Отель с привидениями (сборник)
Шрифт:
Доктор Эмпсон не скрывал от нас, что состояние Джона настолько серьезно, что он не ручается за исход болезни, и сразу же согласился с миссис Темпл, когда она предложила пригласить доктора Доуби, известного врача из Дерби. Доктор Доуби приезжал не один раз, и в конце концов настал день, когда он сообщил нам, что опасность миновала.
Однако врачи не разрешили пока посещать больного и сказали, что даже если все обойдется без осложнений, его можно будет увезти домой только через несколько недель.
Миссис Темпл предложила мне пожить в Ройстоне, пока врачи не решат, что Джон сможет выдержать дорогу, и они с Констанцией уверили меня, что, как ни печальна причина такой задержки, им радостно, что мы сможем не разлучаться.
Состояние брата постепенно улучшалось,
— Милое мое дитя, — ответила миссис Темпл, — лучше тебе не интересоваться им. К великому сожалению, он тоже из рода Темплов. Мне не так уж много известно об этом человеке, но в его жизни было немало такого, что женщине, а тем более девице, не пристало знать. Как гласит семейное предание, природа наградила его необычайными способностями. Жил он главным образом в Италии и Оксфорде и лишь изредка посещал Ройстон. Это Адриан Темпл построил здесь тот большой зал, где мы устраиваем балы. Ему не было еще и двадцати лет, а он уже вел распутный образ жизни, и о нем ходили страшные слухи. К тридцати годам его имя стало притчей во языцех среди добропорядочных и здравомыслящих людей. Повсюду, и в Оксфорде, и в Италии, его сопровождал близкий приятель, некто Джослин, участник всех его гнусных забав, и вот однажды, когда они по обыкновению отправились в Италию, Джослин внезапно покинул своего господина и стал монахом, членом ордена траппистов. Поговаривали, что даже его потрясло какое-то злодейство Адриана Темпла. Видно, не все человеческое в нем погибло, он обрел спасение и вернулся к добродетельной жизни, вырвавшись из бездны порока. Но и покинутый своим сообщником, Адриан не отвратился от зла, а четыре года спустя он пропал без вести. Последний раз его вроде бы видели в Неаполе, скорей всего он умер во время страшной эпидемии чумы, разразившейся в Италии осенью 1752 года. Вот и все, что я могу рассказать тебе об этом человеке. Признаться, я сама знаю не многим более. И вот еще что: он прекрасно играл на скрипке, это было его единственным достоинством. Учился он у самого маэстро Тартини, [8] но даже свой музыкальный дар, если верить преданию, он обратил во зло.
8
Тартини Джузеппе (1692–1770) — итальянский скрипач, композитор, педагог, музыкальный теоретик.
Попросив у миссис Темпл прощение за свою нескромность, я выразила сожаление, что ей пришлось коснуться столь неприятной для нее темы, и поблагодарила ее за то, что она сочла возможным рассказать мне эту историю, весьма заинтересовавшую меня.
— Он был красив собою?
— Такой вопрос можно услышать только от девушки, — улыбнулась в ответ миссис Темпл. — Да, Адриана Темпла считали красавцем. Впрочем, это подтверждает портрет, написанный на закате его молодости. Однако, как говорили, его портила смертельная бледность, она появилась после каких-то опытов — в чем они заключались, никто не знал, да и не пристало нам вникать в подобные дела. У него были карие глаза, лицо немного удлиненной овальной формы, которой так гордятся все в роду Темплов. Иногда мы дразним Констанцию, что она вылитый Адриан.
Так оно и было. Я сразу же вспомнила, что лицо у Констанции действительно своеобразной формы. На мой взгляд, его изысканный овал придавал ее красоте очарование безмятежного покоя; вероятно, не только для меня, но и для Джона в этом и заключалась ее неотразимая привлекательность.
