Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том IV

Апухтин Александр Николаевич

Г.-л. Н. С. Дорохов (Клюквина, по ориг. Доу)

На этот раз французы выслали очень сильный отряд фуражиров. Но и Курин выставил большие силы. «Число ополчения в сей день простиралось до 5.800 человек, из коих 500 было на конях, а прочие — пешие. Все они в 8 ч. утра собрались в церкви с. Павлова, где, по отслужении литургии и молебствия, простились со слезами друг с другом и поклялись перед алтарем — не выдавать товарищей до последней капли крови». Затем Курин предложил, разделив ополчившихся людей на 3 части, назначить, кроме того, 2 начальников и выбрал в эту должность вохтинского старосту Стулова и еще одного крестьянина: первому была поручена вся конница с небольшим числом пехоты, а второму — тысяча пеших. Команду же над остальными людьми и размещение к бою всех частей принял на себя сам Курин. Расположив отряды своих товарищей в засадах у с. Меленков и Юдинского овражка и приказав им оставаться там и не вступать в дело без его распоряжения, Курин разместил прочих воинов-поселян скрытно в с. Павлове. Появились два неприятельских эскадрона. Один остался вне села, другой вошел в Павлово, и командир его потребовал провианта, обещая заплатить. Тогда Курин, обещав дать, приказал Стулову атаковать первый эскадрон, а сам заманил второй эскадрон во двор, завалил ворота и истребил почти весь. Стулов атаковал первый эскадрон, прогнал его и, только встретившись с большим неприятельским отрядом, отступил. Французы преследовали Стулова до Павлова и окружили его отряд со всех сторон. Но в это время в тыл неприятеля ударили засевшие в Юдинском овражке поселяне, и французы были обращены в бегство. «Только темнота ночи спасла их от совершенного истребления. Сам Курин убил в этот день одного офицера и 2 рядовых, а вообще от его руки пало 8 человек. Победителям достались в добычу 20 пароконных повозок с лошадьми, 25 ружей, 120 пистолетов и 400 сум с патронами» (Богданович, «Отечеств. война», т. III, 397–409).

«Володимирцы» (Совр. карик.)

Понятно, мелкие и случайные стычки носили и неорганизованный характер. Но нападения неприятеля на крестьянские селения, грабежи и насилия все учащались, обращались как бы в систему. И крестьянские выступления в силу вещей очень скоро приняли организованный характер. Тогда уже народная война из эпизодической превратилась в систематическое истребление неприятеля и в правильно и широко поставленную оборону страны. «На пунктах возвышенных, господствующих над окрестною местностью, выставляемы были от крестьян посты, зорко сторожившие появление неприятеля; ежели подходившая команда была малочисленна, то воины-поселяне старались окружить и захватить ее скрытно, чтобы не обнаружить своего притона; в случае же наступления значительных сил, сторожевые подавали о том весть в ближайшее село; раздавался набат и на условленном заблаговременно пункте сходились из всех соседственных селений люди, вооруженные, кто чем мог, под командою местных начальников отставных офицеров, дворян, либо старшин, избранных крестьянами из среды своей. Иногда эти предводители пред боем возбуждали дух своих подчиненных краткой речью». Когда был занят Звенигородский уезд, жители Воскресенска учредили денную и ночную стражу. В лесах наблюдали за неприятелем, взлезая на верхушки деревьев (Богданович, «Отеч. война», т. III, стр. 397–409). Для характеристики военной тактики крестьян заслуживает внимания следующий случай, имевший место в с. Каменке, Калужской губернии. «500 человек французов, привлеченные богатством сего селения, вступили в Каменку; жители встретили их с хлебом, солью и спрашивали, что им надобно? Поляки, служившие переводчиками, требовали вина, начальник селения отворил им погреба и приготовленный обед предложил французам. Оголоделые галлы не остановились пить и кушать, проведя день в удовольствии, расположились спать. Среди темноты ночной крестьяне отобрали от них ружья, увели лошадей и, закричав „ура“, напали на сонных и полутрезвых неприятелей, дрались целые сутки и, потеряв сами 30 человек, побили их сто и остальных 400 отвели в Калугу» («Бумаги Щукина», I, 62). Вооружение крестьянских отрядов состояло из домашних орудий — в роде вил, ножей, кольев, также охотничьих ружей, а иногда они обзаводились не только военными ружьями, но даже пушками.

