Шрифт:
1
Если жизнь не цепляется за тебя, не стоит цепляться за нее. Но если кончать с ней, то непременно красиво.
….. Она всегда была девушкой отчаянной. Решила сразу и наверняка: хватит. Но хватит только именно так! В самом-самом городе у моря, на Цветочном мосту и ночью. А вы как думали? Обязательно ночью!
Но не поздней — только-только фонари разгорелись. Ведь так или иначе нужно сделать это красиво. Чтобы запомнили… Кто? Найдется кому — тут всегда людно. А если спасут?
Не
Лиза никогда не была дурой. Разве только в жизни… эх… в самой жизни. В отличие от учебы: физики там всякой и математических наук. Рассчитать место, зная скорость течения Льдистой, впадающей в море и глубину она смогла быстро: «Тоже мне, теорема Ферма! Ха, задачка на бутылку шампанского!»
Потом, приняв окончательное решение, долго сидела в номере и ревела, как идиотка, пока не заснула. Вся в слезах-соплях, потекшей «Мейбеллин» и с залитым шампанским домашним костюмчиком. Психанула же. При том нехило. И все из-за чего?
Работа у Лизы была так себе, как у всех. Офис, кофеек, брифинги и планы, контактик немножко… ну, не всегда немножко. Частенько она теряла контроль над временем и количеством отправленных подружкам сообщений. Денежка? На жизнь хватало, сама себе иногда подарки делала, какие хотелось.
Родителей не было, детдом воспитал, путевку в жизнь дал. Дальше само собой как-то… Да как у каждой второй. Пока не встретила эту… Сволочь! Козла однорогого! Кобельеро блудливого, раздери его стая бешеных псов!
Лучше бы не встречала… Вся жизнь ее теперь наперекосяк, вдребезги и в хлам. И еще ведь красивый был, сука! Как этот актер… как его… Ну, тот, что там, в фильме … Ах да, этот…
Да какая теперь разница! Пихарь, юбочник и потаскун!
От воспоминаний о пережитом, сердце Лизы каждый раз забивалось глубже под ребра и испуганно екало. Сердце ведь не чашка — разбила, не склеишь. А она ведь никому не верила, что он такой. Что может с ней вот так.… пока сама не столкнулась.
И все. Никаких мыслей больше не было. Никаких желаний. Ничего. Только воспоминания о том дне. Он и она. Бывшая подруга, лучшая … Вдвоем, в их постели, на ее любимой шелковой простыне…
Конечно, она не думала, входя в квартиру, что это крики журавля раздаются из ее спальни. Да и каналы о природе у них не были в ходу. Но чтоб ее (почти как родная) Нюрка, подкидывая в воздух свои пышные дыни, скакала на ее любимом мужчине и дико при этом повизгивала, поверить сразу было трудно. Пришлось раскрыть шире глаза, заодно и громко прокашляться.
— Это не то, что ты думаешь! — воскликнул он тогда, чертыхаясь в отчаянной попытке откреститься и от Нюрки и заодно от ее переспелых дынь.
Подружка же, войдя в раж, продолжала залихватски скакать на нем, как на коне (только шашки не хватало) и не сразу заметила вошедшую хозяйку квартиры. Зато уж когда увидала, в ужасе грохнулась на пол, неуклюже пытаясь прикрыть свой срам первыми попавшимися под руку мужскими труселями.
— Не то, что я думаю? — Опешила Лиза. Ее мужчина уже испуганно прикрывал ладошками пах и хлопал глазами. — Я, по-твоему, кто? Тумба с ушами? Дура набитая?
Не дожидаясь ответа, развернулась и вышла. Громко хлопнула дверью. Она тогда чувствовала себя хуже, чем просто дурой. Ощущала себя дурой преданной. Вероломно и с особой жестокостью. Самыми близкими людьми.
Бежала, куда глаза глядят, вытирая все новые и новые слезы рукавами. И только преодолев пару кварталов, поняла, что зацепила каблуком противные Нюркины стринги со стразами. Вульгарные, мерзкие и приставучие, как сама Нюрка.
Трясла-трясла ногой, но они никак не хотели спрыгивать на асфальт. Так же и саму подружку она тащила на себе всю жизнь. Помогала, поддерживала, выручала из беды, одалживала денег. А та вон… Поступила с ней, как с …
Лиза все решила.
Жить было незачем. Она стояла, не шевелясь. Мост пел какую-то грустную песню. В такт мыслям, в тон неожиданно холодному ветру. Мурашки бежали по коже, пахнущей ванилью. Пошло и глупо было стоять перед прыжком в пропасть и пахнуть ванилью. Но гостиница, в которой она остановилась, была дешевой, пришлось мыться своим. А, оказалось, перепутала — взяла вместо шампуня ванильный гель.
Ветер трепал платье, такое красивое на манекене и оказавшееся не очень удобным в носке. Да и черт с ним! Жутко холодно? Ну, ненадолго же, скоро все закончится. Вот прям сейчас, вот прям еще немножко…
Сердце сжалось от боли. Стало жаль всего на свете и саму себя. Слезы сами побежали по ресницам и, наверное, заблестели кристалликами в свете старых чугунных фонарей. Глупостью было реветь перед последним шагом в пустоту и зеркально струящуюся Льдистую. Да и она ведь твердо все решила. Осталось решиться на рывок, отпустить руки и полететь…
Лиза в последний раз оглянулась. Не было никого, совсем никого. Вот и уходи красиво…
Ших-ших, ших-ших… какой глупый странный звук!
Оглянулась еще раз, пытаясь рассмотреть. И вздрогнула, увидев, наконец, человека. Высокого, бегущего прямо к ней, в костюме для пробежки, с капюшоном, закрывающим лицо. И никого больше в пределах видимости… кроме нее, дурочки, на мосте и, наверное, маньяка!
Ших-ших, ших-ших.
Кроссовки мерно толкались от асфальта, чуть шелестя. Маньяк пробежал мимо, не обратив никакого внимания на красиво замерзающую самоубийцу в развевающемся платье. Совершенно никакого. От обиды слезы превратились в крупные прозрачные жемчужины. Его спина с каким-то блестящим цветком, орхидеей что ли, растворялась в темноте между фонарями.
Ну, трусиха, давай!
— Добрый вечер…
Бархатный голос показался приятным. Лиза ойкнула и замерла, боясь упасть. Внизу сердито бурлила не дождавшаяся Льдистая, убегающая к морю.