виду опасности, ее не смыкать и не отводить к сомкнутой части, а дожидаться поддержки от последней. Вообще же от «наставления» веет новым духом, или же в нем слышна старина Суворовская. В дополнение к ротному учению и составляя его продолжение в его духе и духе «наставления» были изданы в 1816 г. устав батальонного учения и в 1818 г. устав линейного учения частей, больших батальона. Этими уставами была введена стрелковая рассыпная цепь, в состав которой входили гренадеры и «стрелки», лучшие по нравственным качествам люди части, и застрельщики, выбранные из всего батальона за способность к меткой стрельбе и расторопность.

А. П. Тормасов (Доу) Ф. Ф. Винцингероде (Доу)

Решительный

же поворот против прусской системы наступил только тогда, когда император, уступая общественному мнению и желанию армии поставить во главе ее «остального из стаи славной екатерининских орлов» — Кутузова, когда Неверовский со своей дивизией рекрут отражал под Красным атаки отборной кавалерии Мюрата, сибирские новобранцы под Смоленском своими импровизированными контратаками задерживали французскую пехоту, ополченцы под Бородином дрались наравне с обученными старыми солдатами, Платов там же со своей «иррегулярной» кавалерией производил переполох в тылу французской армии, Давыдов, Фигнер, Сеславин доводили до отчаяния своими несогласными ни с какой стратегией партизанскими действиями опытных маршалов, — словом, тогда, когда войско перестало быть делом императора и его генералов, а стало делом народным, только тогда прусская система вся целиком заняла приличное для нее место, т. е. была выкинута за борт жизни русской армии. Но — увы! — слишком не надолго. Героев войны, всех военных людей, носивших в себе искру Божию, желавших дальнейшего развития военного дела, которому они были преданы, ждало горькое разочарование, которое принесла с собой реакция, наступившая с 1815 г.

Помимо тех тягостей, которые несло население России во время постепенного количественного роста армии и войн поставкой рекрутов, войны, вполне естественно, колоссальной тяжестью надавили и на все экономическое положение страны. Военный бюджет, выражавшийся в начале царствования цифрой в 26 миллионов рублей из 82 общего государственного расхода, возрос в 1814 году до 70 миллионов из 114 млн. В среднем на душу населения приходилось военного расхода 4 рубля. Цифра, несомненно, огромная, если принять во внимание, что в настоящее время на душу приходится около 1 р. 30 к., а в то время покупательная сила рубля была почти вчетверо выше настоящей. Отчасти такое отягощение военными расходами вызывалось сравнительно высокими окладами офицерского жалования: так, напр., жалование армейскому прапорщику полагалось в 450 руб., т. е. в 1.800 руб. по теперешней ценности рубля. В мирное время в провиантском продовольствии войск во время пребывания его в пределах государства затруднений не встречалось в виду земледельческого характера страны, и войско получало достаточное довольствие, за исключением, конечно, случаев (которых зарегистрировано достаточное количество, несмотря на негласность этого дела) злоупотреблений со стороны провиантского департамента и непосредственных воинских начальников. Зато в обмундировании и вооружении войск встречались большие затруднения. Суконные фабрики были обложены особой повинностью в пользу армии. Они обязаны были поставлять по определенной таксе известное количество солдатского сукна. Сукна, вырабатываемого русскими фабрикантами, не хватало, оно выписывалось из Англии. С установлением с 1808 года континентальной системы и невозможности получать сукна из Англии, повинность русских фабрик была настолько увеличена, что многие из них вынуждены были прекратить совсем производство. В 1812 г. было разрешено шить войскам обмундирование из домашнего крестьянского сукна. Предметы вооружения вырабатывались на казенных ружейных заводах Тульском и Сестрорецком, порох — на Шостенском и других частных и казенных заводах. Этих предметов вырабатывалось тоже недостаточное количество, так что ружей своего производства не хватало не только на милицию, но и на регулярные войска, каковая недостача была пополняема тоже выпиской из Англии. Впрочем, в течение царствования Александра I расширением заводов была достигнута достаточная выработка оружия и пороха в пределах государства. Кроме повинности рекрутской и денежной, население несло повинность поставкой на войско подвод и лошадей. Во время Отечественной и заграничных войн было забрано в виду полного отсутствия войскового обоза сначала 3.000 повозок, потом еще 6.000. От населения западных и малороссийских губерний по военно-конской повинности было взято по одной лошади от рекрутского пятисотенного участка, для нужд обоза и артиллерийских парков. В 1813 г. в войске стал чувствоваться сильный недостаток в кавалерийских лошадях, закупаемых в обыкновенное время ремонтерами по вольной цене. Поэтому было разрешено населению Подольской и Волынской губерний вместо рекрут представлять в казну верховых лошадей: взамен каждого рекрута 3 кирасирских или 4 драгунских или 5 уланских. Эта мера дала войску 13.000 лошадей. Если мы примем во внимание цену рекрутской квитанции, которая принималась в казну, колеблясь в цене, за 350 рублей, или около того, и покупную силу рубля, то выйдет, что цена на ремонтную лошадь была довольно высока.

Солдаты Павловского Гренад. полка (1802–1803 гг.)