Интересно отметить, что в вылазках крестьян против неприятеля и баталиях принимали участие даже женщины. «В Боровске две девушки убили 4-х французов и несколько дней тому назад крестьянки привели в Калугу взятых ими в плен французов» (Из частного письма 2 окт. 1812 г. — «Бумаги Щукина», I, 62). А в Сычевском уезде старостиха Василиса получила всероссийскую известность своими энергичными действиями против неприятеля.

Дело организации народной войны прежде всего взяли на себя сами же крестьяне, иногда в организации участвовали бурмистры, помещики, наконец, в некоторых случаях администрация. «В Мосальском уезде (например), по словам полк. Поликарпова, первыми инициаторами и руководителями народной войны явились крестьяне помещика Нарышкина — сокольник Василий Половцев и бурмистр Федор Анофриев». Они сформировали целый отряд вооруженных крестьян («Новая Жизнь», 1911 г., июль и сентябрь). В селе Левшине, Сычевского уезда, самым энергичным и страшным для французов «смелостью и телесною силою своею» организатором народной войны был местный бурмистр («Русск. Арх.», 1876, II, 310). И в других уездах Смоленской губернии действовали сформированные крестьянами отряды. В Московской губернии крестьяне взяли на себя охрану селений и помещичьих усадьб.

Иногда крестьянские отряды организовались отбившимися от своих частей рядовыми. Подобным организатором явился, например, в Смоленской губернии рядовой Четвертаков. Свалившись со смертельно раненой лошади, он был взят в плен, но сумел бежать и добрел до д. Басманы. Не желая оставаться без дела, он предложил крестьянам вооружиться и идти с ним на французов. Те отнеслись недоверчиво к Четвертакову. Нашелся лишь один охотник, с которым он и отправился в путь. Дорогой они убили двух французских кавалеристов и сели на их лошадей. В с. Зоднове к ним присоединилось четыре десятка крестьян. Четвертаков посадил их всех на лошадей и, вооружив пиками, убивая французов, они брали их ружья, и отряд Четвертакова начал очень успешно действовать. Слухи о нем быстро распространились и, когда он прибыл вторично в д. Басманы, его встретили уже с восторгом, и ряды его ратников стали пополняться новыми и достигли 300 человек. Теперь Четвертаков уже превратился из случайного партизана в оборонителя данной местности. Обосновался в Басманах, устроил пикеты, организовал разведки и повел правильные военные действия против неприятеля («Русск. Ст.», 1898 г., июль, 95–102). Точно так же поступил рядовой Еременко который выбыл из строя после битвы под Смоленском 5 августа и, оправившись от раны, сформировал отряд в 300 крестьян (Поликарпов, там же).

Из помещиков организаторов и руководителей крестьянских отрядов наибольшую известность приобрели смольняне — Энгельгардт, Шубин, Лесли, предводитель дворянства Нахимов, Зубцовский, помещик Цызырев и др.

Организация крестьянских отрядов администрацией имели место в Смоленской губернии. Здесь советник тверской гражданской палаты Денисов объезжал все уезды и вызывал охотников.

Так возникали крестьянские отряды и так они действовали.

При возвращении из России (Немец. гравюра)