— По правде говоря, я не люблю этот портрет, — продолжала миссис Темпл. — Слуги рассказывают о нем странные вещи, да мало ли что они болтают по глупости. Одно время я даже подумывала, не уничтожить ли его, но мой покойный муж, мистер Темпл, не хотел об этом слышать и не позволял убрать его из галереи. Я никогда не простила бы себе,
Вот и все, что я узнала от миссис Темпл. Ее рассказ глубоко взволновал меня. Не знаю почему, но то, что Адриан Темпл был музыкантом и прекрасно играл на скрипке, показалось мне еще одним фрагментом в головоломке. Вероятно, в моем воображении витал некий смутный образ злого, всеми отвергнутого духа, осужденного на одиночество и через сотню лет восставшего из мрака, когда до него донеслись сладостные звуки итальянской музыки и мелодия «Ареопагиты», столь любимая им в незапамятном прошлом.
Глава IX
С каждым днем к Джону возвращались силы, однако выздоровление шло медленно, и лишь перед Пасхой, которая в тот год была ранней, врачи объявили, что здоровью брата больше ничто не угрожало. Последние недели, проведенные в Ройстоне, были озарены для нас тихим светом покоя и умиленной радости. По моему глубокому убеждению, никогда человеческое сердце не бывает столь открыто любви и благодарности, никогда не ощущаем мы с такой полнотой гармонию бытия, как после тяжелой болезни. Просветленные после пережитых страданий, мы возносим благодарные молитвы Создателю, сохранившему нам жизнь, и бесконечно признательны близким за самоотверженную заботу, которой они окружали нас, когда мы лежали на одре болезни.
Не каждая мать так лелеет своего сына, как миссис Темпл ухаживала за моим братом. Когда недуг окончательно отступил, состоялась официальная помолвка Джона с Констанцией Темпл. Я уже говорила, что во всех отношениях они были прекрасной парой, и их брак сулил радость всем близким. Март выдался на редкость теплым, к тому же Ройстон, расположенный в долине, был надежно укрыт от холодных ветров. По утрам мы втроем устраивались перед южным фасадом дома, чтобы насладиться весенним солнцем. Оно нагревало кирпичные стены, и они излучали приятное тепло. Мы усаживали брата в широкое кресло, обложив его подушками, и иногда, пока мы вышивали, он читал нам вслух. Как раз в это время вышел том сочинений мистера Теннисона, и идиллическая величавость его поэзии удивительно перекликалась с нашим настроением умиротворения и покоя. Воспоминания о той далекой весне, о тех благословенных часах, дорогой Эдвард, по сей день живы в моей памяти. Я будто сейчас слышу тонкий влажный запах фиалок, вижу яркие цветы крокусов на лужайке.
Казалось, Джон выздоравливал не только телом, но и духом. Наваждение, терзавшее его, явно рассеялось, и он больше не вспоминал о тех тягостных событиях, которые прежде постоянно поглощали его мысли. Разумеется, при первой же возможности я рассказала брату о портрете Адриана Темпла. Он выслушал меня с живейшим интересом, однако, к моему удивлению, ничего не сказал и потом ни разу не заговаривал со мной о портрете. Не знаю, удовольствовался ли он моим рассказом или ему не хотелось возвращаться туда, где его сразила болезнь, только он ни разу не зашел в картинную галерею до самого отъезда из Ройстона.
Зато я бывала там часто. Портрет Адриана Темпла непостижимым образом притягивал меня, и я постоянно приходила смотреть на него. Действительно, кисть живописца создала необычайно выразительный образ, и по мере того, как поправлялся Джон, я начинала смотреть на портрет иными глазами. Быть может, тут сказалась и сила привычки, которая, как известно, сглаживает даже самую сильную антипатию, но так или иначе понемногу ослабевало отвращение, которое этот человек внушил мне с первого взгляда. Он уже не отталкивал меня, и я даже стала любоваться красивым овалом лица, карими глазами, прекрасными точеными чертами. Бывали минуты, когда я с сожалением думала о печальной судьбе столь незаурядной личности, сокрушалась, что смерть настигла его в расцвете лет, и хотя он погряз в пороках, его недолгая жизнь прошла в горьком одиночестве. Миссис Темпл и Констанция не раз заставали меня в галерее перед портретом их предка, и шутили, что я влюбилась в Адриана Темпла.