Обеспечение больных и раненых не было поставлено в царствование Александра I на надлежащую высоту. В начале царствования медицинский персонал, обслуживавший войско, находился в ведении Военного Министерства и Внутреннего одновременно. Изъятием военно-медицинского персонала из ведения Министерства Внутренних Дел и расширением штатов было достигнуто достаточное, по тогдашним понятиям, обеспечение войска медицинской помощью для мирного, по крайней мере, времени. В военное же время медицинская часть была организована очень не полно. Все современники свидетельствуют о страшном переполнении лазаретов и госпиталей. Сам государь неоднократно указывал в приказах на переполнение госпиталей, неоказание в них достаточной медицинской помощи, возвращение в строй людей непоправившихся и полубольных. Конечно, эти приказы не могли приносить большой пользы на деле, лечебные заведения оставались переполненными, так как их было мало и многие раненые, если не умирали на самом поле битвы, были предоставлены случайностям частной благотворительности. В одном Бородинском бою выбыло из строя 42½ тысячи человек; во время преследования Наполеона от Тарутина до границы, Кутузов потерял 48 тысяч человек убитыми, ранеными и больными. Из этих цифр видно, каких средств требовало бы обеспечение войска полной медицинской помощью, и мы нисколько не преувеличим, если скажем, что число погибших от недостатка медицинской помощи должно исчисляться многими десятками тысяч.

По окончании заграничных войн государем, под его личным председательством, был учрежден комитет по оказании помощи увечным и раненым воинам. Но так как это учреждение было новое, то оно не успело развить своей деятельности настолько, насколько того желал государь. Деятельность его коснулась, главным образом, помощи увечным и раненым офицерам. Для облегчения же участи искалеченных на войне нижних чинов сделано почти ничего не было.

Смерть видели лицом к лицу, израненные валялись неубранными на полях сражения, еле прикрытые кое-как наброшенной одеждой, ломали походы по тысячам верст, терпели голод от интендантских хищений — все вынесли русские воины. Все эти бедствия казались стихийными, неизбежными по военному времени, тяжесть их смягчалась сознанием того, что творится огромное общее дело, славой побед; разнообразием походной и бивачной жизни. В награду за все это, казалось бы, войско имело право рассчитывать на достойное его положение на родине: офицеры, что им будет предоставлено такое положение среди народа и общества, что они не будут чувствовать себя опричиной, нижние чины, — что им будет сокращен срок службы, что они избавятся от излишней муштры, от жестоких унизительных телесных наказаний. Ведь доказало же войско, что оно в полном смысле слова народное, что муштра и жестокости не нужны, так как «небитые» ополченцы и рекруты на деле показали себя не хуже старых солдат, прошедших весь тернистый путь многолетней муштры. Но впереди войско ожидало еще более тяжелое испытание.

Возвращение в Петербург гвардии произошло при тяжелом предзнаменовании. Мужик, попавший под ноги лошади императора в то время, как он впереди вступающей в Петербург гвардии салютовал императрице, был на глазах Императорской Фамилии избит палками полиции. Над возвращавшимся на родину войском пронесся призрак, как казалось, умершей и похороненной Гатчины. Якушкин в своих записках описывает, какое тяжелое впечатление произвело на офицеров, отвыкших за границей от подобных сцен, первое впечатление, полученное на родине. Зловещее предзнаменование оказалось правдивым. Гатчинский дух только казался покойником: скоро, слишком к сожалению, скоро доказал он свою жизнеспособность.

А. Кожевников

Парад на Дворцовой площади в присутствии имп. Александра I (Патерсона)

II. Вожди армии

С. П. Мельгунова

тдавая должное героизму и мужеству русского солдата, один из современников первых войн александровской эпохи, будущий декабрист Фонвизин, не мог не отметить в своих воспоминаниях, что русская армия уступала французской «в той восторженной пламенной храбрости в нападении, какой французы побеждали все европейские армии». Мы уже знаем причины этой «восторженной пламенной храбрости» революционных войск, объединявшей в одно и вождей и армию. Этих причин, конечно, не могло быть в русской армии, — армии старого порядка и крепостной муштровки. И если мы припомним внешние условия походов 1805–1807 гг., то еще с большим удивлением и в то же время уважением остановимся перед тем фактом, что даже на полях Аустерлица не померкла военная слава России. Русская армия стояла перед лучшей европейской армией, перед гениальным стратегом и полководцем, перед всеобщим победителем… Ей предстояло огромное испытание в сфере военной подготовки и личной доблести. И если личная доблесть с честью вышла из этого испытания, то первая оставила желать многого. Прежде всего было забыто «мудрое» правило, как выразился современник, что «войну надо начинать с брюха». Престарелый фельдмаршал Каменский, не найдя «ни боевых, ни съестных припасов, ни госпиталей» в отчаянии даже покинул армию — таким безотрадным казалось ему положение вещей. Интендантские хищения, о которых рассказывает декабрист кн. С. Г. Волконский, сам участник многих боевых действий, приводили к тому, что в армии отсутствовало продовольствие, люди ходили босыми и т. д. [13] «Солдаты Беннигсена всю зиму (1805–1806 гг.) питались сырым картофелем без соли; они шатались, как тени, без обуви, без приюта, слабели, заболевали и умирали с голода», вот картина, нарисованная современником (приписывается А. Ф. Воейкову «Русск. Арх.», 1868, стр. 1860). При таких условиях поддерживалась военная честь России… И все-таки армия сохранила мужество, как единогласно свидетельствуют очевидцы. Тем более могла она выдержать искус, когда уже приходилось сражаться не за чужие интересы, выдвинутые сложными мотивами международной политики, а более близкие, доступные пониманию каждого солдата, когда приходилось защищать родину от иноземного нашествия; когда развевалось идейное знамя, воодушевлявшее мужество каждого члена армии.

13

См. также письма А. Б. Куракина к императрице Марии Феодоровне; о них дальше.