Народная война была вызвана необходимостью самообороны, и поскольку она оставалась в этих пределах, против участников ее ничего нельзя было иметь. Они заслуживали только признательность. Но, к сожалению, крестьяне не остались на высоте своего призвания и перешли предел необходимого. Они попрали требования гуманности, соблюдаемые обыкновенно даже и во время войны, и допустили жестокости. Они прямо охотились за мародерами и фуражирами и отводили душу их мучениями. Расправа с пленниками может потрясти душу. «Сначала, когда французы попадались понемногу, с ними возились долго, убивали нередко изысканным способом: обматывали соломою и сжигали живьем, отдавали на потеху бабам и ребятишкам. Но вот отсталые и измученные французы начали чуть не сами идти в руки, да и не десятками, а целыми сотнями. Тут уже понадобилась иная расправа. Сгоняли пленных в сараи и сжигали там сотнями, топили в прорубях, зарывали живыми в землю» (Надлер, «Александр I», ч. II, 230–231). И делалось это с невероятным хладнокровием и сознанием даже как бы богоугодности истребления «басурманов». Генерал Левенштерн видел, как один часовой мастер «осенил себя трижды крестным знаменем, схватил большой кухонный нож, бросился на улицу и убил на моих глазах 5 или 6 французов так быстро, что я не успел помешать этому». Окончив эту операцию, герой снова перекрестился и спокойно вытер и убрал нож («Русск. Ст.», 1901 г., 1–3, 363). Впоследствии эти герои хвастались даже своими подвигами. «Наловили это мы их, французов, десятка два, — говорил один крестьянин на постоялом дворе после войны, — и стали думать, что бы с ними поделать, свести, что ли, куда, сдать, что ли, кому, да куда поведешь и кому сдать? Вот и приговорили миром побить их. Выкопали в перелеске глубокую яму, повязали им, французам, руки и пригнали гуртом; стали это они вокруг ямы, а мы за ними стали и начали они жалостно талалакать, точно Богу молиться; мы наскоро посовали их в яму да живых и зарыли. Веришь ли, такой живущий народ, под землей с полчаса ворошились» (Надлер, II, 231). Ожесточилось даже женское сердце. Бабы вырывали у мужиков пленных, чтобы приложить свою руку к истязанию их и утолить жажду мести. «Вот, бывало, и наткнемся мы, парни, на одного, — рассказывал после уже старик, крестьянин, — возьмем и приведем в деревню; так бабы-то и купят его у нас за пятак: сами хотят убить… Одна пырнет ножом, другая колотит кочергой, опять другая тычет веретеном»… («Русск. Арх.», 1875 г., IX–XII, 228) [197] .

197

Этим жестокостям в темной массе вряд ли приходится удивляться. Среди нее, как мы знаем, всеми мерами распространяли «разные суеверные слухи». Ей внушали эти жестокости и подавали пример… Война полна ужасами, иногда почти неизбежными там, где дело идет о самосохранении. Ужасную картину при отступлении около Гжатска рисует в своих воспоминаниях Сегюр: «Мы были изумлены, встретив на своем пути, видимо, только что убитых русских. Замечательно было то, что у каждого из них была совершенно одинаково разбита голова и что окровавленный мозг был разбрызган тут же. Нам было известно, что перед нами шло около двух тысяч русских пленных и что вели их испанцы, португальцы и поляки». Рассказывая о возмущении со стороны Коленкура и др. этой «бесчеловечной жестокостью», Сегюр добавляет, что «на следующий день эти убийства прекратились. Наши ограничивались тем, что обрекали этих несчастных умирать с голода за оградами, куда их загоняли словно скот. Без сомнения, это было жестоко; но что было делать? Произвести обмен пленных? — Неприятель не соглашался на это. Выпустить их на свободу? — Они пошли бы всюду рассказывать о нашем бедственном положении и, присоединившись к своим, они яростно бросились бы в погоню за нами. Пощадить их жизнь в этой беспощадной войне — было бы равносильно тому, что принести в жертву самих себя. Мы были жестоки по необходимости» (русс. пер., 112); по словам Росса, жестокость над пленными производилась по приказанию Наполеона (рус. пер., 202). Вряд ли, однако, это было так. Жестокость порождает жестокость. Но с тем большим вниманием историк должен остановиться на фактах, свидетельствующих о гуманности к врагу. Мы встречаемся на ряду с рассказами о жестокостях с фактами незлобивости и жалости к полуголодному, умирающему врагу, т. е. к врагу, который уже не мог быть «хищным зверем». Мы знаем факты, когда крестьяне спасали французов от зверства казаков (см., напр., воспоминания Комба). Народная масса проявляет по отношению к врагу подчас более гуманности, чем люди культурные, люди общества. Мы слышим нередко рассказ об издевательствах над пленными, с которыми обращаются, как «с собаками» (см., напр., письма Волковой 18 ноября и 2 декабря о тамбовском губернаторе. «Жестокое обращение с обезоруженным врагом в Тамбове побудило даже вмешаться Кутузова»). Друг и поклонник Ростопчина А. Я. Булгаков, когда ему приходится говорить о пленных французах, выражается не иначе: «пусть околевают эти негодяи». Раненый француз, оставшийся в Москве, начальник обоза главной квартиры Газо рассказывает, что при вступлении русских в Москву было перебито более 2.000 раненых французов, расположенных по частным квартирам. Но и просвещенный гр. Ростопчин мало чем будет отличаться от закоснелого в невежестве донца. Свое свидание с Газо он закончил «неприличной бранью» и велел поместить французских раненых в подземелье, где будет ежедневно умирать по тридцать человек («Р. Ст.» 1893 янв., 32). Ред.

