Отель для интимных встреч
Шрифт:
«Начинается», — подумала я, хмуро глядя на него и делая очередную затяжку.
— Знаешь, что завтра здесь торжество? — спросил он.
Честно говоря, я ожидала чего-то другого, но для того, чтобы меня разозлить, оказалось достаточно и этого — ну какого черта они все прицепились ко мне с этим праздником?!
— Знаю, — все-таки ответила я, не скрывая ухмылки.
Бритоголовый прищурил один глаз, отчего улыбка стала казаться еще более наглой, почти хамской, и спросил:
— Пойдешь?
— С какой это стати? — Я демонстративно не смотрела в
Но этот тип был специалистом в вопросах доведения человека до бешенства.
— Даже так? — переспросил бритоголовый, откровенно смеясь.
Я сделала глубокий вдох, медленно обернулась к бритоголовому и начала говорить, набирая обороты и переходя на крик:
— Слушай, отвали от меня. Никуда я не пойду ни завтра, ни послезавтра. И вообще, у тебя теперь отдельный номер, вот и катись туда. Оставь меня в покое! Пожалуйста! Отвали от меня!
Бритоголовый поднялся и поправил ворот рубашки.
— Да нужна ты!.. — фыркнул он, потом подумал и добавил: — Истеричка!
Истеричкой я себя не считала, потому на эти слова обиделась. Схватила со стола пепельницу и швырнула в обидчика.
Странно, но, несмотря на внушительные габариты бритоголового, я все-таки промазала, не учла, что враг может пригнуться. Так что пепельница пролетела над тем местом, где еще секунду назад была голова, и угодила в стену. Бритоголовый же, ловко уйдя от заслуженного наказания, в два прыжка достиг двери, открыл ее и скрылся за ней.
— Между прочим, умышленное причинение телесных повреждений — дело уголовно наказуемое, — донеслось из-за двери. Через секунду она снова открылась, и в образовавшееся пространство просунулась лысая голова. — Это я тебе на будущее сказал.
Я зарычала от ярости и взяла со стола горшок с фиалкой. Но дверь снова закрылась, и я поставила цветок на место.
Я решила, что разборки можно отложить на потом, сейчас же самое разумное — как следует выспаться. Умывшись, я погасила свет.
В тесном гостиничном номере тут же стало темно и как-то неуютно. Смутно угадывались очертания мебели, серым квадратом вырисовывалось окно и дверь, ведущая на балкончик.
Я даже поежилась, а в голову забралась абсолютно дурацкая мысль: «А может, и не стоило так радоваться уходу бритоголового?»
«Ага, нужно было попросить его остаться», — передразнила я саму себя.
Зло топнув ногой, я решительно прошла к кровати, откинула покрывало и, присев на край, начала снимать туфли.
«Вот оно, настоящее женское счастье», — блаженно подумала я, швырнув надоевшую обувку под тумбочку.
Когда я стаскивала через голову сарафан, то из его кармана на кровать выпала какая-то вещица. Я пошарила в темноте и, пощупав выпавший предмет, принялась его рассматривать.
Это были часы, которые минувшей ночью Лера украла у одного из постояльцев и сегодня должна была передать Скупщику.
Что мне с ними делать? Конфисковать, что ли, как вещь, украденную у постояльцев гостиницы и не дошедшую до Скупщика?
Я уложила часики обратно в карман, повесила сарафанчик на спинку стула и
Устроившись поудобней и закурив, я принялась обдумывать вопрос о часиках и об ожерелье.
Если считать, что ожерелье, в котором Юля позировала перед камерой и которым была задушена, украдено у одного из важных постояльцев, то возникает логичный вопрос — что это был за постоялец? Ведь Юля Разумовская встречалась исключительно с мужчинами, а мужчины ожерелий не носят.
Да, не носят, но они их дарят.
Но не проституткам же!
Учитывая, что Юля была воровкой, уместно предположить, что она украла ожерелье. А уж за каким чертом олуху, с которым она встречалась, понадобилось брать его с собой, — дело пятое. Может, это был подарок для жены, средство искупить вину за возвращение под утро, а может, оно было все-таки предназначено для Юли, но лишь на один вечер, так сказать, для выхода в свет? Короче, как бы там ни было, но Юля его украла, и в скором времени ее убили. Причем не просто убили, а задушили этим самым ожерельем — и насколько мне подсказывает интуиция, преступник не просто так выбрал именно такой способ убийства, он хотел этим что-то сказать, словно намеревался наказать ее за все то, что она сделала.
Но было еще кое-что, что не давало мне покоя и мешало вычислить убийцу, — это то, что он оставил ожерелье на девушке. Может быть, ему помешало то, что застежку на украшении заело? Но ведь Геннадию удалось его снять! Почему же преступник не сделал того же самого?
Был в шоке от произошедшего? Напугался? Хотел скорее уйти от своей жертвы? Или специально оставил ожерелье на шее своей жертвы? Но что же это за человек такой — убивает из-за ожерелья, а само ожерелье оставляет?
Я затушила окурок в горшке с фиалками и закрыла глаза. Однако дурацкие мысли не желали оставлять меня в покое и лезли в голову одна за другой.
Я подумала о том, что на данный момент в этой истории вырисовываются два возможных убийцы: тот, у кого украли ожерелье, и тот, для кого оно предназначалось. И пока что я не знакома ни с тем, ни с другим.
Зато я знакома со Скупщиком.
В принципе, знакомство было лишь заочным, но и этого нам вполне хватило, чтобы возненавидеть друг друга всеми фибрами души. Страшно представить, что будет, когда мы встретимся.
Но представлять себе всякие кошмары на ночь было вредно для здоровья, потому я свернулась клубочком под одеялом и принялась считать овец.
На сотой овце я уже зевала, на сто пятидесятой начала засыпать, а на двухсотой вовсе сбилась со счета.
Мне уже начинал сниться сон. Кажется, приятный, кажется, про Макса. Но его нарушил тоненький щелчок поворачиваемой дверной ручки.
Сон тут же рассыпался, я широко открыла глаза и уставилась в темноту.
Вот черт! Какого дьявола я забралась с головой под одеяло?!
Я тяжело глотнула воздух и прислушалась. До этого абсолютно тихий гостиничный номер теперь оказался наполнен тысячью звуков, самым громким из которых был бешеный стук моего сердца.