Отголосок

Блэр Э. К.

И мы целуемся.

Мы целуемся так, как никогда еще не целовались два человека.

Мы – горько плачущие дикари, разделяющие одно дыхание жизни, смерти и любви.

Отдавая, беря, нанося

синяки и воссоединяя то, что, как я думала, было навсегда разрушено.

И впервые за очень долгое время, когда я устаю и закрываю глаза, я провожу свой сон с Карнеги.

Проснувшись, Деклан сидит в постели рядом со мной, пьет кофе и смотрит мировые новости на плоском экране над камином, который находится в другой стороне спальни. Пока снаружи льет дождь, барабаня в окна, я лежу неподвижно, позволяя своему телу медленно просыпаться, пока смотрю последние новости.

Когда я вытягиваюсь, Деклан замечает, что я проснулась, говорит:

— Доброе утро, дорогая, — и раскрывает свои объятия, чтобы я свернулась калачиком.

— Сколько сейчас времени? — спрашиваю я слабым голосом.

— Около часа. Мы проспали весь день.

Снова переключив внимание на телевизор, я слушаю репортаж об американском самолете, который разбился после того, как произошел сбой в шасси. Я таю в объятиях Деклана, наблюдая, как репортер сообщает последние новости, пока пассажиры высаживаются на заднем плане. Он объявляет, что все выжили, и что только несколько человек были ранены и доставлены в больницу. Но именно тогда, когда камера наводится на пассажиров, мое сердце замирает, и я немедленно сажусь.

— В чем дело? — спрашивает Деклан, но я не могу говорить, и затем сюжет заканчивается.

— Ты можешь перемотать это назад?

— Что происходит?

— Просто перемотай назад, — говорю я дрожащим голосом, и мое тело приходит в состояние повышенной готовности.

Деклан перематывает сюжет назад, и как только камера приближается к пассажирам, я говорю ему:

— Остановись.

Мои глаза расширяются в шоке, когда мой пульс выходит из—под контроля.

Этого не может быть.

Подползая к краю кровати, обеспокоенный голос Деклана спрашивает меня:

— Элизабет?

О боже мой.

— Он жив.