Из каких бы побуждений не действовали крестьяне, но во всяком случае своим непосредственным участием в военных действиях они оказали огромную услугу России в 1812 году. Некоторые местности были обязаны своей целостью исключительно крестьянам. Свидетельства этому идут с разных сторон. По поводу действий Четвертакова было произведено следствие, и оно обнаружило воочию заслуги этого партизана. Следователи «видели своими глазами», что на пространстве 35 верст от Гжатской пристани страна не была разорена, между тем как кругом все окрестные деревни лежали в развалинах. Все жители согласно показали, что крестьян вооружил и управлял ими всецело Четвертаков и «с чувствительною благодарностью называли его спасителем той стороны» («Русск. Ст.», 1898, III, 101). «Моим Никольским спасена вся Волоколамская округа, — читаем в письме помещика Алябьева, — по причине той, что моя дача на границе Смоленской губернии, а потому все нападения от французов были на мои деревни. Гаврила же (крестьянин Алябьева) с мужиками и с дворовыми людьми перебил их в разные набеги 600 человек, а потому далее в округу и не могли пройтить, следовательно, и остались все прочие селения не только невредимы, но и в покое» («Бумаги Щукина», ч. IV, 352). «Сельцо Володимирово на Серпуховской дороге, в 40 верстах от Москвы… осталось невредимо от общего разорения единственно по верности и усердию крестьян онаго»… («Русск. Арх.», 1876, II, 314). Вообще очень многие помещики выражали свою признательность крестьянам за спасение своих имений. Отчеты приказчиков и бурмистров своим господам очень часто констатируют, что «крестьяне были от своих домов неотлучны и многие набеги неприятельских небольших партий отражали и тем спасли все деревни от огня рук неприятельских».

Полон неприятеля тоже должен быть поставлен в актив народной войне, причтен к заслугам наших партизанов. «До конца сентября они взяли в плен около 15.000 человек, истребили, вероятно, столько же и уничтожили массы неприятельского фуража и артиллерийских снарядов» (Надлер, II, 81). А после сентября, когда началось отступление Наполеона, полон возрос еще больше.

Но самой главной заслугой крестьян в войну 1812 года было нанесение последнего удара «большой армии». Для отступавшей и уже обессилевшей армии Наполеона оставалось одно средство спасения — добраться до границы. И если бы убегавшая армия имела возможность по пути подкреплять свои силы пищей и отогревать закоченевшие члены, они дошли бы до границы. Но крестьяне истребляли французов, гнали неприятельских солдат от деревень, спугивали с биваков или просто приканчивали на месте. Этим они лишали армию последнего ресурса.

За свои заслуги отдельные крестьяне получали награды в виде георгиевских и других крестов, но все крестьянство в своем целом осталась невознагражденным. Наиболее соответствующей в тот момент наградой за самопожертвование для крестьян было бы, конечно, освобождение от крепостной зависимости. Но освобождения не последовало. Последовало разоружение народа. Именно, когда война кончилась, было сделано распоряжение, которым крестьяне приглашались добровольно выдать оружие, а власти отбирать оное. Этим распоряжением крестьянам как бы предлагалось вернуться в свое прежнее состояние и забыть, что они пять месяцев считались за граждан. Рабам не надо и нельзя иметь оружие.

В. Алексеев

Отступление французской армии (Мансфельд)

IV. Березина

Переход через Березину (Falat)

1. Березинская операция

Ген. А. Н. Апухтина

осле Бородинского сражения, миновав Москву, перейдя на старую Калужскую дорогу, в дер. Красная Пахра, Кутузов получил привезенный флигель-адъютантом Чернышевым план дальнейших действий.