Шрифт:
I
Сон как рукой сняло, после утреннего позвякивания колокольчиком камердинера Георгия, не позволив ни минуты молодому барину по обыкновению понежиться под белоснежными одеялами пышного ложа. Каждые сладостные грёзы и сказочные предрассветные видения Ладимир – этот юный искатель истинного познания – наскоро, хоть и после продолжительного пробуждения, записывал в свою «сонную книжечку», чтобы потом явить жизни собственные сноходческие наблюдения. В них он часами выискивал высшие знаки и глубочайший умысел, дабы каждой мелочи было установлено самостоятельное и обстоятельное объяснение.
Но нынешний день был не похожий на другие, из медленно тянувшихся до него, дней, которые в последнее время коротались не далее, чем в стенах поместья и на окружных территориях. Так было не всегда, а стало лишь причиной слишком затянувшегося
Он был здесь, рядом, и собирался по мелким кусочкам из множества других, соединённых цепочкой, разномастных перипетий, даже не связанных между собой. А ясно проявляющаяся картинка так западала в душу и превозносила куда-то вверх, образуя состояние полёта, что казалось, реальнее мира не существует. Но всё внезапно растворилось. Такой резкий звук, такой кажущийся даже чересчур громкий и вездесущий грохот одного маленького металлического инструмента в побелённой перчатке верного домашнего будильника, проникнув в глубины разума, развеял даже малейшее упоминание о дивной истории, совсем не достигнув кульминационного момента. И это чувство, чего-то незавершённого, было, ко всему прочему, обращено в прах, когда камердинер торжественно провозгласил:
– Доброе утро, Ваше благородие! Сегодня великий день, а значит – ждут великие дела!
Именно так просил ознаменовать нынешний утренний подъём сам Ладимир Николаевич Бель – студент, исследователь, публицист и барский сын – и то было вовсе не спроста!
Увлекаясь науками, философскими мыслями или же поэтическим и писательским искусством, любой уважающий себя деятель довольно часто посещал закрытые кружки, не так давно набравшие свою особую популярность. В студенческих группах это естественно было обычным явлением, а организация тайных встреч становилась делом важным и обязательным. Здесь каждый из молодых просветителей делился собственной исследовательской работой, скрывая своё очередное открытие от остального внешнего мира, посчитав, что этому самому миру не следует узнавать об очередном сеянии научного семени, до той поры, когда оно взрастёт и окрепнет. Все эти сходки и встречи, строго конспирировались, а нынешние досмотры на общества закапывали всё глубже в подполье учёное студенчество. Да не просто так, ведь именно на закрытых вечерах сталкивались порою силы несоизмеримые и твёрдые. Выступления поражали своими масштабами, и был здесь ни какой-то там рассказ о личностных наблюдениях, а самые настоящие доклады и даже лекции, порой настолько увлекательные и затянутые, что вполне могли бы стать достойнейшей заменой урочным часам перед преподавательской кафедрой, откуда в основе своей было больше нравоучительных и ознакомительных посылов. В подпольной встрече возникали глубокие и всесторонние размышления, о сущности той или иной поднятой темы, которые впоследствии и, как это бывает иной раз, невзначай может перейти в не менее продолжительную и увлекательную дискуссию до позднего вечера или раннего утра.
И вот, на одной из таких непубличных конференций, молодые и отважные приняли довольно смелое решение провести настоящий открытый пленум студенческих мыслителей, на который возлагались обязательства не только объединить маленькие группы разрозненных и забившихся по тёмным углам учёных мужей, но и предать всенародную огласку философско-научному движению юных и талантливых.
Тогда Ладимир и его товарищи по учёному цеху направляли пригласительные письма известным им на тот момент студентам из других университетских общин, пансионов и лицеев в знакомых городах, где вообще могли возникнуть подобные кружки, в которых они видели ту самую яркую искру, способную запустить застоявшийся мотор для будущего научного прогресса. Назначив день в один из летних месяцев проведение первого в истории открытого собрания «тайных мыслителей», как называли себя они сами, коллектив принялся тут же за поиски подходящего места, которое могло бы стать истинным оплотом для учёного студенчества настоящего Государства Российского.
Таковых мест как оказалось было предостаточно, а недремлющая народная молва позволила донести желания образованной молодёжи до инвесторов и доброжелателей, жаждущих проявить себя во всей красе дабы предоставить какой-нибудь собственный дворец к услугам новоиспечённой студенческой организации, конечно на некоторых
И вот, после нескольких недель смотров, а также после получения как положительных, так и отрицательных ответов со стороны приглашённых студенческих формирований, ребята остановились на одном довольно тихом загородном поместье, где-то в лесной глуши, под самой теменью сосновых крон. Здесь был огромный дом с просторной залой и высоченными до безумия потолками, а также с самым настоящим институтским лекторием, что было просто истинным чудом. И этот нескромный особняк стал наиболее подходящим по видению товарищей для проведения научной пленарной встречи. Ко всему хозяин данного поместья был небезызвестным в кругу семьи Белей человеком с весьма положительными отзывами, а ещё одним весомым плюсом для Ладимира было расположение заветного летнего местечка, и не нужно было ехать в дальние дали, с расстоянием всего-то в двадцать вёрст.
Так было единогласно принято решение о выборе студенческого сбора, за что естественно выдали часть определённой суммы, для благодарности барину. Конечно, тот много не взял, обозначив символическим то скромное значение, дабы не оставаться без дарственной. После всего, в этот же день, стороны пожимали руки друг друга. Каждый получал свою долю удовольствия и пользы от состоявшейся сделки: молодые люди наконец-то проведут встречу с единомышленниками и коллегами по учёной деятельности из других городов и селений, а хозяин – получит свою известность и прослывёт мудрым и добродетельным мужем, взявшим на себя ответственность за поддержание только-только зарождающегося непоколебимого и светлого огонька познания в душах, стремящихся к продолжению «Ломоносовского величия». Ко всему прочему, хозяин обещал организовать самый настоящий праздник в духе размашистого гуляния русской души с громкой музыкой и яркими нарядами. По случаю будущей конференции, готовились пышные представления и богатый фуршет, а также, с полнейшим дозволением Ладимира и его товарищей, приглашался любой желающий из окрестных поселений от мала до велика.
Конечно, вся эта суета и широкий размах, вполне могли вызвать к присутствию на конференции и нежелательных личностей, которые скорее дозволят себе прийти, дабы поглазеть на происходящие вокруг развлечения, чем из-за интереса о развитом складе ума своих современником. Поэтому друзья приняли единогласное решение о том, что торжественная часть будет произведена на всеобщий показ на уличных площадках поместья, а также в той самой гигантской зале, а деловая встреча научного круга, в отсутствии посторонних глаз и ушей, всенепременно пройдёт в удобном для этого знатно сколоченном лектории. Тем более, что такие мероприятия для молодых студентов не сравнятся с их секретными встречами неимущих кружков, возникающими то тут, то там, словно стан антиправительственных вольнодумцев, в подвальных помещениях шумных трактиров или маленькой комнатушке близкого товарища, скрывающие каждую свою сходку, опасаясь быть непонятым или понятым, но вовсе не так. Да и делается всё это впервые, что естественно создаёт необходимость в формировании так называемого «пробного съезда», для возможности создания последующих ежегодных, где в дальнейшей перспективе и появится такая нужда в присутствии интересующихся слушателей и зрителей, а может и некой официальной делегации. Но, а пока, дело было сделано и оставалось только считать деньки, в ожидании этого чудесного события.
Воодушевлённый и более не огорчённый о забытом сновидении, Ладимир, очень живо собравшись, ринулся в гостиную, где, как заведено, его ожидал уже приготовленный завтрак. Там же находилось и всё домашнее семейство, для которых ранний подъём был вовсе не в новинку и повсеместно обязателен.
Барин-отец Николай Алексеевич, белый как лунь старый вояка, в положенном ему парадном мундире, без эполет, с большим нагрудным знаком отличия с уже затёртой памятной датой «1812»; матушка Марья Константиновна, тихая и кроткая женщина, светлым ликом своим озаряющая всё пространство гостевой комнаты, будто само утро из окон проникло за толстый кирпич барских застенок. Были здесь и два малых мальчонка – детки старшего брата Фёдора, такие же, как и сам он, шумные сорванцы, неусидчивые на одном месте и носившиеся уже в такую рань из угла в угол с безумными криками, размахивая деревянными шпагами.